Крайнее раздражение, досада сочетались на «высоком челе» с усиленной интеллектуальной деятельностью. Чело у него… наши татары высоколобием не страдают, у них и без этого есть чем думать. И я даже знаю «что». Ну, пусть трудится. У меня-то времени много было, я, вроде бы, все варианты просчитал. Главное, чтобы у него иллюзии не возникло, что есть путь, где он меня против моей воли «нагибает».
Мой радостно-идиотский вид весьма раздражал князя. Он отвернулся и стал смотреть на икону. Я — присоединился.
— Знаешь, Андрейша, а у меня тоже икона Богородицы есть. Тоже письма Святого Луки. Попик один в наших краях окормлением занимался. Грек из Капподокии. Спёр там икону у какого-то страшно важного старца да попал на Русь. Попик… как-то раз — богу душу отдал. В нашей речке. А дочка его в мой дом перешла. Вот ту Божью Матерь и подарила. Только у меня там она молодая нарисована. Совсем ещё девушка. Сразу после рождения Иисуса. Молоденькая, счастливая. Икона, говорят, чудотворная. Так и зовут: «Исполнение желаний». Я раз проверял — точно, работает. У меня блоха чуть льны не поела. Я всю ночь молился — утром дождь пошёл, всю блоху смыло.
— Это ты к чему?
— Насчёт блохи-то? А чтоб ты не сильно надеялся. На Маноху. Если уж припрёт сильно пожелать смерти своей, от мук нестерпимых — есть кого об исполнении попросить. Заступница-то не откажет. По знакомству-то.
— Вот как. Значит, смерти не боишься?
Я подумал, «посмотрел в себя». Ответил честно, как чувствую:
— Нет. Не ищу, не прошу, не желаю. Но — не боюсь. Ты меня в бою видел. И в Бряхимове, и здесь. Про моё «божье поле» в Мологе — знаешь. Как там сопляк, плешивый, полуголый доброго славного здоровенного нурмана завалил. Думаешь, без Заступницы обошлось? Не боюсь. Извини.
— Экх… А… А за что извинить-то?
— За труды твои тяжкие, что втуне пропадают. Ты ведь, брат, пугать меня вздумал. А это бестолку — сильнее смерти страха у тебя для меня ничего нет. А смерти я не боюсь. За нынешний разговор — ты мне четырежды голову срубить собирался. Что мне дыба с кнутом, когда на носу — плаха с топором? Ежели хочешь чего от меня — думай иначи. Да и времени у тебя на муки мои не осталося — через час светать начнёт. Через два, не дольше — твоя воля должна быть объявлена.
Боголюбский… устал. Всё-таки, годы. Да и не привык он сталкиваться с равным противником. «С равным» — в части выносливости. В остальном-то мне до него…
А вот беседа двух «мышей белых генномодифицированных»… Тут как в фехтовании левшей — выигрывает тот, кто чувствует себя менее уверенно, кто не привык сильно полагаться именно на свою особенность.
Так, считаем варианты.
Он может отрубить мне голову. И остаться с неудовлетворённым любопытством. Потом, вернувшись в Боголюбово, он будет его долго и коряво… «удовлетворять». Голов полетит… особенно — из Манохиного ведомства. Ликвидация топтунов, соглядатаев, информаторов… по такой теме — автоматом. И — по восходящей. Всех — кто знал, кто мог знать, кто мимо проходил…
Он может не отрубить мне голову. Упакует в железа-кандалы, отвезёт в Боголюбово и там, не торопясь, с огоньком… в прямом и переносном смысле… А люди будут лясы точить, думать-гадать. Наш народ, как тот инопланетный попугай — «отличается умом и сообразительностью». Дай только зацепку — расковыряют-додумаются.
А я — сдохну. «Вместо того как…».
Тогда мне проще голову сразу отрубить.
Он может меня как-то… подкупить-прельстить? Глупость. Пока я в его власти — может… мда — обезглавить. В любой момент. Что он, безусловно, и сделает. Едва необходимость в моей информации отпадёт.
А она — отпадёт. Он намёк получил — он будет копать. Без рывков, без шума и пыли, но — докопается. Тут чисто фактор времени: быстро — шумно, дольше — тише. «Вечная тайна» — когда все умерли. Вот так он и сделает.
У меня есть только один выход: к тому моменту, когда я стану ему не нужен, оказаться в таком месте-состоянии, что ему меня угробить… было бы неудобно. В смысле: громко, грязно, противно, вредно, опасно, больно… И времени у меня для этого — чуть. «Фактор времени» — кто не успел, тот опоздал. Навечно.
Он это понимает. И понимает, что я это понимаю. Поэтому морщит лоб от напряжения своих светло-княжеских мозгов.
Имеется тройной бздынь по всем направлениям. Почти уелбантуренный факеншит.
