26
– Уж не заболела ли Пиа? – спросила меня мама, когда я проходила мимо ее комнаты (дверь была открыта). – Как-то она сегодня на себя не похожа. В джинсах и ни одной нитки персикового цвета.
– Ага! – рассеянно ответила я, прижимая к груди папку со сведениями о Кэррике. Сердце грохочет: благодаря этой папке я уже словно оказалась совсем рядом с ним.
Я останавливаюсь в дверях и смотрю, как мама снимает через голову свитер и бросает его на кровать. Вся кровать завалена одеждой, словно мама вывернула на нее свой гардероб, только это не ее вещи, у нее таких никогда не было, и на каждой все еще висит магазинный ярлык.
– Что ты делаешь?
– Примеряю обновки.
– Ты ходила по магазинам?
– Доставили заказ, пока вы с папой были в участке.
Я вошла в комнату и начала перебирать вещички. Что-то меня смущало – что-то с этой одеждой было не так, но я никак не могла понять что. А потом сообразила: это не мамины вещи, они не ее цвета, они не того покроя.
– А по правде? Что ты задумала?
Мама со вздохом напялила красную футболку, прикрыв свой подтянутый живот.
– Пробую новый имидж.
Тут у меня челюсть отвисла. Да, конечно, мама чуть ли не каждый день пробует новый имидж, она же модель, но это на работе, а дома, в личной жизни, давно выработала свой собственный имидж и его придерживается. В нем все отточено и рассчитано до миллиметра, каждая деталь безошибочно и безукоризненно несет весть миру. И в этом мама тоже – идеал для многих. Ее наряды безупречны, все точно сидит по фигуре, подчеркивает ее прекрасные формы, цвет подобран в гармонии с нарядами всей семьи, покрой, где уместно, дерзкий, где нужно, скромный. Что называется, и в пир, и в мир.
Она натянула драные джинсы и пару потертых бутс – новых, они продаются в таком виде. Очень клевые, но не к этим джинсам. Все эти прикиды друг с другом не сочетаются, мама в них точно клоун. Она посмотрела в зеркало, вгляделась в свое отражение так внимательно, что я не на шутку забеспокоилась.
Нынче не одна Пиа переменилась, мама тоже, и не только ее наряды. Выглядит она по-прежнему идеально, макияж без изъяна, прическа волосок к волоску, но… приглядевшись внимательнее, вижу, как полыхает в ее глазах ярость, как сурово сжаты челюсти и даже намек на морщину между бровей. Неужели и эта идеальная оболочка дала трещину?
– Мистер Берри с вами не связывался? – спросила я.
Мама подняла глаза, попыталась разгадать, к чему я клоню. Вряд ли получится: искусству напускать на себя непроницаемое выражение лица я училась у нее самой.
– После приговора – нет, – ответила она. – Насчет шестого Клейма мы с ним советоваться не стали, как ты и просила. Можешь не волноваться.
Я особо и не волновалась, но так мне спокойнее.
– Он ничего вам не передавал? Не посылал?
– Счет! – фыркнула она. – Но ты же не об этом?
– Счет?
– Оказывается, если Трибунал признает тебя виновным, то адвокатский гонорар полностью ложится на тебя. А гонорары у них… Судья Креван ухитрился подобрать для нас самого дорогостоящего.
– Ох, мама! Прости!
– Это ты прости – я вовсе не хотела… разберемся, – вздохнула она, набрасывая поверх красной футболки гигантский лиловый кардиган.
– Но ведь твой контракт с Beauty Box это покроет? – спросила я. – Конечно, я когда-нибудь вам все верну, но сейчас-то не из чего.
– Селестина! – Она подошла ко мне, ласково заправила косичку за ухо. – Ты молодец, но мы с этим справимся. А у Beauty Box теперь другая модель.
Сердце так и ухнуло. Beauty Box была нашей кормилицей, эта компания по производству косметики давно славилась лозунгом «Безупречны снаружи, безупречны внутри». Вот уже десять лет мама произносит с экрана эти слова, она стала их олицетворением. Beauty Box и мама – как сестры-близнецы, она лицо этой компании, ее голос.
– Поверить не могу, что тебе уволили, – в ужасе пробормотала я.
– Нет, не уволили, – ответила она, вытаскивая из мешка платье свободного покроя. Никогда прежде она такие не носила, говорила, что платье должно подчеркивать фигуру. – Но я просто не в силах больше твердить: «Безупречны снаружи…» – Голос ее пресекся, она так и не договорила прославленный девиз. – Что это вообще значит? Кому и зачем это нужно? Разве человек должен быть безупречным идеалом? – Вид у мамы растерянный. Тревожный. Сбитый с толку. Но это лишь миг. Она тут же оправилась.
