Вышли во двор. Воздух показался теплее вчерашнего. Словно под вечер подул южный ветер. Виктор к своему удивлению заметил, что снега на полянке перед бараком больше не было.
Сева посмотрел на часы. Мотнул головой. Потом включил фонарик и еще раз глянул на циферблат.
– Полседьмого, а еще ни одного клиента! – проговорил он недовольно.
Клиенты появились через полчаса. Зато большой компанией. Пришли сразу четыре контрактника. Были они навеселе, и Сева первым делом вывалил им новость о своем дне рождения, после чего сразу получил кучу подарков – пачку сигарет, еще одни часы, пару золотых сережек. Сережкам Сева больше всего обрадовался.
– Моей цыганочке на свадьбу подарю! – сказал он, пряча сережки в карман брюк.
Потом присмотрелся к мешку, который притащили с собой контрактники. Виктор тоже обратил внимание на мешок. Тело, которое было в нем спрятано, могло принадлежать подростку или очень малорослому человеку. Виктор прикинул мысленно размер тела на сегодняшнего хромого чеченца и подумал, что хромой все-таки был побольше.
Один из контрактников достал из-за пазухи бутылку водки. Открыл, глотнул-попробовал. Потом обвел всех довольным взглядом.
– Нормальная! – сказал он и уставился на Севу. – Давай, ты первый начинай! – и протянул бутылку имениннику.
Сева охотно отпил водки из горлышка, попросил взглядом закуску и тут же получил горбушку черного хлеба, вытащенную из бокового кармана куртки. Откусил и вернул горбушку хозяину.
– Послушай, – сказал главный контрактник голосом старшего брата, – ребята все знают, они сами труп туда засунут!
– Подождите, надо Азу позвать! – не согласился Сева.
– На хрен нам твой азер сдался! На, выпей еще!
Виктору показалось, что тело в мешке шевельнулось. Он прикипел к мешку взглядом, но теперь мешок лежал неподвижно. Тут же перед его носом зависла початая бутылка и, оторвав взгляд от земли, Виктор увидел небритое круглое лицо контрактника, на котором сияла улыбка с одним выбитым зубом.
– Давай, за братана твоего! – подбадривал контрактник.
У другого контрактника в руках появилась еще одна бутылка.
– Отставить! – рявкнул вдруг на своих главный. – Сначала дело, а потом уже и пить! А ну быстро тащите это, – он показал взглядом на мешок, – и засовывайте в печку, пока азер не прискакал!
Троица контрактников уставились на говорившего с пьяным недоумением во взгляде.
Тогда главный ткнул пальцем в двоих.
– Ты и ты! – рявкнул он и показал рукой в сторону открытой двери барака-крематория.
Двое легко подняли мешок и понесли к бараку. Сева было зашагал за ними, но тут главный контрактник рявкнул и на него и снова протянул ему бутылку, в которой оставалось теперь совсем чуть-чуть.
Сева взял бутылку нехотя. Допил водку, оглядываясь на заходивших в барак контрактников. И снова хотел было идти.
– Стоять! – гаркнул контрактник. – Ну че тебе надо! Щас ребята вернутся и еще выпьем! Я ж о тебе беспокоюсь, тебе этот труп лучше не видеть!
– А платить? – спросил Сева.
– Старик! Платят, когда эти угли забирают. А нам угли не нужны! Мы их забирать не будем. Тебе оставим! Захочешь – продашь кому-нибудь! – И контрактник рассмеялся.
Виктор, слушая разговор, наполнился вдруг раздраженным сомнением. Он вдруг дернулся, посмотрел на двери, которые, зайдя в барак, закрыли за собой контрактники.
«Неужели там кто-то живой?» – подумал он и рванул к бараку, слыша за спиной, как заматерился контрактник.
Вбежал в барак, прямиком вдоль малой трубы до «прощального» вентиля и дальше до торцевого круга.
Скорее услышал, чем увидел, как контрактники захлопнули внешнюю железную дверцу. Схватил горячую ручку, потянул на себя и тут же сбоку заметил какое-то движение. Что-то матово блеснуло, и полная водочная бутылка опустилась на голову Виктора. Он еще слышал, проваливаясь во мрак, как звякнуло разбившееся стекло, чувствовал, как потекла по его лицу водка. То, что водка была красной, смешавшись с его кровью, он понять не успел. Только услышал, падая в бездонный колодец, последнее слово, сказанное ударившим его контрактником: «Мудак!».
