При этом он всегда оставался суеверным и боялся катастрофы. Однажды он предпочел задержаться с выходом, чем выйти в море без счастливого для экипажа талисмана, крысы Машки. Чтобы выиграть необходимое время, он сказал адмиралу, что в холодильнике лодки слишком много мяса, датированного 1939 годом. «Побег крысы с корабля – хорошо известный признак беды, – говорит Багдасарян. – Вот почему нужно было задержать наш выход в море». Однако на борту «К-108» так и не оказалось счастливого талисмана в тот зловещий день. Возможно, ей нужно было бы иметь его.
Багдасарян говорит, что «К-108» совершала учебный поход, маневрировала, выполняя циркуляции с изменением глубины погружения. Очень похоже на то, что и предполагал экипаж «Тотог». Рано утром 24 июня его лодка совершала циркуляцию на глубине 40 метров с постоянной скоростью 5 узлов.
Подлодка поднялась на перископную глубину, чтобы принять сообщение с берега. Затем снова ушла на глубину 40 метров и начала поворот на 90 градусов вправо. Идея заключалась в том, чтобы провести тренировку на проверку звуков в районе, который экранировался шумами, создаваемыми собственными винтами. (Американцы так и предполагали.)
Как рассказывает Багдасарян, его акустики вскоре услышали звук, который они приняли не за американскую подлодку, а за имитатор шумов подлодки-приспособления, похожей на торпеду и создающей такие же звуки, как и подлодка, ведущая слежку. Через четыре минуты акустики потеряли контакт. А через две минуты раздался грохот…
Что происходило затем в советской лодке, было похоже на то, что, по словам американских подводников, они вообразили себе. Палуба «К-108» стала наклоняться вперед сначала на 20 градусов, затем на 30 градусов. Лодка стала выходить из-под контроля.
«Под нами была глубина 2500 метров, – уточняет Багдасарян, – я объявил аварийную тревогу, приказал продуть носовую часть главной балластной цистерны. Никаких изменений. Стали продувать всю главную балластную цистерну. Снова бесполезно, лодка продолжала тонуть. Дал команду задраить водонепроницаемые переборки. В ответ – тишина. Экипаж, по-видимому, был в шоке».
«Сказать по правде, я начал сомневаться в тот момент в возможности успешного всплытия», – говорит Багдасарян. Он закричал на своих опешивших подчиненных. Наконец, стали поступать доклады: «Я слышу, шум воздуха стихает», – доложил гидроакустик.
К тому моменту командир понял, что произошло столкновение с другой подлодкой. Уменьшение шума воздуха могло означать, что другая лодка тонула рядом с советской или, возможно, всплывает.
Старший механик Володя Дыбский приполз в центральный пост буквально на животе, подтягиваясь руками. Его ноги были парализованы. Он продолжал лежа отдавать распоряжения. Между тем «К-108» продолжала тонуть уже семь минут. Багдасарян прокричал, как ему казалось, свое последнее распоряжение: «Задний ход».
Это был шаг отчаяния. Если экипажу удастся произвести переключение двигателей на задний ход, то подлодка сможет вытащить себя на поверхность. Но при этом он знал, что при таком крутом снижении реверсивная муфта может и не сработать.
«К– 108» начала вибрировать. Внутри лодки стрелка глубомера задрожала, затем остановилась на отметке 70 метров, потом стала двигаться вверх до 50 и 25 метров. С глубины 25 метров она летела к поверхности, как пробка из бутылки шампанского.
Как только «К-108» всплыла на поверхность, открыли люк и увидели сияющее солнце. Осмотрели весь горизонт, но ни одного корабля не увидели и подумали, что произошло худшее с американской лодкой. «Я на секунду задумался: утопили братьев подводников, – говорит Багдасарян, – тяжело было это осознавать».
В то время, когда советские подводники сообщали об инциденте своему командованию, удалось поймать звук уходящей подлодки. Ею и была «Тотог», уходящая с места происшествия со скоростью 15 узлов.
Багдасарян говорит, что «К-108» доковыляла до порта с одним работающим винтом. Вал ее правого винта был безнадежно погнут, в легком корпусе зияла большая дыра. Треск разрушения легкого корпуса, по-видимому, и был записан в гидролокаторной рубке «Тотог». Но у «К-108» был второй прочный корпус. Американские подводники шутили, что советские подлодки строятся с двумя прочными корпусами потому, что их металлургия была советской металлургией. Но, очевидно, второй слой стального корпуса сдержал напор океанской воды и защитил экипаж «К-108».
