подрагивают. Хотелось схватить свою женщину с объятия, и, крепко сжав, расцеловать. И сказать, что ее страхи – сущая глупость. И что я никогда ее не оставлю, если только буду ей нужен.
Но я все же заставил себя немного потерпеть и сказал:
– Ясно. Но есть две небольшие проблемы, Даша.
– Какие? – выдохнула она.
– Первое – это то, что ты так и не научилась мне доверять.
– Что ты имеешь в виду?
– То, что ты допустила пусть даже только мысль, что я могу бросить тебя и наших детей. Потому что – и это второе – я никуда не собирался уезжать.
– Как? – непонимающе моргнула жена.
– Вот так, – улыбнулся я. – Впрочем, я должен поблагодарить твоих подруг за эту хитрость. Когда еще я бы иначе услышал от тебя все эти прекрасные слова?
– Ах ты, зараза! – Даша возмущенно заколотила кулачками по моей груди, но я, перехватив ее руки, крепко сжал их, а потом, прерывая поток возмущений, впился поцелуем в губы. Которых, сколько бы ни целовал ее, мне всегда было мало.
– Ах! – донеслось снова из приоткрытого окна и я, вынужденно оторвавшись от губ Даши, взглянул в окно и рассмеялся.
Три знакомых и крайне заинтересованных лица смотрели на нас из-за стекла.
– Заходите уже! – крикнул я Ольшанскому, Люде и Тане. А потом, посмотрев на Дашу со всей любовью, которая с трудом помещалась внутри, сказал:
– Тебе придется меня простить. Потому что иначе они выдумают что-нибудь еще для того, чтобы нас помирить.
– Я уже тебя простила, – шмыгнула носом Даша, – потому что поняла, что ничто не имеет значения, когда у нас все так…
– Как?
– Правильно. Ты единственный, кто мне нужен.
– И ты для меня – единственная женщина, – ответил я просто. – Если не считать Милу, конечно.
В этот самый момент Тим и Люда с Таней появились на пороге и я быстро шепнул Даше:
– Покажешь мне, когда мы останемся одни, как ты меня простила.
– Можно войти? – раздался голос Тима. – Или у вас тут вовсю рубрика восемнадцать плюс?
– Потерпим, пока вы не уйдете, – хмыкнул я. – Ну и как вы вообще до такого додумались? – спросил следом.
Ольшанский и девчонки начали рассказывать, перебивая друг друга, в то время как Даша заваривала на всю компанию ароматный чай. А я смотрел на свою жену, слушал своих друзей и ощущал себя до невозможности счастливым.
И больше никогда не намерен был этого счастья упускать.
Эпилог
– Вот! Посмотри, ну тут же вылитый Гоша! – сказал дед моего мужа, положив передо мной альбом. Мы как раз отмечали день рождения Альберта, и вот его дедушка решил впасть в ностальгию по прошлому.
Для него за этими воспоминаниями скрывалась попытка окунуться в минувшие времена. Для меня же – таилась угроза, что в итоге наш с мужем секрет будет раскрыт.
А секрет имелся в наличии. Даже когда прошло три года, во время которых мы с мужем занимались тем, что жили самой обычной жизнью, пусть у нас в семье и рос маленький клон.
– Вылитый! – притворно восхитилась я, глядя на фотографии. С них действительно взирал маленький Альберт, он же Гоша, он же Гога. Совершенно идентичный нашему сыну (но я и спорить бы с этим не стала, если бы было нужно). Только разве что прическа другая.
– И это говорит о том, что гены Алика сильнее!
Ну что я могла на это сказать? Конечно, они были сильнее! Там и имелись только его гены, с чем уж тут спорить?
– Да! Сильнее! – улыбнулась я и откинулась на спинку дивана. Положила руку на внушительный живот и прислушалась к своим ощущениям.
Дед Альберта мгновенно встрепенулся. Отложил альбом и спросил тихо:
– Еще не пора?
О, как же я ненавидела этот вопрос! Мне казалось, что в тот момент, когда мы с Поклонским поняли, что ждем Гошу, меня все кругом стали сразу выводить из себя требованиями сообщить, когда уже я начну рожать!
– Еще не пора, – отрезала я и добавила более мягким тоном. – Давайте уже посмотрим фотографии Альберта!
Пора, правда, стало слишком быстро. Не прошло и полдня, как я поняла – рожаю! Гоша что-то усиленно рисовал на специальной доске. Снова эти его спортивные мероприятия. В противовес тому, что нам с Аликом можно было от него ожидать, он взял курс на спорт. Играл в местной команде по баскетболу. Ну, как играл? Бегал с огромным, едва ли не больше него в два раза баскетбольным мячом, туда и обратно. И, по мнению нашего тренера, подавал надежды.
Мила, которую мы считали исключительно своим ребенком, тоже была увлечена всякими подобными занятиями. А именно, увлекалась балетом. И по этому поводу у нас с мужем часто возникали споры.
« – Ты видел, какие у балерин ужасные стопы? Эти уродливые пальцы? Синяки! Ужас просто!
Я пыталась воззвать к самому святому – тому, что наша дочка может страдать во время своих занятий балетом. Но Альберт был непреклонен.
– Видел! – отвечал он мне. – Но если это ее мечта?
– Чья мечта, Алик? Миле четыре года!
– И что? В четыре года не может быть мечты?»
И я сдавалась. Потому что знала – и в четыре года может быть мечта. И я сделаю все, чтобы она сбылась, лишь бы только мои дети были счастливы.
– Ты рожаешь! – сообщил мне Поклонский, прибыв домой в тот момент, когда я волокла в прихожую сумку, собранную в роддом.
Ну какой-то мистер очевидность!
– Именно, – сказала я, переживая очередную схватку.
В рождении Гоши успела выявить для себя, что главным было не паниковать. Чем больше страх – тем сильнее метания, а значит – боль. А вот если относиться к этому спокойно – то все не так уж и страшно.
– Почему мне не позвонила вовремя? – потребовал ответа Альберт, забирая сумку.
– А когда это – вовремя? – подернула я плечами, давая мужу понять, что ничего такого страшного не происходит. – Я сама поняла это не так давно. Ты уже успел отправиться домой.
Он посмотрел на меня с сомнением, но все же поджал губы и скомандовал:
– Едем рожать!
Прекрасно. Едем! Но я это знала и так.
– Еще раз! – отдал указание акушер. – Давайте! Дышим!
– Вы ей давите на живот! – возмутился Алик. – Перестаньте немедля!
– Я не давлю! Вообще в стороне стою. Может, сами примете роды?
Я закатила глаза и простонала:
– Дайте мне уже родить!
И через несколько минут на свет появилась наша дочь – Любовь. Хотя, мы с мужем до сих пор все еще сражались за то, чтобы дать ей
