– Пепел куда? – снова прозвучал вопрос.
– Кульки за железной бочкой! – Виктор показал рукой.
– Кульки? – чеченцы переглянулись. – Да чего в кульках носить? А в ведре вынести можно?
Виктор посмотрел на ведро, стоящее под торцевыми дверцами.
– А прах кто забирать будет? – спросил он.
– Сказали под дерево выбросить, – ответил один.
– Выбрасывайте. – Виктор пожал плечами, пытаясь понять: с какой стати одни чеченцы будут выбрасывать прах других чеченцев под дерево.
Все прояснилось позже. Утром. Когда все пять трупов были кремированы, когда свечи в бараке-крематории были задуты. Когда двое чеченцев, не попрощавшись, ушли. И последние три ведра с пеплом, прахом и обугленными обгоревшими косточками выносил уже сам Виктор. Выносил и высыпал под деревом, росшим метрах в двадцати от барака.
Высыпая последнее ведро, он заметил блеснувший кусок оплавившегося золота. Вспомнил золотой кирпич Севы и его «американскую» мечту. И вот в момент этих воспоминаний о практически вчерашнем прошлом послышался шум двигателя и к бараку-крематорию подъехал зеленый «газик». За рулем сидел Хачаев, рядом – Аза. На заднем сиденье – два вооруженных до зубов молодых чеченца. Хачаев кивком головы приказал Виктору забираться в машину. Виктор втиснулся на заднее сиденье и тут же ощутил, как в его бок вдавилась граната, подвешенная к ремню хачаевского телохранителя.
Ехали они долго, виляя по лесной дороге и постепенно поднимаясь в гору. Приехали в безлюдное село. Остановились перед открытыми железными воротами.
Охранники и Аза выбрались из «газика» и вошли во двор. Хачаев обернулся к Виктору и посмотрел на него мрачно, как на приговоренного к смерти.
– Ну что, – сказал он, – надеюсь, сегодня мы разговор закончим. Видишь, мне теперь не до твоих сказок…
– А что случилось?
Хачаев тяжело вздохнул.
– Похоже, что ты был прав… Контрактники, чтобы отомстить за своего, выследили дочку одного из боевиков, изнасиловали ее, избили и… – Хачаев снова тяжело вздохнул. – И сожгли в моей трубе… Потом боевики взяли этих контрактников, выдавили из них всю правду, отрезали им головы, приехали к трубе и сожгли в ней живьем твоего приятеля… Потом мои ребята их расстреляли, и этой ночью ты их всех превратил в пепел. Так что конец этой истории логичен.
– А если она не окончилась? – заторможенно спросил Виктор, выстраивая эти события в одну цепочку, в тот отрезок времени, большую часть которого он просидел в яме у Хачаева.
– Если она не закончилась, то следующим сгоришь ты… Но ты не бойся, мы еще с тобой сегодня говорить будем. И если мне разговор не понравится, то ты умрешь проще и банальнее, а сжигать будут кого-нибудь другого. Может, Азу…
Стоило Хачаеву только упомянуть Азу, как он тут же появился, подошел к «газику» – на круглом лице виноватое выражение.
– Там один никуда не годится, у него туберкулез, а второй – тоже чахлый, но они много за него хотят…
– Сколько?
– Тысячу.
Хачаев задумался.
– Ладно, забирай его. Скажи – деньги через неделю.
Минут через пять охранники привели к машине рыжего парня в оборванной солдатской форме. Худого, с тонким подбородком и носом с горбинкой. Рыжая щетина на впалых щеках делала его похожим на ингуша или дагестанца. Посадили его тоже на заднее сиденье. Назад ехали в тесноте. Между рыжим и Виктором сидели вооруженные охранники. Так что хоть и хотелось Виктору обмолвиться с солдатом словечком, но он молчал. Сам же рыжий никакого интереса ни к чему не проявлял и под конец дороги, когда ехали они уже по лесу, спустившись с горы, задремал.
Уже в темноте остановились возле домика. Там Аза и солдат вышли из «газика». А остальные поехали дальше.
58
Очная ставка.
Гостиная на втором этаже очень напоминала комнату в большой городской квартире. Только дверь в эту комнату была обшита листовым железом, а еще странным показался врезанный в эту дверь глазок и два мощных замка. Хотя война оправдывает и объясняет любые странности.
