Постепенно волнение отступило. И лицо его обрело тот покой, который ему больше всего нравился в людях.
* * *
А над таинственным островом Самотраки плыла полная луна, спокойная, как сам властитель исламского мира. Плыла и рассыпала серебро своих лучей на листья виноградных лоз, на вечнозеленые ветви лавровых деревьев, на высокие врата обители иноков иверских, на заснеженные вершины Святой Горы и на переменчивые воды Эллинского моря, в котором, должно быть, тоже любились Божьи твари и в любви обретали новые силы, чтобы и дальше жить в сумрачной глубине.
Но не знал Великий Султан, какая бездна таилась в душе его возлюбленной и что должно было выйти из глубин этой души.
А на Настусю святой Афон произвел настолько сильное впечатление, что она поклялась себе не оставлять веры Христовой ни за какие сокровища, даже ради диадемы султанши Османов! Но, поскольку уже полюбила молодого Сулеймана и хотела стать его женой, чувствовала, как разрывается душа и острая боль вонзается в сердце. Воочию видела перед собой крутую тропу, по которой придется идти ее душе, раздираемой двумя силами: верой и любовью. И уже знала, знала, что Матушке Господней Вратарнице с Иверской иконы придется многое ей прощать…
Любовь и вера, две самые могущественные силы, действующие в человеке, уже боролись за нее, как буря борется с берегами Геллеспонта. И земная любовь уже начинала одолевать, озаренная вспышками того, что люди называют счастьем-долей…
Это касалось обоих. Султан, несмотря на весь свой изощренный ум и проницательность, не замечал даже того, что она уже успела навязать ему учителя и исподволь вынудила его совершить паломничество к святыням джавров. Сильный, цветущий молодостью, он шел рядом с любимой женщиной святыми тропами Афона, как некогда проходил здесь знатный сородич его Роксоланы. А она, как праматерь Ева, и думать не думала о том, согласится ли ее возлюбленный отведать то, что предложит ему будущая супруга…
Великий султан Османов, владыка трех частей света, шел в облаках райского блаженства – с бедной девушкой, невольницей. Он завоевал ее любовь в ту минуту, когда она заметила, как спокойно он ждет, пока она закончит свою молитву. В эти мгновения обрел владыка Османов самую пронзительную любовь в своей жизни, неописуемое наслаждение и горчайшую горечь…
Ибо каждая истинная любовь – повторение темного прошлого всего человечества, золотой звон его бытия: высочайших взлетов, кровавых падений и горчайшего искупления.
О, поистине удивительна связь женщины и мужчины, а имя ей – тайна…
5
Немало уроков вынесла Настуся из первого своего паломничества на далекой чужбине. Но она и надеяться не могла, что обретет здесь ответ на вопрос, который время от времени занимал ее ум, пробудившейся еще в Крыму.
А случилось это так.
Когда они с Сулейманом уже собирались вернуться после ночной прогулки в монастырь, со стороны Геллеспонта внезапно налетел яростный вихрь и закипело море под Афоном. Забурлили возмущенные воды, и стали клониться леса на склонах гор под ударами ветра. А между скалами Афона что-то застонало и завыло. И стало видно, как в ложбинах, словно от ужаса, трепещет вся растительность. Идти дальше стало опасно, потому что ветер бил в спину, отрывал от земли, и в любое мгновение мог столкнуть в пропасть.
Сулейман взглянул на Настусю, которая вся дрожала от испуга и резкого холода. Затем огляделся вокруг и увлек ее за руку в более тихое место под густым раскидистым деревом, где сбросил с себя верхнюю одежду и закутал перепуганную девушку. А сам повернулся лицом к Мекке и, склонив голову, начал молиться. Молилась и Настуся своему Богу, продолжая дрожать от страха.
Тем временем небо затянули тучи, послышались раскаты грома, разносившиеся в скалах Афона тысячеголосым адским хором. Погасли все звезды, будто их никогда и не бывало, темнота сгустилась, а из черных туч хлынули дождевые потоки. Среди беснующейся тьмы небо время от времени озаряли вспышки столь же яростного сверкания. В их жутком фосфорическом блеске еще страшнее казались черные пасти водоворотов на море, вращавшихся словно в бешеном танце и летевших к афонским берегам. А за каждой вспышкой наступала еще более глубокая тьма – такая, что невозможно было разглядеть даже собственную руку.
Настуся вся дрожала в объятиях Сулеймана и прижималась к стволу дерева. Не произносила ни слова и не слышала того, что он говорил ей. Мысли ее беспорядочно метались, снова и снова возвращаясь к бешеному свету, то и дело раздирающему завесу тьмы. Внезапно самую сердцевину ее смятенного духа пронзила такая же молния…
Она поняла, почему ее отец так не любил ворожбы и гаданий о будущем… Ведь после каждого такого предсказания наступала еще большая тьма. И того, кто, полагаясь на такую вспышку озарения, ступил бы на этот путь, ждала неминуемая гибель.
Когда на мгновение утих рев бури и смолкли раскаты громов в горах, она услышала то, что говорил ей молодой султан Османов:
– Ты вся озябла и промокла. Сейчас я дам тебе свой кафтан.
Она ответила:
– Ты властитель великой державы, а я – всего лишь поникший цветок. Так говорил учитель Абдулла. Таких, как я, много, а таких, как ты, больше нет…
Сулейман не ответил ни слова и начал расстегивать кафтан. Она удержала его руку, воскликнув:
– Не хочу!
– Почему?
– Тебя уже наверняка разыскивают, и твои люди в любую минуту могут появиться здесь.
– И что с того?
– Что же они подумают, увидев, что великий султан Османов трясется в одной сорочке под дождем, а его кафтан – на служанке из гарема?
– Ты не служанка, ты станешь моей возлюбленной женой!
– Еще нет, еще нет! И только Бог знает, что выйдет из нашей любви. И не хочу я, чтобы твои люди думали, будто из-за меня ты подверг опасности свое здоровье!
– Какое нам дело до этих людей?!
– И до твоей матери тоже? Ей мигом донесут обо всем…
Эти слова остановили Сулеймана.
А буря продолжала реветь. И султана действительно разыскивали верные слуги, пробираясь с риском для жизни среди мокрых скал Афона, содрогающихся от ударов молний. Двое из них погибли: один сорвался в пропасть, другой был на месте убит молнией.
На следующее утро Настуся видела тела обоих, покрытые воинским знаменем.
Глава XII
«И две свадьбы, а муж один…»
Eine bot ihm einen bunten Traum Und er hat sein Herz dafur gegeben. Nannt’ es Liebe und ein reifstes Leben. Jahre gingen und er merkt’ es kaum. Und sein Blut gor wie der Saft der Reben[103].
1
Султан Сулейман с отроками и свитой возвращался в свою столицу через Солунь.