54
Очнулся Виктор от резкой боли в ступне. Открыл глаза. Захотелось дотронуться до правого виска, затянутого тугой повязкой. Но руки были связаны за спиной, связаны так сильно, что даже пальцы едва двигались. Виктор пошевелился, покрутил головой. Понял, что он – в глубокой яме. Неважно, сбросили его туда связанного или нежно опустили, но ступню он явно подвернул. Подтянув колени к животу, Виктор высвободил обе ступни из неудобного неуклюжего положения. Бросил взгляд на небо, начинавшееся там, наверху, метрах в трех от его глаз, за пределами глинистых желтых стен этой ямы. Скривившись из-за продолжающейся боли в ступне, подполз на пятой точке к стенке и подпер ее своей спиной. Увидел, что дно ямы застелено тряпками, представлявшими собой российскую военную форму. Даже рассмотрел на одной из тряпок высохшее кровяное пятно и дырочку в серединке этого пятна. Вспомнил последние минуты перед тем, как его «вытолкнули» из сознания ударом бутылки по голове. И вынырнуло из памяти то последнее слово, брошенное вслед ему, падающему вниз, одним из контрактников: «Мудак!».
И снова дрожь по всему телу. Ужас от мысли о том, что в топке-трубе эти контрактники сожгли кого-то живого.
Виктор снова посмотрел вверх. Теперь он находился на три метра ниже уровня жизни. Пусть этот «уровень» жизни был совершенно ненормальным, он просто совпадал с уровнем поверхности земли, ведь любая человеческая жизнь протекает обычно на поверхности земли. Иногда, конечно, человек отрывается на пару часов туда, в небо. Или навсегда спускается вниз, на стандартную загробную глубину. Сейчас Виктор полусидел на большей глубине, чем та, которая обычно отводится покойникам. Но к покойникам он все равно был в этот момент ближе, чем к живым. И осознание этого, сопровождаемое внутренним холодом и холодом, которым дышали шершавые стены ямы, заставило Виктора мысленно попрощаться со своей жизнью. На минутку он прикрыл глаза и вспомнил Соню, пингвина Мишу, вдруг ясно вспомнил лицо Миши-не-пингвина, чему сам удивился. Прощальная нежность сама выбирала людей, которым Виктор был благодарен. В памяти промелькнула Светик, чуть дольше задержалась перед закрытыми глазами Марина Цой, вся в изумрудных тонах. Ее сменил образ Сережи Фишбейна-Степаненко, и уже под самый занавес мысленного прощания появился образ Сергея Павловича, и было в нем что-то от первого учителя Виктора, от Ильи Моисеевича, в старших классах преподававшего ему историю Древнего мира. История Древнего мира состояла из войн и убийств. Илья Моисеевич любил это повторять. И теперь Сергей Павлович, несостоявшийся депутат украинского парламента, смотрел на Виктора мудрым учительским взглядом Ильи Моисеевича и едва заметно кивал головой.
Что-то холодное и колкое прикоснулось к щекам Виктора, и он вздрогнул. Открыл глаза и увидел падавший в яму снег. И ему стало еще холоднее и внутри, и в мыслях, и снаружи. Он был полностью окружен, пропитан холодом. Только легкий жар ощущался где-то возле правого виска, и оттуда же вниз медленно ползла липкая теплота – перевязанная рана кровоточила.
Виктор снова закрыл глаза. В мыслях он теперь завидовал Севе, которому в их бараке-крематории холодно быть не может. Виктору захотелось туда, обратно, к горячей трубе, к этому неприятному серному запаху. Он вспомнил о планах Севы, о пекарне, о его любви к печному теплу. Теперь планы и желания Севы стали еще более понятны и объяснимы. Все, чего хотел Сева, укладывалось в одно короткое и емкое слово: «жить». Все самые важные слова – односложны. Жить. Пить. Есть. Потом, думал Виктор, идут слова второго ряда важности, и они уже двусложны – любить, тепло, деньги, счастье. Самыми неважными словами оказывались одновременно самые длинные. И мысленно Виктор улыбнулся улыбкой висельника от наугад просочившихся в мысли длинных слов: гуманизм, демократия, человеколюбие…
И снова емкое, но двусложное слово «мудак», сказанное хрипловатым раздраженным голосом, как щелчком по лбу, вытолкнуло из головы эти длинные, далекие от реальной жизни слова. И снова оно стало последним словом, и затихало оно медленно где-то рядом одновременно с затихавшим от физического бессилия сознанием Виктора.
55
Утром полузамерзшего Виктора двое парней-чеченцев вытащили из ямы и привели во двор двухэтажного дома. Там посадили на холодную землю и на несколько минут исчезли. Виктор дрожал от холода. Он попытался осмотреться, но шея не поворачивалась. Прямо перед ним стоял зеленый «газик», на зеркале которого со стороны водителя висели на ремнях два «Калашникова». Где-то за спиной шла спокойная беседа на непонятном чеченском языке. Вдруг включилась рация и разговор замолк. Один из голосов переключился на разговор по рации. Он был коротким. После этого наступила тишина, которая длилась минут пять.
