В Хедебю в основном были распространены ремесло и торговля. Ремесленники занимались гончарным делом, обработкой и получением железа из болотной руды, которая доставлялась из Швеции, производством стекла (о чем свидетельствуют найденные на месте раскопок стеклянные бусы), чеканкой монеты, а также изготовлением украшений из бронзы и драгоценных металлов. Вообще, ювелирное дело в Хедебю, как можно судить по найденным в ходе раскопок украшениям, находилось на довольно высоком уровне.
Очевидно, ремесленникам принадлежал один из городских кварталов. Другую часть городского населения составляли купцы. Судя по всему, формирование купеческого сословия в Хедебю заняло не одно столетие. Так, в «Анналах франкских королей» (808 г.) одновременно с сообщением о возведении вала в Южной Дании сообщается, что датский конунг Готфред, овладев славянским городом Рериком, силой заставил, живших там купцов переселиться в порт Sliasthorp («усадьба на Шлей»). В названии этой усадьбы усматриваются черты Хедебю. Судя по всему, купцы жили ближе к гавани, в домах большего размера, и занимались прибыльной торговлей.
Борьба за обладание Хедебю не прекращалась на протяжении более чем двух столетий. Сначала город принадлежал датчанам. Около 900 года Хедебю захватили шведы, которые продержались здесь до 80-х годов X века и были выбиты отсюда прежними хозяевами. Датские конунги, опасаясь новых неприятностей со стороны шведов и норвежцев, опять принялись укреплять Хедебю. Однако возведенные ими укрепления помогли мало. Около 1050 года город стал добычей норвежцев. По свидетельству исландских саг, Харальду пришлось бросить в море все сокровища, увезенные из Хедебю, чтобы не попасться в руки датского конунга Свена Эстридсена, устроившего за ним погоню.
Тем не менее город был сожжен дотла и уже никогда не смог отстроиться заново. Следы пожара, уничтожившего Хедебю, отчетливо видны во время археологических раскопок. Вещи, найденные в Хедебю в самом верхнем культурном слое, могут быть датированы не позднее середины XI века. Выше этого слоя никаких признаков продолжения жизни в городе не обнаружено.
Как же согласуется с данными археологов сообщение Адама Бременского о том, что в 1066 году Хедебю вновь подвергся разграблению, на этот раз со стороны вендов – славянских племен, обитавших по соседству с датчанами? Неужели Хедебю, пусть и на короткое время, вновь возродился из пепла? Скорее всего, средневековый хронист говорит о другом поселении, возникшем на противоположной стороне морского залива и позднее ставшем известным как город Шлезвиг. Здесь возможны две версии. Либо обитатели Хедебю, уцелевшие после набега норвежцев, возможно, какое-то время после переселения на новое место по инерции продолжали называть его именем погибшего города. Либо удельный вес переселенцев из Хедебю в общей массе населения Шлезвига был достаточно высоким. А это обстоятельство, в свою очередь, позволяло соседним племенам называть новое поселение привычным именем – Хедебю. Таким образом, сообщение Адама Бременского о разграблении вендами Хедебю находит более-менее правдоподобное объяснение. Однако все вышеизложенное не более чем предположение автора этой книги. Вплоть до окончательного выяснения вопроса нам придется удовольствоваться констатацией самоочевидного факта: на месте прежнего Хедебю после набега норманнов вендам больше делать было нечего. Города там уже не существовало.
Затем норвежцы нанесли еще один ощутимый удар. В сражении у Ницца даны потеряли 70 кораблей. Но даже после этого Харальд не продвинулся ни на шаг к заветной цели. Дания по-прежнему отчаянно сопротивлялась.
На следующую весну на берегу пограничной реки Эльв состоялась встреча двух заклятых врагов – датского и норвежского конунгов. Переговоры начались со взаимных обвинений. С чего, собственно, они должны были начаться после всего, что произошло между датчанами и норвежцами? Все же, несмотря на накопившуюся ненависть друг к другу, Харальду и Свену удалось договориться о мире. Договор должен был сохранять свою силу, пока оба конунга оставались в живых.
3
Заключив мир с Данией, Харальд обратил свой взор на Англию. Строго говоря, норвежский конунг рано или поздно попытался бы захватить эту островную страну. Хотя бы потому, что это направление скандинавской экспансии в случае успеха задуманного предприятия обещало большие выгоды. В течение двух десятков лет, прошедших с момента гибели последнего представителя датской королевской династии в Англии (1042 г.), здесь по-прежнему было неспокойно.
