— У меня отобрали любимого человека. Ты об этом знала?
— Откуда? — поскуливает Карен. — Я же вас впервые вижу.
Карен слышит долгий вдох — и струйка воздуха вытекает наружу, щекоча ее.
— За всю жизнь у меня был только один любимый человек. И у меня ее отобрали. Тебе нравится ходить в зоопарк, Карен?
Какой-то бред. Она находится во власти человека, который лишился рассудка.
— Мне нравится, — говорит голос.
Начинает играть музыка, настолько неуместная в этой ситуации, что Карен поначалу кажется, будто ее включили где-то на улице.
— Я скоро опять туда пойду. И я хочу взять кое-кого с собой. Точнее, не кое-кого, а кое-что.
Карен Кертис и подумать не могла, что умрет под песню Джули Эндрюс.
56
До парилки мы так и не добрались. Первым делом мы отвезли троих иммигрантов в полицейское управление Ваппинга, где в ближайшее время им разъяснят азы судебной системы Великобритании. Я приняла душ, переоделась в очередной оранжевый комбинезон, выпила несколько чашек обжигающего чая и продиктовала свои показания. А также выслушала весьма гневную лекцию от дядюшки Фреда на тему «идиотские, безответственные поступки, из-за которых офицеры рискуют жизнью и которым не место на этом судне». Я согласилась с ним по каждому пункту, покаялась и извинилась. Под конец лекции я уже поймала себя на мысли, что дядя Фред, в общем-то, неплохой мужик.
Джосбери тем временем забрал свою машину из Саусварка и ждал, пока сможет отвезти меня домой. После инцидента мы еще не разговаривали, и я понятия не имела, о чем он думает. Ехали молча, дома я оказалась в начале первого.
— Так что, Дане тебя завтра ожидать? — спросил он, остановившись, но не заглушив мотор.
— Конечно.
Я смотрела ему в глаза. Вытащив свой рюкзак из-под сиденья, я вдруг поняла, что за те два часа, которые я провела в участке, он запросто мог заглянуть внутрь. И узнать, что там находится. Выбираясь из машины, я боковым зрением поймала часы на приборной панели. Первые поезда в Портсмут начнут ходить через три часа с небольшим.
Я пожелала Джосбери спокойной ночи и спустилась к себе в подвал. Услышав, как он умчался прочь, я первым делом включила обогреватель на полную мощность. Хотелось принять ванну, но я решила, что не стоит: тело и так согрелось. Весь холод сосредоточился теперь в голове. Кроме того, в ванне я бы расслабилась, меня начало бы клонить в сон, а сейчас как никогда важно сохранять бдительность.
План побега я продумала до мельчайших деталей. Главный вход исключен: кто-то наверняка караулит поблизости. Значит, придется выскользнуть через зимний сад. Обойду дом сзади, заверну за угол и прокрадусь дальше вдоль стенки. Камеры не засекут. Там я перелезу через стену и пройду через парк на главную дорогу. Метро уже давно не ходит, но до вокзала Ватерлоо совсем близко, пройдусь. Главное — подобрать нужный момент. Если сунусь слишком рано, могу попасть в объектив. Если замешкаюсь, мое исчезновение обнаружат еще до того, как я сяду на паром.
Я оделась потеплее, приготовила на скорую руку какое-то подобие ужина и вышла в сад. Ночная свежесть бодрит. Люди, следящие за мной, решат, что мне не спится после напряженного вечера. Я посмотрела на часы — еще пятьдесят минут. Только бы не задремать. Держи себя в тонусе.
И тут, едва я успела закрыть за собой дверь, заиграла музыка. Совсем близко, возможно, даже в саду. Я стояла и слушала чистые переливы скрипок, ожидая, когда Джули Эндрюс пропоет первую строчку.
Но она так и не запела. Я услышала щелчок клавиши — и воцарилась тишина. Тяжелое молчание, которое создает человек, когда внимательно слушает. А потом этот человек произнес мое имя — достаточно громко, чтобы я могла его услышать.
57
Значит, это конец? Все, да? Неужели все закончится прямо здесь и прямо сейчас? Я столько лет слышала этот голос. Он совсем не изменился.
