— Как это? «Поток и разграбление»… так у тебя ни кола, ни двора, ни семейства. Под кнут до смерти подвесить? Так опять же…
— Да погоди ты! Ты всё думаешь по-старому. «Как с дедов-прадедов». А тут думать надо особенно. К примеру, чуть послабже смерти и потока с разграблением… что у нас идёт?
— Что?
— Изгнание.
Всё-таки, первая жизнь — это здорово! Уж не помню у какого автора попалась история о том, как в зоне зеки играют свой суд. Моделируют судебное рассмотрение дела одного из заключённых. «Прокурор» требует расстрела, а «адвокат» уточняет:
— На расстрел — не тянет.
— Четвертак?
— Мало. Но вполне подходит под следующее по тяжести после расстрела наказание — на высылку из страны. Наказание установлено Указом Верховного Совета ресефесеэрии в одна тысяча девятьсот двадцать…том году.
И весь «зал заседания» расплывается в сладострастной мечте:
— О! Высылка! За границу… О…
Андрей глубоко задумался. В принципе, он с такими делами знаком. Сам участвовал в высылке «рогволдов».
— Нет. Ты будешь где-то по миру шляться, языком трепать. Нет. Ежели что — мне тебя не достать будет.
Мда… «Принцип взаимного гарантированного уничтожения», на котором человечество просуществовало вторую половину 20 века и продолжает жить в 21 — надо выдерживать. Без попыток обмана. Хитрить тут… себе дороже. Единственное, что сдерживает нас от «а пошли вы все» — намечающееся взаимное… ну, если не доверие, то… замечание. Он меня пока замечает.
— Тогда… О! Меняем одну исключительную меру наказания на две высших! Смертную казнь на высылку со ссылкой! Пожизненно!
Старые шутки типа: «Меняю одну жену 40 лет на 2 по 20 в разных районах» — применять нужно правильно.
Я уже говорил, что Андрей Боголюбский от меня дуреет? И чем дальше — тем больше. Усталость накапливается, и он всё больше отстаёт от меня. Не догоняет.
Он несколько тупо рассматривал меня, поглаживал меч, порезался. Пососал палец, негромко выругался. Достал ножны и убрал в них железку. Подумал, но ножны с мечом оставил на коленях. Поднял на меня глаза. Спросил уже по-простому, без вывертов и вятшести:
— Это как?
— Это — по закону. Высылка: запрещается Ивану Рябине являться на Святую Русь. Ссылка: дозволяется Ивану Рябине жить только в указанном месте. Указать место Иване Рябине: э-э… Дятловы Горы на Окской Стрелке.
Андрей автоматически кивал на каждую фразу. Но на последней, кивнув, вздёрнулся.
— Так это что?! Я тебе за убийство князя Володши — город отдать должен?! Бряхимов — во владение?!
— Бряхимов? Какой Бряхимов? Бряхимов сожжён дочиста! Ты мне ничего не даёшь! Ты мне место указываешь — где быть. Чтоб я никуда не бегал. Я себе другое селище поставлю. Жить-то где-то надо. А назову его… Назову Всеволожск.
— Чего?! Это по какому такому Всеволоду?!
— Тю! На что мне хоть какой «всеволод»? По реке. По Волге. Типа: городок на всю Волгу славен будет. И буду я там как… как пёс цепной у порога Руси — всяких находников отгонять да рвать.
— Ишь ты… сам-один собрался… ну, брехать-гавкать?
— А ты, государь мой Андрейша, повелишь мне принимать вольно людей всякого рода-племени.
— Размечтался! Чтобы в моей земле такое воровское кубло выросло?!
— А оно — не твоё! Ты ж меня со «Святой Руси» выгнал! Ты мне — не господин. Стрелка — не Русь. И ни одна гнида рязанская… или ещё какая, не скажет, что князь Андрей из добычи себе лишний кусок урвал. Вы ж земли не берёте, промеж себя не делите? И ты себе — ничего. И не одному русскому князю. Потому как: Стрелка — не Русь, ни к чьему уделу — не довесок.
— По Закону Русскому…
— Да плевать! Андрей, да перестань ты как мерин старый в шорах тесных… Посмотри не по-прежнему! Стрелка — не Русь, я тебе не слуга. Что я беречь буду границы русские — так и чёрные клобуки на Роси Русь берегут. Иначе им всем — белые клобуки головы поотрезают. «Русской Правды» на Стрелке нет. Князей-бояр — нет. Вольный город. А уж как оно пойдёт, брат… уж постараюсь, чтобы тебе не во вред. А — в пользу.
— Как ты, однако…
Андрей, ошарашенный моим напором, моим планом, новизнами, разнообразными последствиями, всевозможными предположениями…
— А заселять кем будешь? Шишами да ворами да разбойниками?
