Харри достал миниатюрную камеру — размером не больше стержня шариковой ручки. Он укрепил ее за почти невидимым электрическим шнуром в верхнем углу комнаты, на стыке стены и потолка, проверил работу устройства, глядя на маленький монитор, помещающийся в ладони. Харри увидел в мониторе самого себя, отошел назад и проверил качество изображения. Затем протянул монитор Софии, которая бережно взяла его в руки.
Он написал на бумажке: «Датчик движения. Камера включается при движении, проверяйте ее каждый день, монитор спрячьте — не дальше восьми метров от камеры».
Прежде чем уйти, Йенс дал Софии телефон с новой сим-картой и записку, в которой просил ее покинуть виллу через полчаса и позвонить ему.
Харри и Йенс ехали в фургоне Харри.
— Твое мнение? — спросил Йенс.
— Мне кажется, те, кто ее прослушивают, располагают немалыми ресурсами. Такие микрофоны я видал в прошлом году в Лондоне, когда ездил туда на закупки. Они тоненькие, как ниточки, их почти невозможно увидеть невооруженным глазом — и дорогие, как черт знает что. Минус в них тот, что надо находиться рядом, дистанция не больше двухсот метров. Те, кто пользуется такими штуками, обычно ставят приемник неподалеку в припаркованной машине, а потом забирают его и прослушивают разговоры.
Харри умело вел машину, не переставая говорить.
— Микрофоны, без сомнения, устанавливал профессионал. Вероятно, в доме есть еще какое-нибудь прослушивающее оборудование. Скажи ей, чтобы она была осторожна, когда пользуется своим мобильным, компьютером — в общем, всем.
— Как ты думаешь, кто это мог сделать? Полиция — или те, кто по другую сторону?
Харри смотрел прямо перед собой.
— Понятия не имею.
— Она записывает видео? — спросил Андерс.
Завхоз покачал головой:
— Нет, только делает снимки. Как я уже сказал, штука старая. Ее функция в том, чтобы снимать каждые тридцать секунд, когда на въезде находится машина «Скорой помощи».
— Зачем?
Завхоз пожал плечами.
— Видимо, чтобы дежурный видел, что подъехала машина, но вообще-то я точно не знаю.
Андерс и завхоз сидели возле рабочего стола и просматривали фотографии, сделанные в тот вечер, когда привезли раненого с пулевым ранением. Фотографии представляли собой кривоватые крупные планы, снятые чуть выше лобового стекла машины.
— Почему она так настроена?
— Понятия не имею.
Андерс вздохнул. Он видел верхнюю часть темной машины — половину окна и часть крыши. На руле виднелись размытые контуры руки — по всей видимости, мужчины, который выходил из автомобиля. Аск снова вздохнул. Ни одного снимка, как уезжает машина, — а на последнем снимке ее уже нет, пусто.
— Дайте мне все фотографии, даже те, что похожи друг на друга.
Эва отсканировала фотоснимки в компьютер. Андерс, Гунилла и Эрик уставились на экран.
— Что это за машина? — спросила начальница.
Никто не ответил.
— Сравни с… — начала Гунилла и заглянула в свои бумаги. — «Тойота Лендкрузер», модель две тысячи первого года.
Эва начала нажимать кнопки, вывела на экран изображения «Лендкрузера». Выбрав одно, которое ей понравилось, она перевела его в формат 3D и начала поворачивать, сравнивая с фотографией.
— Подходит.
Эва открыла еще какую-то программу, занесла в нее размеры и масштабы. Для других эти действия оставались совершенно непонятными. Математический прибор, которым она управляла, двигая мышью, начал измерять части обеих машин. Эва оценила результаты.
— С большой степенью вероятности это «Тойота Лендкрузер», модель две тысячи первого года.
— Медсестра-то крута, — прошептал Андерс.
— Этого мы пока не знаем наверняка, — ответила Гунилла.
— Есть и другие люди, разъезжающие на таких машинах, — буркнул Эрик.
Повисла пауза. Каждый мысленно прорабатывал свою версию. Гунилла прервала их размышления.
— Предложите возможные сценарии, исходя из того, что это машина Софии.
Слово взял Андерс:
— Единственный признак жизни — это рука, которая виднеется на снимке номер три. Она не может принадлежать Софии — это рука мужчины, который выходит из машины. И это не Гектор — кожа на руке слишком светлая. Это может быть Арон. Или сотоварищ раненого. Или кто-то совсем другой. Как бы там ни было, София объехала квартал возле ресторана и подхватила их там — у ресторана есть задний выход, я проверил.
— А как же Ларс? — возразила Гунилла. — Зачем бы тогда Ларсу утверждать, что она поехала домой?
