так далее, годами. Этот дом — единственное постоянное наземное жилище, известное большинству из них.
— Я просто беспокоюсь, как они смогут себе все позволить.
— Теперь у них у всех есть работа, — говорит Сойер. — И они смогут наслаждаться жизнью так, как никогда раньше.
Я поджимаю губы и скептически смотрю на него. Это еще одна вещь, о которой я хотела спросить его. Эта загадочная ситуация с работой, которую нашли русалы, является чрезвычайно подозрительной. У меня есть подозрение, что Сойер нанимает их и платит им наличными, не сказав мне об этом. Это похоже на бескорыстный поступок, и, хотя я люблю его за это, я не могу просить его рисковать своими финансами ради меня или моего народа.
— Об этом, — начинаю я. Я ожидаю, что он вздрогнет от осуждения в моем тоне, но на самом деле он усмехается. — Где именно они работают? Это ведь не автомагазин, верно?
— Нет, — говорит он. Доверие к нему несколько подрывается его низким, лишенным раскаяния смехом. — Нет, они не работают на меня. По крайней мере, не только на меня.
Я разрываюсь между изумлением и раздражением.
Его глаза светятся хорошим настроением, а рот, который хочется поцеловать, растянут в широкой заразительной улыбке. Я ловлю себя на том, что улыбаюсь в ответ, не желая этого.
— Что это должно значить? — спрашиваю я, щурясь.
Я намерена заставить его ерзать. Он только смеется и стаскивает меня с колен, поддерживая, когда я шатаюсь. Его пальцы прижимаются к моим бедрам, совсем чуть — чуть, и я ощущаю жар, вспоминая все ночи, когда он держал меня вот так. Сарафана тогда не было. Наши взгляды встречаются, и я вижу жар в его взгляде. Боги, этот человек. Этот взгляд должен быть незаконным. Неправильно так часто желать сбросить с себя одежду, тем более перед компанией.
— Значит, мне есть что тебе показать, — говорит он, выпрямляясь во весь рост. — Ты не против прогуляться со мной?
Он протягивает руку, и я сжимаю ее, озадаченная.
Пока мы идем, я улавливаю пару заговорщических смешков Хизер и Тейлор, но Сойер протаскивает меня мимо, прежде чем я успеваю уловить, о чем они шепчутся.
— В чем дело? — спрашиваю я, бросая тревожный взгляд на новый дом. Все сейчас смотрят на нас.
Единственный ответ Сойера — идти быстрее, а мне приходится почти бежать, чтобы не отставать. Мы ловим несколько взглядов, пока спешим по переулкам к пляжу. Он тихо смеется, когда мы добираемся до пляжа. Я не могу понять, почему. Он поднимает руку, чтобы прижать ее к моей щеке, и поднимает мой подбородок, прежде чем провести большим пальцем по моей щеке, вызывая покалывания и тепло. Каждый раз, когда он прикасается ко мне, это как в первый раз. Я не думаю, что когда — нибудь устану чувствовать это.
— Я просто хотел сделать тебе сюрприз, — говорит он.
Я озираюсь и хмурюсь.
— Но мы идем к пляжу, — возражаю я. — Тот пляж. В последний раз, когда я была там…
В последний раз, когда я была там, я убила.
Сойер берет мое лицо обеими руками и нежно целует меня в губы. Я не могу сдержать тихий стон, когда его язык проходит через мои приоткрытые губы и переплетается с моим. Поцелуй короткий, но тщательный, и я тяжело дышу, когда он отстраняется.
— Я знаю, что произошло в прошлый раз, когда ты была здесь, — шепчет он. В неподвижном ночном воздухе это кажется слишком громким. — А я хотел подарить тебе новые воспоминания.
— Новые воспоминания?
Заросли деревьев, которые загораживали пляж от основных дорог, были прорежены, чтобы прохожий мог заметить намеки на пляж за ними. Широкая решетчатая арка простирается над тем, что выглядит как вход. Красная бугенвиллия карабкается по белым прутьям, образуя малиновый навес над нашими головами, когда мы подходим ближе. Возле входа есть знак, но я слишком очарована изменениями, чтобы обращать на это внимание.
Я шагаю к нему еще ближе, выглядывая из — за арки, чтобы увидеть, что за ней, и не могу сдержать вздох удивления. Весь пляж превратился из грустного полуразрушенного памятника прошедшим годам во что — то из журнала. Хижины отремонтированы и перекрашены. Цвета размыты в лунном свете, но я знаю, что они будут красивыми пастельно — голубыми под солнечным светом. Часть хижин снесена, а на их месте — небольшое офисное здание и несколько амбаров. Они тоже были окрашены в мягкие голубые и зеленые цвета.
— Ты… ты сделал это? — спрашиваю я, поворачиваясь к нему с широко раскрытыми глазами.
Он кивает.
— Мне помогали, — отвечает он, а затем поясняет дальше. — Я разыскал людей, которые раньше владели той недвижимостью, и спросил, могу ли я строить на земле в обмен на стоимость сноса или ремонта того, что уже было там.
Я слишком потрясена, чтобы говорить много. Это тот секрет, который он все это время скрывал от меня? И, учитывая то, на что он намекает, все остальные русалы тоже в курсе секрета.
Мое горло сдавливает, и я едва могу говорить. Когда мне, наконец, удается отыскать голос, я спрашиваю:
— Это прекрасно, Сойер, но что это?
Сойер приподнимает бровь.
— Ты не поняла?
Я качаю головой и ошеломленно смотрю на знак, когда он указывает на него.
Надписи сделаны мелом, и я узнаю неровный почерк Тейлора по тому времени, когда мы делали его домашнюю работу. Я щурюсь, глядя на вывеску, и вижу, что она гласит: «ШКОЛА ЕВЫ ДЛЯ РУСАЛОК», и там рисунок русалки от Хизер.
Слезы затуманивают мои глаза, когда правда доходит до меня.
— Ты снова открываешь мою школу?
— Нет, ты снова ее открываешь, — говорит он, вытирая слезы с моего лица. — Если хочешь, конечно.
— Но… — начинаю я, качая головой, не зная даже, с чего начать.
— Я разговаривал с Фридой и некоторыми другими, — перебивает Сойер. — Они готовы взять школу, если ты не хочешь. Конечно, Фриде придется заняться ночным плаванием, но я думаю, что мы справимся. Если это слишком много для тебя, дай мне знать. Все поймут.
— Моя работа спасателем… — начинаю я.
— Может, ты могла бы делать и то, и другое? — спрашивает он, и я киваю, думая, что это вполне возможно.
Я едва могу дышать, не говоря уже о том, чтобы найти слова, чтобы ответить. Слезы продолжают течь, и Сойер не может все вытереть. Он притягивает меня ближе, и я продолжаю плакать, уткнувшись головой в его горло.
— Школа Евы для русалок, — повторяю я негромко, замечая, что там что — то было написано,