— Как сказано: вольно пришедшими любого рода племени. А они придут. Всегда есть люди, кто лучшей доли ищет. Баловников я… утишу. Чувствуешь? Со всей Руси всякий сброд, всякая грязь да мразь ко мне побежит! Всеволжск как подорожник на ране — весь гной в себя вытянет. А в остальных-то землях тише станет, покойнее. Залесью твоему — прямая выгода. Выдачи с Всеволжска нет, они и осядут, мирными горожанами станут, землю пахать будут. Язычников просвещать примутся. Или ты не хочешь, чтобы крест святой и над той землёй воссиял?
— Ага. Много шиши беглые христово слово напроповедают…
— Не боись. Укорот дам.
— Да с чего?! Кем?! Людей-то добрых откуда взять?!
Красота! Андрей уже открылся, взволновался. Уже принял мою сумасбродную идею в оборот, в размышление. Уже прикидывает не как бы мне голову срубить, а как городок поставить, как бы меня в работу впрячь, как бы каких камушков с дороги убрать… Он — в деле. В моём деле!
— Так. Перво-наперво — кликну клич среди войска. Много ли, мало ли, а охотники сыщутся. Место люди видели, об чём речь — знают. Да и меня… не последняя в колесе спица. Во-вторых, пошлю весточку отчиму. Акиму в Рябиновку. Мы с ним… в друзьях. Ты уж прости, брат, но… мы с Акимом вместе. А ему нынче плохо, ему дела мои… да и его старые… Короче: уйти из-под Ромочки Благочестника — ему в радость. А в вотчине три сотни дворов. Вот он всю вотчину сюда и перетащит. Не в раз, года за два-три. Ты понял?
Андрей сразу напрягся: пускать на Стрелку смоленского боярина… да ещё с таким боевым послужным списком… Но Аким — в опале у смоленских. Тогда… это даже здорово! Сманить известного человека, из старой дружины Ростика… А там, может, и другие в Залесье переберутся. Да не во Владимир-Суздаль, где земель мало и могут быть… негоразды, а в дикие места, на окраину, в порубежье. Осадить смоленских опальных стрелков на Стрелке, как берендеев на Роси осадили…
При Долгоруком процесс сманивания вятших из других земель шёл активно. Князь давал переселенцам земли и ссуды на льготных условиях.
Опять же, целая вотчина из-под Смоленска уйдёт. За такие дела — войны бывают!
И ещё: обычный размер здешних русских городков 120–150 дворов. А здесь Ванька толкует о трёх сотнях хозяйств. Врёт, понятно. Но если хоть половина… Это — целый русский городок. Целый… Сразу… Русский…. На Стрелке…
Он задумчиво смотрел на меня. А я — аж трепетал в ожидании его решения. Ну что ты молчишь, остолоп боголюблюйский! Давай, решайся!
Мой взгляд зацепился за икону. А, кстати…
— И вот ещё что, княже. Прошу повелеть: брать мне во Всеволжск, давая корм, и кров, и одежду, и занятие посильное, и уход добрый, вдов, и сирот, и калечных, и убогих, и юродивых, и нищих, и меж дворов без дела шатающихся, и иных, кто сам себя прокормить не может, со всей Руси.
Андрей аж вскинулся, все свои планы-расчёты бросил. Уставился на меня в изумлении. Потом проследил мой взгляд. Сам посмотрел на Богородицу. Потом на меня. Потом снова на неё.
— Это что, она… надоумила?
Я кивнул, не отрываясь от разглядывания иконы. С умильной улыбкой радостного идиота.
— Нет. Надорвёшься, не вытянешь. Всё горе со всей Святой Руси в одно место собрать… прокормить-обиходить…
— Не вытяну? С её-то помощью?! Андрей, брат, ты в бога-то веруешь?! А что ж… ахинею несёшь? Ты лучше подумай — чем в таком богоугодном деле помочь можешь? Особенно — по-первости. Топоры нужны. Лопаты. Одежда тёплая: овчины, шапки, рукавицы. Хлебцем бы разжиться где… Но самое первое — вели писцу указ составить. Об основании города Всеволжска.
Андрей снова одурел. От моего напора, от готовности перейти к конкретным вопросам, от… от полной перемены темы и обстановки. Он хмыкнул, заглянул в свой пустой кубок. Подкинул его на руке, явно вспоминая сегодняшнюю дискуссию о пророках применительно к падающим стаканам.
Подёргал, то извлекая чуть, то снова убирая в ножны, меч святого Бориса, так и лежащий у него на коленях. Поглядел на Богородицу, будто советуясь, будто спрашивая: а видела ли Пресвятая Дева весь сегодняшний ночной цирк? И что она по этому поводу скажет? Рявкнул в пространство над моей головой:
— Маноха! Писца!
И, несколько озадачено — самому себе, всему произошедшему этой ночью, несколько смущенный от неожиданности собственного решения, негромко, чуть даже завистливо, произнёс:
— Ну ты… ух и ловок. Брат.
Для меня, в моей судьбе этот разговор с Андреем… Это как долго барахтаться, задыхаясь, путаясь в водорослях в какой-то тёмной воде и вдруг выскочить на поверхность. К воздуху, к солнцу, к жизни.