«Дыра в легком корпусе была настолько большой, что в нее мог въехать троллейбус со своими штангами, – припоминает Багдасарян. – По правде говоря, если бы „Тотог“ ударила нас на несколько метров ближе к середине, мы были бы очень несчастными. Скорость американской лодки была довольно большой, и она несомненно пробила бы и легкий, и прочный корпус нашей лодки».
Багдасарян полагает, что пространство между легким и прочным корпусом было набито осколками «Тотог». Он говорит, что был уверен в том, что ударом снесло всю ходовую рубку американской лодки. Подобно моряку с «Тотог», который попытался придержать у себя осколки «К-108», члены экипажа советской лодки попытались сохранить для себя осколки американской лодки, но куски стали «марки HY-80» были конфискованы КГБ. Только Багдасарян отказался отдать и сохранил кусок в качестве сувенира.
Рассказ Багдасаряна немного расходится с повествованием, изложенным экипажем «Тотог». Он настаивает на том, что американская лодка врезалась в «К-108», а не наоборот. Заявляет, что советская лодка следила за «Тотог», следовавшей в Японию. Он также говорит, что, по данным советских разведывательных источников, оказавшись в Японии, «Тотог» проходила там длительный капитальный ремонт. Но «Тотог» никогда не заходила в Японию, а пошла прямо в Перл-Харбор.
Когда Багдасарян вернулся на базу, его вызвали на парткомиссию. Свалили на него вину за аварию. Занесли строгий выговор в учетную карточку. Это означало, что ему не разрешат поступить на учебу в военно-морскую академию. Его лодка прошла капитальный ремонт. Затем ее экипаж отправили на два с половиной месяца вести патрулирование в районе Сан-Франциско. «Эта боевая служба означала, – говорит Багдасарян, – искупить свою вину за неудачу или смыть кровью ошибку».
После этого столкновения среди советских подводников стала ходить новая шутка: «Американская атомная подлодка столкнулась с айсбергом в океане. Экипаж айсберга не пострадал».
Через шесть месяцев начальство Багдасаряна сняло с него взыскание. Каким-то образом оно долгие годы оставалось не снятым в его партийных документах, а затем уже и сам Багдасарян пожелал сохранить это пятно. На память. Как он сам рассказал, трудно будет найти еще одного коммуниста, в учетной карточке которого записано: «Строгий выговор за столкновение с американской атомной лодкой в подводном положении».
По ходу своего рассказа Багдасарян сделал паузу и поинтересовался, нельзя ли встретиться с командиром той американской лодки, чтобы посидеть, выпить и подумать вместе, как избежать подобных столкновений в будущем. Когда ему сказали, что тот американец давно умер, боевой советский командир помрачнел. «Жаль, – сказал он. – Я полагаю, этот инцидент не прошел для него бесследно».
Глава 8
ЗОЛОТАЯ ЖИЛА
Это было в четвертом часу ночи, когда Пентагон казался почти вымершим. Только через несколько часов начнет он свою деятельность, когда солнце станет припекать асфальтобетонный ров, окружающий почти 14 гектаров земли, отведенной под это здание.
Джеймс Бредли сидел в своем кабинете, на четвертом этаже кольца «Е» Пентагона за тремя парами закрытых на замок дверей. Никого из его сотрудников в анфиладе соседних кабинетов не было. Вторая половина 1970 года, шел уже четвертый год его пребывания в должности начальника отдела подводной войны управления разведки ВМС США. Именно в эти часы раннего утра он мог немного вздремнуть, погрузившись в тишину своего кабинета.
Джеймса обуревали мысли, граничившие с фантастикой, – планы новых миссий для подводной лодки «Халибат». Они должны потрясти разведывательное сообщество даже больше, чем фотографии утонувшей советской подлодки, так поразившие президента Никсона и, к несчастью, воображение ЦРУ.
Бредли собирался послать «Халибат» в самую середину моря, которое Советский Союз считал своим внутренним морем, с задачей захватить самую желанную для американской разведки добычу. Закрывая на мгновение глаза, он почти представлял себе эту добычу: подводный телефонный кабель, пучок проводов общим диаметром около 5 дюймов.
Но что это за пучок проводов! Бредли представил себе кабель, который проходит от Петропавловска, базы советских атомных подлодок, по дну Охотского моря, затем соединяется с наземными кабелями, идущими в штаб Тихоокеанского флота во Владивостоке и далее в Москву.
Если бы «рыба» с подлодки «Халибат» с ее камерами смогла найти этот кабель, если бы экипажу удалось организовать подслушивание телефонных разговоров, идущих по нему, то США вторглись бы в самые сокровенные советские секреты. Тогда можно было бы слушать о планах и разочарованиях советских лидеров, то есть получать разведывательные данные, несравнимые с данными от любого шпиона или даже от новейших спутников-шпионов, летающих над Кремлем.
