Было бы легче, если бы „Тотог“ получила новое приспособление, предназначенное определять глубину погружения другой лодки путем измерения создаваемого ею возмущения в воде. Устройство состояло из четырех гидрофонов, которые предполагалось установить на рубочных рулях. Но на судоверфи это сделать не успели, и лодка в нужный момент оказалась без ценного приспособления.
Изображение на осциллографе запрыгало снова, на сей раз лихорадочно. „Вот она, подходит…“, – начал фразу командир и не закончил. Изображение на осциллографе исчезло. В этот момент операторы гидролокатора потеряли все следы „Эха“. Никто не знал, ушла она вправо или влево. Она просто ушла.
Но вскоре советская подлодка дала о себе знать самым страшным образом. Эта 6000-тонная субмарина ударила сначала по верху рубочных рулей „Тотог“. Затем ее гребной винт проскрежетал по металлическому корпусу „Тотог“ с таким грохотом, что гидроакустики вынуждены были отключить свои наушники.
„Тотог“ резко накренилась на правый борт на 30 градусов, ее отбросило назад и вниз. Люди едва удержались на ногах. В центральном посту повсюду валялись чашки, карандаши, линейки и карты. В торпедном отсеке три человека, спавшие на торпедах, скатились с матрацев на палубу.
Один из моряков бросился к водонепроницаемой переборке и задраил дверь. Он даже не заглянул внутрь торпедного отсека, чтобы убедиться, нет ли там кого-нибудь. В соответствии с инструкциями, он обязан был, прежде всего, задраить именно эту дверь, ведущую в отсек, имеющий люки, ведущие за борт. Оказалось, что он запер там молодого торпедиста, прибывшего на лодку лишь за три месяца до ее выхода в этот поход, который перепугался не на шутку. Прошло несколько минут, прежде чем все убедились, что прочный корпус не пострадал, и перепуганного молодого моряка выпустили из торпедного отсека.
Офицеры, не занятые на вахте, бросились на свои боевые посты, предусмотренные на случай столкновения. Вахтенный офицер отдал свои последние распоряжения и передал вахту командиру. Балдерстон распорядился: „Тревожный сигнал о столкновении не давать“. Было уже слишком поздно соблюдать тишину с целью избежать обнаружения, равно как и не было необходимости объявлять по лодке о происшедшем столкновении. Тем не менее, в соответствии с распределением обязанностей, экипаж спокойно передал тревожное сообщение о столкновении друг другу, из одного отсека в другой. Таким же образом из отсека в отсек, в обратном порядке, доложили, что в отсеках разрушений не обнаружено.
Гидроакустики снова приступили к прослушиванию. То, что они услышали и что было записано на пленку, казалось, подтверждает худшее. Похоже, что один из гребных винтов советской лодки был оторван, и из-за отсутствия сопротивления воды турбина, вращающая гребной вал, пошла вразнос. Если это так и если ее прочный корпус пробит, то она затонет в океане, на глубине более 600 метров. У нее произойдет направленный внутрь взрыв, и никто не спасется.
Позже гидроакустики услышали в наушниках звуки, напоминающие запуск и шум работающего двигателя. Послышалось громкое хлопанье дверями, похожее на то, что на лодке задраивали водонепроницаемые переборки. Наконец, гидролокатор уловил какие-то хлопки, которые оператор гидролокатора Линдсей интерпретировал, как треск разрушающейся стали.
После этого океан показался притихшим. Акустики пытались услышать что-либо, указывающее на то, что советская лодка удаляется или продувает балластные цистерны. Но всякие звуки просто прекратились.
Кто– то в гидролокационной рубке выключил магнитофон, на котором велась запись по принципу бесконечной петли. Если бы магнитофон оставался включенным, то запись столкновения через некоторое время оказалась бы стертой.
В глубоком напряжении операторы продолжали поиск, пытаясь найти хоть какой-нибудь признак того, что советская лодка спаслась. Тишина в наушниках могла означать лишь одно: 99 подводников беспомощно тонут в запредельную глубину. Теперь уже не имело особого значения, что это были советские люди.
Через несколько минут Балдерстон приказал быстро уходить. Не было даже мысли всплыть или подняться на перископную глубину. Фактически это был трусливый подводный побег с места происшествия. Экипаж „Тотог“ не собирался предпринимать поиска оставшихся в живых людей и обломков, что обычно делается в морской практике при столкновениях. Основное указание Балдерстону было избегать дальнейших встреч с советскими кораблями.
