В Витькиной комнате на полу была брошена большая спортивная сумка.
– А дядя Камиль со мной будет спать? – спросил ребенок.
– Нет, он просто не знал, что ты занял эту комнату.
Я подняла сумку, поняла, что она не очень тяжелая, сын вызвался мне помочь, и мы отнесли ее в пустующую спальню, где никто не оставлял своих вещей. Наверное, Камиль просто бросил вещи в комнату, которую обычно занимал. Сына я отправила в ванную (на втором этаже их было две – вернее, это были совмещенные санузлы в двух концах коридора), правда, сама туда предварительно заглянула. Потом разобрала Катькину кровать и отвела зевающую дочь во вторую ванную, хотя она и твердила мне, что хочет побыстрее лечь. Не любит мыться – и все тут. Витьку же, наоборот, по сорок минут из душа не вытащить.
Я уложила деток, накрыла одеялами, поцеловала, выключила свет, сама зашла в ванную, слегка подправила макияж и отправилась вниз к Камилю.
Он молча смотрел в окно, за которым стояла ночь.
– Тебя отец здесь поселил? – повернулся он ко мне.
Я кивнула.
– Ты с ним спала?
– Нет, – несколько удивленно ответила я. Мурат Хабибуллин на самом деле не проявил ко мне ни малейшего интереса как к женщине, хотя мне и говорили, что он известный бабник. Но не было ни случайных прикосновений, ни многозначительных взглядов, ни взглядов искоса, никаких «примерок», когда мужчина словно измеряет тебя взглядом как по горизонтали, так и по вертикали, никаких знаков и сигналов, по которым женщина безошибочно определяет, что заинтересовала мужчину. Я могла точно сказать, что не заинтересовала Мурата Хабибуллина и требовалась ему для каких-то непонятных мне целей. Как и многим другим окружающим меня людям.
Но я не стала ничего этого объяснять Камилю.
А он в свою очередь прошипел, глядя на меня:
– Если только попробуешь окрутить отца…
– Не будь идиотом, – устало перебила я его, наливая себе остывшего чаю.
– Я что-то не припомню, чтобы отец присылал своих любовниц на эту виллу. Тем более с детьми, – продолжал Камиль тоном, кардинально отличающимся от того, которым он разговаривал с моими детьми. Хорошо хоть при них не устроил концерта. И на том спасибо. Но нам еще предстояло сегодня выяснить отношения. Или он меня ревнует?! Мысль тешила мое самолюбие.
– Я не его любовница. И становиться ею не собираюсь. И твой отец на меня видов никаких не имеет. (Так, а почему я перед ним оправдываюсь? Не сменить ли мне тактику?) Кстати, а твой отец знает, что ты здесь? – прищурилась я.
Камиль заерзал на стуле. Я поняла, что попала в точку.
– Твой отец просил меня позвонить в случае каких-либо непредвиденных обстоятельств. Ты – как раз такое обстоятельство. Ты уверен, что он обрадуется, услышав о твоем визите сюда?
– Ты еще и стукачка?
Я сжала кулаки, испытывая страстное желание дать ему по морде.
– Мой отец тебе понравился? – продолжал Камиль невозмутимо. – Или я все-таки лучше? – Камиль откинулся на спинку пластикового стула и смотрел на меня нагло и похотливо. – Я моложе, Оленька.
Нужно отдать ему должное, мужчина был красив и великолепно сложен. И прекрасно знал об этом. Скольким же женщинам он разбил сердце? А шрамы, которые я помнила у него на теле, только придавали ему мужественности.
– Как-нибудь обойдусь без такого счастья, – огрызнулась я, затем напомнила ему про наш совместный визит в дом депутата Госдумы. – Ты хотел свалить убийство Жирного на меня! Ты сволочь! На меня, на женщину… Ты задурил головы моим детям, а потом…
– Я не хотел сваливать убийство на тебя, – очень резко сказал Камиль.
– Правда? – прошипела я. – А все почему-то сложилось так, что все улики указывали на меня.
– В жизни никогда не знаешь, что как сложится, – философски заметил Камиль. – Я и предположить не мог, например, что сегодня встречусь здесь с тобой.
– Я нарушила какие-то твои планы?
– Представь себе.
Я не знала, что еще сказать. Ругаться с ним дальше? Высказывать какие-то претензии? А смысл? Я просто встала и, не пожелав Камилю спокойной ночи, отправилась наверх.