Кто-то поскребся о каменную кладку по ту сторону стены. Совсем тихо, робко, как кошка или даже мелкий грызун. Но я-то знала, что это не кошка и не грызун. Я приоткрыла рот, чтобы произнести имя, но не смогла издать ни звука.
С дороги донесся вой полицейской сирены. За стеной послышались шаги.
— Погоди. Это не я. Я никуда не звонила.
Не знаю, услышал ли кто-то мои слова. Шаги стихли. На то, чтобы открыть массивную задвижку на калитке и выйти в проулок, понадобились считаные секунды. Там никого не оказалось. Интуиция подсказывала, что не надо бежать к дороге, поэтому я двинулась в обратном направлении. Тридцать метров — и я уже на тропинке, кольцом сомкнувшейся вокруг парка. По-прежнему никого не видно.
В полицейской академии нас учили, что люди, не преследующие конкретных целей, скорее повернут влево, чем вправо, — инстинкт. Я пошла налево. У открытых ворот парка остановилась перевести дыхание. Я снова слышала музыку. Легкая до невесомости, она журчала где-то в глубине парка.
Осторожно: парк обсажен по периметру высоким, густым кустарником. Прячься — не хочу. На том конце — поляны для пикников и футбольные поля, на которых летом играют в крикет. С каждым шагом я отдаляюсь от людей. У меня при себе нет ни рации, ни телефона, ни какого-либо оружия. Я кинулась сюда не подумав. Возможно, в участке увидели, как я выхожу из сада, но когда еще доедет подкрепление… А пока суть да дело, я была никакой не сотрудницей полиции, а самой обычной женщиной. Ночью. В парке.
За зарослями кустарников и декоративными деревцами парк не был виден целиком, но я и без того хорошо его знала. Справа — детская площадка: качели, карусель, целый комплекс горок и трамплинов. Там тоже найдется где затаиться. Восточная часть рассчитана на детей постарше и тинейджеров: там соорудили рампу для скейтбордистов и BMX-трек.
А прямо передо мной стояла беседка, в дальнем углу которой я, кажется, уловила движение.
Разразившись ливнем, ночь была теперь влажная, тихая и спокойная. Ни звезд, ни луны. Только плотная завеса облаков. И вроде бы безветренно, но листья, пережившие наступление осени, дрожали на ветках. Я тоже дрожала, да так сильно, что разболелись ребра.
Потом все стихло. Даже шум машин отступил на задний план. Я поняла, что это решающий момент. Задержав дыхание, я стала вспоминать, когда последний раз оглядывалась…
Я застыла как вкопанная.
— Я жду, — сказала я, и воздух вокруг завибрировал, как будто кто-то сейчас тронет меня за плечо.
А потом тишина прервалась. Как будто кто-то махнул волшебной палочкой — и город ожил. Снова загудели машины на Вондсворт-роуд, листья зашелестели, как целлофановые пакеты, и где-то даже хлопнула автомобильная дверца.
Более того, снова взвыла полицейская сирена. На сей раз — я чувствовала — она едет ко мне. Время вышло.
Я вернулась домой. Выходя из проулка, я услышала, как кто-то взбежал по ступенькам и принялся тарабанить в дверь. Я прошла в конец спальни, подобрала с пола свой рюкзак и положила его обратно в шкаф. Сегодня я уже никуда не поеду.
Есть дела поважнее.
58
Вторник, 2 октября
На следующее утро я с особой тщательностью подбирала одежду. Юбки я ношу нечасто, но в гардеробе все-таки найдется пара деловых нарядов — иногда нужны на работе. Я выбрала тот, что построже: синий костюм из дорогого магазина, неброский, но солидный. Под пиджак я надела кремовую блузу свободного кроя, а волосы завязала на затылке. Из зеркала в спальне на меня смотрела начинающая адвокатесса. Если, конечно, у адвокатесс бывают такие морды.
Синяки пока не прошли, нос распух и в очередной раз поменял цвет, да и «фонари» под глазами по-прежнему сложно было игнорировать. На левом виске были видны швы, губы увеличились примерно вдвое. Джосбери не соврал тогда в больнице: повреждения действительно были на девяносто процентов поверхностными, я уверенно шла на поправку. И все-таки узнать меня было трудно.