— Может быть, он так подумал? Может быть, он потерял ее, когда она объехала квартал и посадила к себе других? Просто упустил.
— Но тогда Ларс сказал бы, что она объехала вокруг квартала, а он этого не говорит. Он утверждает, что она выехала на Уденгатан, а он последовал за ней.
— Может, он лжет? — спросил Андерс.
— С какой стати ему лгать? — не согласилась Гунилла.
Он не ответил.
— Андерс, с какой стати Ларс будет лгать?
Тот покачал головой:
— Не знаю…
Эрик надул губы, потянул себя за нижнюю губу.
— Мне кажется, надо сперва обследовать ее машину, а потом уже строить теории. Если в машине перевозили раненого, то мы обнаружим следы, — сказал он.
Начальница повернулась к Эве:
— Проверь все машины этой модели и этого цвета в Стокгольме и окрестностях. Мне нужны фамилии всех владельцев. Андерс, мне хотелось бы, чтобы вы с Хансом Берглундом познакомились поближе.
— А мы уже знакомы, — ответил тот.
15
Во второй половине дня Андерс Аск и Хассе Берглунд заехали в техническую службу. Гунилла поручила им забрать коробку, оставленную для них в приемной. Просто забрать, не расписываясь в получении. Андерс взял коробку под мышку, кивнул старым полицейским, которых знал. Они тоже ответили кивками.
Затем они поели пиццу в любимом ресторанчике Хассе — пиццерии «Колизей» в Бутчурке. Хассе заказал себе фирменное блюдо — свинину с бернским соусом, Андерс взял пиццу по-гавайски. Еду они запили «Фальконом» — единственным пивом, которое, по мнению Хассе Берглунда, можно было пить. Другие сорта отдавали мочой — лисьей мочой, как он выразился, хотя не совсем понятно, каков вкус у лисьей мочи.
В дальнем углу пиццерии пили красное вино из графина алкаши, близкие к состоянию бомжей. Они перескакивали с одной темы на другую, что-то кричали друг другу, обсуждая образование, медицину, директоров и этого ублюдка, как его… Карла Бильдта.[23]
Хассе поднялся, подошел к ним и попросил снизить уровень звука. Охрипшая женщина с крашенными в ярко-рыжий цвет волосами заявила, что давно не повинуется приказам мужиков… что это против ее принципов и пусть он зарубит себе это на носу. Ее приятель начал шипеть на Ханса, бормоча что-то бессвязное, и тот уселся на место, вернувшись к своей пицце.
— Зачем ты вообще связываешься?
— Не знаю, — буркнул Берглунд и стал грызть треугольный кусок пиццы со свисающим сыром. — Расскажи лучше про мамочку, — проговорил он с полным ртом.
Андерс отрезал еще кусочек пиццы.
— Да что тут рассказывать? Мы с ней давно знакомы. Она не раз выручала меня, когда я крепко влипал. Например, когда меня пинком вышибли из СЕПО.[24] — Аск откусил кусок.
— А почему тебя вышибли?
— Меня схватили за руку в банке с печеньем, — ответил он с полным ртом.
— Что за банка с печеньем? — спросил Хассе.
— Да было дело с бандой эритрейцев, осевших в Норсборге. Один раз я устанавливал у них прослушку и наткнулся в кухонном шкафу на целый пакет банкнот. Ну, запустил туда руку и рассовал по карманам… Один коллега-придурок выдал меня.
— А она тебя вытащила?
— Да, можно так сказать… Во всяком случае, меня просто выгнали, а не посадили в тюрьму.
— Зачем?
— Что — зачем?
— Зачем она стала помогать тебе?
— В обмен на кое-какие услуги и полную лояльность.
— А ты проявляешь лояльность? — спросил Хассе, продолжая жевать.
Андерс кивнул:
— Да, проявляю.
— Как мило!
Хассе осушил свой бокал. Алкаши начали кричать друг на друга, Хассе посмотрел в их сторону. Андерс сделал ему знак не ввязываться.
— И что было дальше? — спросил Хассе.
— Меня выкинули из СЕПО с «волчьим билетом». Еще несколько лет я делал временами для Гуниллы мелкую работенку. А потом снова сел в дерьмо. — Андерс прожевал кусок пиццы. — У нас сбилась компания, желающая по-быстрому срубить денег. Мы начали вкалывать допинг лошадям на ипподроме… И тут все пошло к чертям — две коняги откинули копыта, а когда пришли проверяющие, меня взяли с поличным — я стоял со шприцем в руке. — Он рассмеялся, вспоминая этот эпизод. — Гунилла снова меня выручила. Дело было дрянь, но она всегда помогала мне выкручиваться, когда я попадал в переделку… так что я перед ней в долгу, сам понимаешь.