Я была зла – на него, на себя – за то, что, несмотря ни на что, хотела его, но не могла себе этого позволить. Я прекрасно понимала, что так и не узнаю, зачем он приехал. А ведь приехал он явно не отдыхать. И втайне от отца… Какие у него здесь могут быть дела? Кипр – оффшорная зона. У них или у него здесь зарегистрирована компания? Он как-то проводит через нее деньги? Конечно, я ничего не скажу его отцу. Я не стукачка. А Камиль… Он – сволочь! Но… Я заставила себя не думать о нем как о мужчине.
И кто еще был в доме? Или до сих пор находится? И был ли вообще? Хотя грязная тарелка…
Я приняла душ, расчесала волосы, долго глядела на себя в зеркало, потом вышла в коридор, прислушалась. Камиль все еще был внизу. Теперь он включил телевизор. А я устала, выпила сегодня вина и коньяка с соседями, долго валялась на пляже, и теперь мне хотелось спать.
Войдя в свою спальню, я невольно обратила внимание на шкаф-купе, состоявший из двух частей: для развешивания одежды на вешалках в одной и полок в другой. С замиранием сердца я открыла часть, где висел мой немногочисленный гардероб. Никого не обнаружила.
Зайти в комнаты детей? Но не хочется их будить. А если кто-то в самом деле сидит в одном из их шкафов? И выйдет среди ночи? Вообще-то мне плевать на это. Меня волнует одно: не причинит ли этот кто-то зла моим детям? И ведь они могут испугаться, если проснутся.
Я опять пошла вниз. Камиль увидел меня в махровом халате (из местного реквизита) и вопросительно приподнял одну бровь. Сейчас он уже скинул футболку и сидел с обнаженным торсом. Мой взгляд невольно остановился на шраме на его груди.
– Все-таки надумала? – спросил он, слегка прищуриваясь.
– Нет! – рявкнула я.
– Телевизор решила посмотреть?
– Нет!
– Чайку попить?
– Да заткнешься ты или нет?!
– Не ори, а то разбудишь детей, – совершенно спокойно сказал Камиль. – И вообще, не пора ли определиться?
– Здесь кто-то есть, кроме тебя? – спросила я, стараясь держать себя в руках. Хотя, признаться, меня уже трясло от ярости. Хотелось запустить Камилю в голову какой-нибудь тарелкой. Или хотя бы в стену. Но опять же боялась разбудить Катьку с Витькой.
– Ты и дети.
– Ты уверен?
– У тебя галлюцинации?
– Да, представь себе. Мне показалось, что кто-то спускался по лестнице, когда ты веселился с детьми.
– Может, из ревности? От нее бывают всякие глюки.
– Ты еще скажи мне, что я сумасшедшая.
– Не сумасшедшая, но червяков у тебя достаточно. Иди спать. Я ведь мужик все-таки, а смотреть на твои загорелые ноги и знать, что под халатиком у тебя ничего нет… Не искушай. Или соглашайся.
Я с трудом сдержалась, чтобы не сорваться, но все-таки решилась задать последний вопрос:
– С моими детьми ничего не случится?
– Да ты успокоишься или нет? – прошипел Камиль. – Иди спать! Прими снотворное, если не можешь уснуть. Выпей коньяку!
Он вскочил с кресла, направился к бару, извлек оттуда бутылку «Реми Мартин», взял пузатый бокал и плеснул янтарной жидкости.
– Давай. Быстро, одним залпом, как лекарство. Ну!
Я вздохнула и выпила. Для успокоения нервной системы.
– Вот и молодец. А теперь давай баиньки.
– Камиль…
– Слушай, я устал! Давай отложим все разговоры до завтра?
– А ты мне что-нибудь скажешь?
– Если ты скажешь еще хоть слово, я тебя просто придушу.
Я не могла сдержать улыбку, на этот раз пожелала Хабибуллину спокойной ночи и отправилась наверх. Двери спален изнутри не запирались, и мне даже не требовалось решать вопрос: оставить дверь открытой или закрыться.
* * *
Я проснулась примерно часа через два. Не знаю, что меня разбудило. Посмотрела на часы: глубокая ночь. Долго прислушивалась. В доме не раздавалось никаких звуков. Телевизор внизу молчал. Но меня почему-то охватил страх.
Я села на постели и еще послушала. Опять ничего. Но ведь какой-то звук меня разбудил?