Я оглядела мамину спальню, пестрящую яркими цветами – свои привычные, пастельных, приглушенных тонов одежки она свалила на пол. Присмотрелась внимательнее и к маме. Она тоже не выходила из дому, пока я сидела взаперти, но, когда я вернулась в школу, она так и не вышла на работу. Теперь я вижу, какие проблемы я навлекла на родителей. Мамин огромный гардероб, прежде само совершенство, все распределено по цветам, сейчас просто жуть наводит.
Она вынула из волос шпильки, длинные волосы красиво рассыпались локонами по плечам. Мама принялась их ерошить.
– Что скажешь? – Она продемонстрировала мне свой окончательный выбор.
В жизни такого не видела, вырви глаз. Обижать маму не хочется, она и так на грани срыва, если еще не за гранью.
– Клево вполне.
Она удивилась, нахмурилась:
– Да?
– Ты же хочешь выглядеть клево?
– Нет, – отрешенно ответила она, разглядывая брюки в полоску, похожие на задние ноги зебры. – Вовсе не хочу. – Она нежно улыбнулась мне. – Нас пригласили в гости, в дом напротив: у Кэнди Креван новоселье.
– Кэнди Креван переехала в дом Тиндеров?
– Ага, под бок к братцу, чтобы присматривать за ним в трудные времена. – В голосе мамы не слышно ни нотки сарказма, хотя я понимаю, что фраза эта пропитана иронией. – Пойти я пойду, хотя бы ради твоего папы, ей всегда льстило, что у нее в доме бывает известная во всем мире модель. – Мама чуть зубами не скрежещет. – Я буду фланировать среди ее гостей в моем изысканном новом наряде. Пусть хорошенько рассмотрят. – Она уже почти рычит. – Скажу им, это мода будущего сезона. Надеюсь, они все ринутся по магазинам и через пару дней разоденутся как клоуны. Я им покажу «безупречны снаружи».
Она злобно сорвала с себя кардиган, футболка полетела в дальний угол комнаты, а мама вновь принялась за дело, перерывая коробку за коробкой. Проступившие на руках мышцы, сжатые кулаки выдают напряжение, но лицо ее – сама безмятежность. А я стою, гляжу на нее и никак не оправлюсь от изумления. Кэнди Креван – сестра судьи, владелица студии News-24, где работает мой папа, и Daily News – газеты, где работает Пиа, откуда только что выгнали Боба Тиндера. Если она окажется тут, через дорогу, это катастрофа, катастрофа! Обложили со всех сторон. Они против нас.
Я вышла, предоставив маме самой искать наилучший способ выразить свой протест против учиненной надо мной несправедливости. Затея ее меня чуточку пугала, но сильнее была гордость за маму: она у меня тоже мятежник. Она ищет свой путь. И у нее, и у меня все в жизни изменилось.
Я спустилась на первый этаж и порылась в секретере в поисках счета от мистера Берри. Сама не очень понимала, зачем он мне, но вдруг обнаружится какой-то намек, шифр, который подскажет, где он спрятал видеозапись, а лучше бы нашлась сама видеозапись. Пока что я отыскала конверт и вытащила его из секретера.
Счет так и лежал в конверте. Я вынула его, пролистала. Сопроводительное письмо, разъясняющее подробно, по каким пунктам взимается плата, потом собственно счет и визитка. Я перевернула визитку и обнаружила небрежно записанный телефон. Поспешно сунула визитку в карман. Никаких личных сообщений, никаких подсказок, где может быть запись. Он даже не сам составлял счет, стоит подпись секретаря. Я еще порылась в конверте, но там было пусто. Я посмотрела каждую страницу на просвет, вдруг там проставлены тайные знаки? – но нет, это я детективов насмотрелась, а тут никаких тайн. Счет как счет.
Я присела к столу и открыла папку с делом Кэррика.
На самом верху – фотография Кэррика, сделанная в день ареста. Словно удар в грудь: он весь как есть на этой фотографии: его черные глаза, развернутые плечи, накачанные руки, точеный подбородок. Настоящий воин. Я провела пальцем по его лицу, сама удивляясь столь сильной своей реакции. Мы и знакомы-то были всего два дня, мы не обменялись и словом, и все же… Мы как будто успели сродниться.
А теперь этот призрак обретет имя, возраст и адрес.
Но «дело» оказалось столь же загадочным, как и сам этот юноша. Все, что я выяснила, – что зовется мой призрак Кэррик Уэйн, ему 18 лет, статус – ПСР, и я понятия не имею, что это значит, может быть, что-то вроде СО, ведь после того, как он был обвинен в измене общественным интересам и на груди его выжгли Клеймо, он ухитрился удрать от приставленного к нему надзирателя, ни разу не проходил предписанные тесты и находится в Самовольной Отлучке.