С самого начала смерть Хардакнута открывала широкие перспективы перед англосаксонской знатью. Прежде всего англосаксы теперь могли самостоятельно избрать короля. Естественно, выбор их пал на Эдуарда, жившего в изгнании в Нормандии. После правления чужеземцев, принесшего англосаксам столько бед, призвание на престол английского принца выглядело настоящим благом. Казалось, что стоит Эдуарду вступить на престол, и народ обретет долгожданный покой и благоденствие. В значительной мере этим надеждам не суждено было оправдаться.
Когда в Англии происходили смуты, связанные с борьбой за корону, Эдуард терпеливо дожидался своей очереди. Он не предпринимал каких-либо попыток самостоятельно занять престол просто потому, что, как и большинство членов своего рода, не отличался деятельным характером. В его личности было много черт, делавших его похожим на Этельреда. Последний также предпочитал не рисковать, если не был уверен в благоприятном исходе задуманного им предприятия. Однако Эдурд не был точной копией своего родича. Принц считался глубоко верующим человеком. Позднее современники, отдавая дань религиозности короля, назовут его Исповедником.
Пребывание при дворе нормандского герцога для наследника английского престола не прошло даром. Он выучился говорить по-французски и прекрасно усвоил традиции нормандцев. Эдуард не скрывал своей любви ко всему нормандскому и даже демонстративно выставлял ее напоказ. К моменту возвращения домой будущий английский король имел крайне смутное представление об обычаях своей родины.
В 1042 году Эдуард был избран на престол. Англосаксы были неприятно поражены тем обстоятельством, что вместе с королем приехало множество его придворных и советников из числа нормандцев. Эдуард ценил их куда больше, чем местную знать. И в дальнейшем на протяжении всего царствования Эдуарда нормандцы получали высокие государственные и придворные должности значительно чаще, чем англосаксы.
Поначалу встречавшие короля тешили себя надеждой, что со временем им удастся склонить его на свою сторону. Но шли месяцы и годы, а король по-прежнему оставался ярым поклонником нормандцев. Английский двор превратился в подобие нормандского. Французская речь во дворце вытеснила английскую. Нормандское влияние проникло даже в церковь. Высшие церковные должности заняли нормандские священнослужители, приглашенные в Англию Эдуардом.
Нормандское засилье при дворе, возможно, не было бы таким большим злом, если бы не сопровождалось всеобщим упадком нравов (невзирая на религиозность короля) и ничем не ограниченным произволом знати. Англо-ирландский историк Уильям Малсбери оставил точную зарисовку состояния общества в тогдашней Англии: «За несколько лет до нашествия нормандцев любовь к литературе и религии пришла в упадок. Малообразованные клирики с трудом и запинанием произносили слова священных молитв; человек, знающий грамматику, был предметом всеобщего удивления. Монахи пренебрегали уставом, одеваясь в роскошные одежды и услаждаясь разнообразными и изысканными яствами. Знать, предаваясь роскоши и разврату, не ходила регулярно утром в церковь, как следует христианам, но только от случая к случаю приглашала на дом какого-нибудь священника, который торопливо совершал утреню и литургию для этой знати в перерывах между ласками их жен. Простые люди, не имеющие никакой защиты, становились жертвами людей знатных, которые увеличивали свои богатства, захватывая их имущества и земли и продавая их иностранцам (хотя по натуре своей эти люди, пожалуй, более были склонны присваивать все это себе)» [87] .
Причина происходившего тогда в Англии имела вполне земное, материальное объяснение – слабость королевской власти, обусловленная в первую очередь личностью самого государя. Эдуард был не в состоянии справиться с англосаксонской и нормандской знатью, которая, почувствовав себя безнаказанной, пустилась во все тяжкие грехи. В конце концов, такое положение вещей вызвало открытое недовольство англосаксов. И вновь не обошлось без Годвине.
После возвращения Эдуарда домой Годвине, продемонстрировавший верность английской королевской династии, был обласкан и возвышен. Было бы трудно ожидать другой реакции со стороны короля. Ведь Годвине считался самым могущественным из англосаксонских магнатов. Ему принадлежала почти половина всех земель в королевстве. В знак своего особого расположения к царедворцу Эдуард даже женился на его дочери Эдите.