И это — радует. Потому что и есть, собственного говоря, поле деятельности профессионального оптимизатора. Именно вот это «почти».
«Почти» — потому что есть варианты.
Я уже говорил, что мне не надо давать время на размышления? А мне — дали. Не хотелось бы делать ему больно… Но ведь не вразумляется!
Кажется, Андрей пребывает в глубоком недоумении. В смысле: как же выбраться из той дерьмовой ситуации, в которую он попал? Надо помочь… «брательнику».
— Андрей, давай проще: есть тайна, которая нам обоим не вполне понятна. Нужно разбираться. Ты можешь сделать это сам, посвятив в неё других. И убив их после. Или воспользоваться моей помощью. Но ты мне не веришь. Для решения задачи мы можем заключить союз. Для братьев это нормально. Но для союза нужно доверие. Которого у тебя нет.
— А у тебя есть?
Прекрасно! Я пробил его! Он говорит уже о нас — как о равных! О «высоких договаривающихся сторонах». Это, конечно, только самый первый шажок… Но в правильном направлении!
— Да. Я тебе доверяю. Потому что ты не дурак. Только мало знаешь. Извини, Андрюша.
— Чего?! Чего ещё я не знаю?!
— Ещё ты не знаешь, что есть такая штука — бумага. Это такой материал…
— Да знаю я бумагу! И в Царьграде видал, и у меня в Боголюбово валяется где-то.
О! Так это ж открытие! Информация о том, что Боголюбский бывал в Константинополе…
— А ты и в Иерусалиме бывал?
— Да. Так что ты там начал?
О поездке Боголюбского в Константинополь и Иерусалим никакой информации в летописях нет. Только часть искусствоведов, анализируя постройки его эпохи во Владимире глухо упоминают о возможном личном знакомстве князя с первоисточниками. С теми храмами, которые он копировал в своей столице. С их не… «общеизвестными деталями». Типа восьмиконечного креста на дне чаши. Которая есть подобие «Пупа мира». Который стоит на площадке храма Соломона в Иерусалиме. Рядом с камнем, на который ГБ положил мир, сразу после сотворения.
Видимо, ГБ сначала смастерил макет. Такой… маленький мирок. Судя по размеру камня. А потом… надул? «Надуть весь мир»… звучит. Многие хотели бы повторить. Надувательство такого масштаба.
Очень немногие об этом подобии знают — это видеть надо.
— И как же туда попал?
— Как все. Лодьями да ногами. Когда дядя… Мстислав Великий полоцких «рогволдов» в Киеве осудил к высылке, то надлежало княжеские семьи сопроводить ко двору императора. Командовать слугами и охраной, при таких-то ссыльных, надлежало начальникам тоже княжеского достоинства. Ну и нас… шалопаев… А уж после Царьграда… Коли в такую даль забрались… Сходил и в «Святую Землю»… Так ты будешь толком говорить?!
Буду, Андрюша, буду. Сща малость адаптирую свою прежнюю наработку, которой я в Смоленске Демьяна-кравчего нагнул. Там меня разговор о бумажке — от дыбы уберёг, здесь, коли бог даст, из-под топора вытащит.
— Изволь. Я у себя в вотчине делаю бумагу. Куда как лучше той, что от греков привозят. Пишу на ней перьями гусиными. Очень аккуратненько получается. Делаю и чернила. Синенькие такие. Ни с чем не спутаешь. Хочешь глянуть — вели Манохе сгонять к моим в лагерь, там есть немного. Главное: писать на моём — против бересты — вдесятеро быстрее получается. И сразу видать — моё. Не подделать.
Андрей недоуменно слушал мой «рекламный ролик». Извини, брат, тебе сегодня много досталось. Скачущий стиль разговора, необходимость удерживать в голове стек тем… Но иначе… Ты слишком быстр. Твои накатанные решения… моя отрубленная голова. Прямо по ДДТ: «Сколько раз, покатившись, моя голова с переполненной плахи…». Уже насчитали четыре основательных повода. А оно мне надо?
— Историю с твоей женой я знаю… давно. Я много разных историй знаю. Некоторые из них — записываю. Голова-то — не резиновая… Э… не растягивается. А теперь прикинь. Вот я историю… Какую-то. Про князя Петра, к примеру, могу записать на бумаге. Десять раз. А что? Сам — бумагу делаю, сам — на ней пишу. Вот живут в разных городах… люди. У каждого где-то в скрыне — ларчик невелик. Закрыт-опечатан. Человечек не любопытен, денежку за хранение получает. Тут, вообрази, прошла новость: Ваньку-лысого Андрей наш свет Юрьевич — казнью лютой казнил. Идёт человечек в схрон, достаёт из ларчика листочек, несёт… да хоть на торг. И читает там в голос. В листочке том… как у Иезикиля: «плач, и стон, и горе». Только другими словами. С теми именами и городами, которые я в пророчестве видел. С псом-выжлятником.
