— Не могу же я ограбить президента! — воскликнул Фойт.
— Нужно, Энри, нужно, — спокойно сказал Гард. — Никогда за двадцать пять лет службы я не обращался к вашей компании и к вам ни с одной просьбой. И раз уж я прошу вас об этом — значит, мне действительно нужно позарез. Вернее, я не прошу, а предлагаю вам обмен по прелестной формуле грабителей девятнадцатого века: «Жизнь или часы».
— Чего только не бывает в жизни, комиссар! Сначала я должен был украсть эту луковицу, чтобы из живого Пита Моргана сделали мертвого. Теперь я должен украсть ту же самую луковицу, чтобы из мертвого Эрнеста Фойта сделали живого…
— Вся штука в том, — перебил Гард, — что луковица, вероятно, не та же самая. Это скорее копия той, которая мне нужна. А если это та же самая луковица, мне нужен портсигар.
— Но, комиссар, я никогда не работал вслепую, — сказал с достоинством Фойт. — Зачем вам эти безделушки? В них упрятан бриллиант?
— Нет.
— Схема клада на острове Тиамоту?
— Нет.
— Тогда зачем они вам?
Гард молчал. Темный силуэт его фигуры неподвижно возвышался над столом, и только руки белели на папке с бумагами.
— Да, — сказал Фойт, — профессор Грейчер тоже не отвечал мне на этот вопрос. Или вы, комиссар, все же ответите?
— Они нужны мне, Энри, — услышал Фойт глухой голос Гарда. — Это все, что вам можно знать. И вы принесете мне эти безделушки. Только не открывайте крышку часов или портсигара. Пусть это будет еще одна моя причуда, хорошо?
— У вас одинаковые причуды с профессором Грейчером… Ну хорошо, — задумчиво сказал Фойт. — Я не буду любопытствовать. Пусть там лежит самая большая жемчужина мира, я все-таки считаю, что голова Эрнеста Фойта стоит дороже любой жемчужины. Мы не можем контролировать друг друга, комиссар. Вы всегда найдете причину отменить свою амнистию, я всегда могу прикарманить ваши безделушки. В этом случае единственный выход из положения — играть честно.
— Рад, что вы это поняли, — сказал Гард. — Вот пропуск.
— Вы написали его заранее?
— Да.
— Это самый большой подарок, который я получал в своей жизни, комиссар.
— Ошибаетесь. Это чек. Я плачу за услугу.
— Но предупреждаю: возможны ошибки…
— Вы хотите сказать, что вместо одной луковицы принесете мне сотню? — улыбнулся в темноте Гард. — А вместо одного портсигара — тысячу?
— Согласитесь, комиссар, что сначала нужно взять вещь из кармана, а потом уже рассматривать ее и с чем-то сравнивать. Положить ее назад много труднее, чем наоборот. У каждой профессии свои особенности, комиссар. Зато через неделю часы и портсигар будут лежать на вашем столе.
— Не надо ставить сроки, Фойт. Однако найти предметы будет тем легче, чем скорее вы приметесь за дело.
— Я приду к вам через неделю, — сказал Фойт уже в дверях кабинета.
— Одну минуту, Фойт, — остановил его Гард. — Вы знаете легенду о ящике Пандоры?
— Нет, комиссар, впервые слышу эту фамилию.
— Хорошо. Идите.
В темноте Фойт не увидел улыбки комиссара.
«Чего стоят злодеяния этого парня по сравнению с аппаратом профессора Грейчера!» — подумал Гард.
В полицейском управлении заметили, что комиссар Гард в последнее время пристрастился к чтению газет. Действительно, утро комиссара начиналось с просмотра светской хроники. Сознание того, что оборотень находится где-то в самых влиятельных политических, экономических, военных или культурных сферах, заставляло Гарда с пристальным вниманием сыщика оценивать все явления внутренней и внешней жизни страны, следить за курсом акций, выступлениями сенаторов и бизнесменов, репликами обозревателей, рецензентов и критиков, скандалами и аферами на бирже, телевизионными премьерами и театральными контрактами. Даже за бракоразводными процессами. Гард считал, что оборотень, человек в чужой шкуре, обязательно должен выдать себя, вступив в область ему малоизвестную. Используя присвоенное им лицо, он встанет перед неизбежной необходимостью продолжать деятельность обворованного, что должно неминуемо привести к провалу. Неизвестный и невидимый, как самолетик в стратосфере, Грейчер должен был, по расчетам Гарда, оставить в небе жизни инверсионный след разоблачений.
Но чем больше материалов читал и анализировал он, тем труднее ему приходилось. Гард установил, что нити управления всеми телевизионными компаниями держит в своих руках глава знаменитой мыловаренной фирмы «Пузыри и сыновья», театрами заправляет известный в прошлом фехтовальный чемпион и торговец наркотиками, а киностудиями — трубач из портового джаз-банда. Потом Гард раскопал профессора, открывшего «всемирный закон внутривидовой помощи». Закон зиждился на трех главных примерах: 1) если подгнившее дерево падает на здоровое, здоровое удерживает его от падения, препятствуя гниению и тлену на земле, 2) если в гусиной стае один гусь устал, сильные гуси берут его на крыло, препятствуя падению, гниению и т. д., 3) если один неловкий человек поскользнется на улице, другой, ловкий, подхватит его, препятствуя и т. д. Объемля, таким образом, весь мир живой природы (аналогичные примеры легко обнаруживались в мире хищников, приматов, рептилий и даже кишечнополостных и низших водорослей), закон формулировался так: «Человек — человеку, как волк — волку, как дуб — дубу», или сокращенно для зоологии: «Человек человеку — волк», а для ботаники: «Дуб дубу — друг».
Гард подумал было, что оборотня надо искать в науке, но тут он натолкнулся на интервью члена сенатской комиссии по делам искусства, в котором тот рассказывал о своих впечатлениях от художественной выставки в Венеции. Сенатор утверждал, что законы перспективы — «выдумка макаронников Возрождения», и если у человека нарисован один глаз, то нечего ссылаться на то, что человек изображен якобы в профиль, а надо прямо признать, что у него действительно один глаз. Гард стал собирать досье на сенатора.
То тут, то там натыкался Гард на удивительные и, казалось бы, невероятные вещи. Грандиозные разрекламированные строительства оказывались мошенничеством, патентованные снадобья, способные предостеречь от многих жизненных невзгод, — пустым обманом, мэры крупных городов — малограмотными дураками. И удивительнее всего, что канцелярия президента, сенат и все его комитеты, комиссии и подкомиссии, советы, министерства, штабы, союзы, объединения — весь этот гигантский мир, построенный из денег и власти, живущий по законам золота и приказа, не замечал, не желал замечать всего того, что увидел Гард.
Потом Гард сделал еще одно невероятное открытие: просмотрев газеты и журналы, вышедшие до появления оборотня, он обнаружил там то же самое! Как это могло случиться? — спрашивал он себя. Почему общество не разваливалось, не рассыпалось в прах? Почему власть, породившая столько идиотизма, причинившая столько бед и не давшая народу ничего, кроме бесправия, существует? На чем же она держится?