„Тотог“ шла на восток со скоростью 12 узлов, с креном в 10 градусов на правый борт. Каждый раз, когда Балдерстон прибавлял скорость, его лодка кренилась еще больше. Одна за другой стальные плиты, приваренные к рубке, отрывались водой. Каждая из них падала на корпус лодки со страшным грохотом.
Вода проникала в центральный пост через пробоину, сделанную гребным винтом советской подлодки. Но пройдет много часов, прежде чем „Тотог“ всплывет и небольшая группа офицеров под покровом темноты сможет тщательно осмотреть внешние повреждения.
Подводники в спешке пытались избавиться от свидетельств катастрофы. Командир и старшие офицеры собрались в кают-компании, чтобы обсудить, что произошло. Там их приветствовал Скот Лейдиг, один из „спуков“, прикомандированных к „Тотог“. Он был морским пехотинцем, которого командировала военно-морская контрразведка, поскольку он свободно владел русским языком. Зная, что ничем не мог помочь во время столкновения, и чтобы никому не мешать, он устроился в кают-компании и там ждал развязки этого происшествия. Лейдиг был ветераном войны во Вьетнаме, на „Тотог“ его знали как интересного рассказчика. Показалось, что командир и Лейдиг заранее сговорились отвлечь офицеров от тяжелых воспоминаний о происшествии. Балдерстон спросил Лейдига, испытывал ли он когда-нибудь настоящий страх? Лейдиг, похоже, намек понял и начал ужасный рассказ о том времени, когда он командовал взводом во Вьетнаме. Ему пришлось вести взвод, чтобы уничтожить снайпера, замаскировавшегося на рисовом поле. Внезапно взвод оказался под огнем другого снайпера. Единственным укрытием, куда бросился Лейдиг, было небольшое дерево. Как только он приземлился за деревом, автоматная очередь срезала ему рюкзак со спины.
Офицеры внимательно слушали Лейдига, а их руки все еще подрагивали. По ходу рассказа у них стали появляться мысли о том, что, пожалуй, Лейдигу пришлось пережить больше, чем им.
Затем в течение двух часов командир и старшие офицеры пытались совместно восстановить детали инцидента и пришли к единому заключению, что „Тотог“ должна была бы идти на другой глубине. Никто не говорил о том, что могло случиться с советской подлодкой и ее экипажем.
Впервые офицеры видели Балдерстона почти застенчивым. Лишь один раз он тряхнул головой и промолвил: „Вы должны обращать внимание на то, на что нужно обращать внимание – безопасность корабля, безопасность экипажа, и, конечно, избегать опознания…“
Балдерстон не закончил фразу. Но и не было нужды заканчивать ее. Офицеры поняли, что он имел в виду. Позже он скажет то, о чем все думали в течение нескольких часов до тех пор, пока „Тотог“ не всплывет и его офицеры не оценят повреждения, а он сам не убедится, что его лодка сможет вернуться в Перл-Харбор. „Ну вот, так идет моя карьера, – наконец скажет он и добавит: – Я теперь могу забыть о звездах“. Он потерял все шансы стать адмиралом.
Когда они были в 150–200 милях от Советского Союза, Балдерстон приказал всплыть. Несколько офицеров выбрались через носовой люк в темноту ночи. Они не могли выйти обычным путем, через центральный пост и ходовую рубку. Люк, ведущий в ходовую рубку, был проломан, а ходовая рубка залита водой.
Когда офицеры вышли на палубу, то увидели, что рубочный руль выгнут назад, возможно на одну треть или больше. Как будто это массивное сооружение было сделано из картона. Кусок гребного винта советской лодки врезался в крышку верхнего люка ходовой рубки. Один из перископов оказался безнадежно погнут. Большинство антенн электронных мачт загнулись внутрь и были бесполезны. Послать сообщение домой представляло большие трудности, но было необходимо доложить командованию ВМС на Тихом океане о происшествии.
Экипаж соорудил временную антенну из провода, натянутого над верхней палубой лодки. Через некоторое время удалось передать короткое сообщение о том, что имело место серьезное столкновение с советской подлодкой и „Тотог“ прекращает операцию за два месяца до срока.
В ответ последовало указание: „Тотог“ идти вдали от ближайших портов прямо в Перл-Харбор». Чуть позже последовало уточнение: «Лодке не входить в Перл-Харбор до наступления полной темноты, заходить в порт с выключенными ходовыми огнями, при полном затемнении».
По пути домой Балдерстон собирал экипаж посменно и предупреждал всех, что ведение разговоров о столкновении запрещено где бы то ни было, кроме официальной комиссии по расследованию.
