бумаги. Оказавшийся в его хватке ангел был бессилен — чародейская кошка сдирала с него кожу клочьями. Будто насытившись его кровью, лев поднял на меня взгляд, прежде чем его лапы вновь заскользили по плитам пола.
Будто наметив меня своей следующей добычей, он несся, не ведая усталости.
Я схватился обеими руками за цепь, веря, что сила демонов дарует шанс на спасение. Она же решила мне заявить, что сегодня с подобными шансами никак — в ее карманах пусто. Звенья обожгли ладони, будто припаявшись к ним. Боль адским жалом побежала с рук по всему телу, заставив меня отчаянно вскрикнуть. Зашипела обожженная кожа, черным дымом, почти мглой затягивая светлый образ церкви. Кажется, я вновь получил ответ на вопрос, который не следовало озвучивать даже в мыслях. Так вот что чуяла Биска под копытом святочерта! Теперь я прекрасно понимал ее желание до скончания веков измываться над Иоганном...
Разлепить сомкнувшиеся на цепи пальцы стоило адского труда. Я пригнулся всего за миг до того, как могучая туша вновь оторвалась от земли. Разинутая слюнявая, почти настоящая пасть желала отведать вкус моей шеи. Одна лишь только мысль, что меня собирается загрызть едва ли не рисунок, заставляла дрожать от злости.
Не здесь, не так и не сейчас!
Я бил в ответ, отдаваясь на откуп одним лишь рефлексам. Намалеванный на ткани бытия лев оказался до смешного легким, почти воздушным. И как только у него получилось завалить собой громаду ангельских туш?
Я перекинул его через голову, что есть сил швырнув на пол. Стрелой подскочил к нему — мои кулаки, словно жала, впивались в податливое брюхо.
Рисованная кошка разразилась обиженным ревом, прежде чем сумела ответить; лапа льва, будто дубина, врезалась в мое лицо. Когти полоснули по щеке, во рту я ощутил мерзкий металлический привкус собственной крови.
Шок не пускал боль в чертоги сознания. Тело запоздало реагировало, я же лишь чувствовал, что у меня вот-вот отвалится щека. Ухо норовило вспухнуть до размеров тарелки, здравый смысл, вооружившись страхом, манил коснуться лица, попытаться удержать кровь...
Тщетно. Я бился, как в последний раз: увернулся от очередной затрещины, решил отомстить солнечному льву за свои раны. Теневая хватка полоснула льва там, где у него должно было быть горло. Обычное животное уже зашлось бы предсмертным хрипом, но рисунок боли не ведал, а боялся, видимо, разве что ластика.
Не обращая внимания на то, как его тело жжет мои руки, я таил надежду вырвать из поганца ровность линий, изуродовать силуэт.
Он ворочался подо мной, будто змей. Ярость небесных чернил не ведала границ — лев будто чуял во мне демона и желал расправиться. Легкий, если поднимать, он оказался до невозможного тяжелым, когда пытался бить.
Каждый его промах я воспринимал как маленькую победу. Каждое мое маленькое поражение грозило взорваться волной дикой боли, застилая глаза красной пеленой.
Ему было плевать на мое умение заставлять нервные окончания противника дрожать от одного лишь касания — демоническое заклинание проходило сквозь него, не оставляя и следа.
И все же я был сильнее его.
Едва почуяв, что победа верхом на инициативе выскользнула из его лап, он взвился, будто вихрь. Смерч клыков и камней отбросил меня в сторону, оставляя на теле каскад царапин и порезов. Кровь из моих жил, казалось, готова была окрасить белоснежность полов храма. Лев, обдав меня благостью золотого сияния, брызнул искрами в глаза, заставил попятиться и вспорхнул. Словно только что изгнанный из одержимого бес, с ревом он устремился прочь. Камнем врезался в витраж — не выдержав, тот хрустнул, разноцветным дождем осколков обрушившись вниз.
Словно на что-то надеясь, подчиняясь одним лишь рефлексам, я выхватил «Подбирина» из кобуры, что было сил дернул спусковой крючок, но ничего не случилось — я и забыл, что двое-из-ларца заблокировали мне такую возможность.
Вами получено достижение!
«Что написано пером...»
Обратить написанное святыми чернилами в священного зверя.
Награда +1 очко способностей.
Получен опыт: 300 единиц...
Я заковылял в сторону так и не пришедшей в себя Слави, чуя, как меня покидают последние силы.
Глава 16
Суета любила образ сладких снов. Удерживаясь на грани лютого бреда, она вот-вот собиралась ухнуть в откровеннейший и постыдный абсурд.
Надо мной звучал гомон голосов. Хрипел Кондратьич, но его болтовня казалась непереводимым собачьим рычанием. Другой голос звенел, словно колокольчик в руках сиротки. Остальные звуки спешили смешаться в единое, блеклое, ничем не отделимое от белого шума месиво.
Я открыл глаза, когда меня похлопали по щекам. Благость сна сменилась обидой и желанием воздать по заслугам тому наглецу, что осмелился на подобную глупость.
Встал рывком и тотчас же об этом пожалел — лицо едва не взорвалось. Боль — острая, мерзкая и скользкая — была повсюду. Во рту вместо языка, казалось, была заполненная песком варежка.
— Лежи, — властно велела мне оказавшаяся рядом девчонка. Поначалу я принял ее за светлый образ Майи, в очередной раз латающей мои раны. Понял свою ошибку, лишь когда разглядел золотистые, блестящие на тусклом свету локоны.
Кондратьич подскочил ко мне, что ужаленный, подхватил за спину, но надавил ладонью на грудь, помогая лечь. Зашептал что-то старческое и убаюкивающее.
— Где мы? — выдавил я из себя.
Взор то и дело цеплялся то за тусклый свет качавшейся под потолком лампы, то за битые плиты стен. Здесь пахло стерильностью хлорки и в то же время мало чем отличалось от той подпольной больнички, куда мы притащили Ночку.
Врачевала меня Славя. Ей было неудобно и тесно в узком, почти крохотном зале. Крылья, повисшие рюкзаком за спиной, то и дело задевали холодные, мокрые, неприятные стены.
Славя была сосредоточена, как маленький хирург. Сейчас для нее не существовало полудемона Федора Рысева, был лишь израненный, изможденный этим миром человек.
Интересно, подумалось мне на миг, она так же, как и Биска, читает души? Тоже знает, что я не отсюда?
Мне казалось, что в темном проходе неосвещенного коридора стоит смерть. Как и положено — в балахоне, с косой. Лениво ждет и читает газету, будто чуя, что и сегодня получит от ворот поворот. Ей-то спешить некуда — она точно знает, что рано или поздно этот мир меня доконает.
Набатом звучало в голове предупреждение Егоровны. Мир меня изживет, и будет лучше, если я не стану совать нос в чужие дела, а заживу тихонечко, словно мышка — авось, он про меня и забудет...
— Где мы? — повторил