Возле двери в комнату стоял охранник с автоматом. В свете трех горящих свечей охранник был похож на рыцаря. Он молча отошел в сторону, когда Хачаев с Виктором поднялись по лестнице и остановились. Хачаев достал из кармана джинсов ключи, отпер двери. Потом обернулся и сказал что-то по-чеченски охраннику. Тот побежал вниз. Деревянные ступеньки лестницы под его ногами взвизгнули. В доме было прохладно, но не холодно.
В гостиной Хачаев чиркнул спичкой и зажег толстую свечу, стоявшую на массивном круглом столе.
Потом отошел к двери и запер оба замка изнутри.
За окном во дворе что-то загрохотало, и Виктор дернулся, бросил взгляд на это небольшое окошко. За ним уже разливалась вечерняя темнота и, должно быть, продолжал идти снег. И грохот немного стих, стал ритмичнее, выровнялся и постепенно стал вполне приемлемым фоном. Под потолком слабо вспыхнула лампочка, едва-едва посветила, освещая саму себя. А через пару минут вдруг засветилась ярко, так, что вся комната наполнилась светом.
Хачаев двумя наслюнявленными пальцами придушил фитилек свечки и уселся за стол. Указал Виктору место напротив.
А Виктор удивленно смотрел на пианино, стоящее под одной стенкой, на диван, на сервант с баром, на портрет Максима Горького в тонкой рамке, висящий на стене рядом с портретом Шамиля. Только тумбочка под окошком, на которой лежали два короткоствольных автомата и пистолет, немного диссонировала с общей мирной атмосферой комнаты.
– Ну что? Может, для храбрости выпить хочешь? – спросил Хачаев, снимая свою камуфляжную куртку.
Он поднялся, бросил куртку на диван и подошел к серванту. Одетый в джинсы и в синий грубый свитер, он был меньше всего похож на боевика или даже просто на чеченца.
Поставил на стол бутылку коньяка «Мартель», две хрустальные рюмки. Наполнил. Снова уселся напротив.
– Давай начнем сначала, чтобы тебе легче было, – сказал он улыбаясь. – Ты кто?
Виктор взял рюмку в руку, выпил коньяк и стал рассказывать спокойным, почти безразличным голосом свою недлинную биографию, не пропуская ничего, ни «крестиков», ни похорон, ни даже банкира Брониковского. Единственное, о чем он умолчал, так это о вдове банкира и вообще о своей скудной личной жизни. Подробнее рассказывал о событиях самого недавнего прошлого, о Сергее Павловиче, о выборах и имиджмейкерах.
А Хачаев кивал, подливал себе и Виктору еще и еще коньяка, пока бутылка не иссякла. Потом достал вторую бутылку. Открыл, наполнил рюмки. Но Виктор уже замолчал. Он рассказал все, или практически все, что считал важным, достаточным, чтобы ему поверили, чтобы его оставили в живых, чтобы больше у Хачаева не было никаких подозрений.
– Нескучно живешь, – выдохнул Хачаев.
Вдруг со стороны дивана раздался какой-то шум, треск. Хачаев взволнованно подскочил, вытащил из кармана куртки рацию, переговорил с кем-то по-чеченски. Рацию потом опустил на стол рядом с бутылкой.
– Все это интересно, – снова заговорил Хачаев. – Только кто может доказать, что весь твой рассказ, или хотя бы его часть – это правда?
– Сергей Павлович, – проговорил с сомнением в голосе Виктор. – Если б ему можно было позвонить…
– Позвонить? – переспросил хозяин дома и задумался. – Позвонить можно хоть Клинтону… Дай-ка номерок телефона!
Виктор полез во внутренний карман своей эмчеэсовской куртки, вытащил кулек с бумагами, нашел там визитку помощника народного депутата и протянул ее через стол хозяину дома.
– Пей пока! – приказал Хачаев, потом проговорил что-то по-чеченски в рацию.
Минут через пять напряженное молчание на фоне работающего где-то во дворе электрогенератора было нарушено очередным разговором по рации, после чего Хачаев бодро поднялся и кивком приказал Виктору следовать за собой.
На широком балконе на деревянном столике стоял раскрытый чемоданчик спутникового телефона. От него тянулся провод куда-то вверх, и Виктор задрал голову, поднимаясь взглядом все выше по этому проводу, и увидел на трехметровой деревянной мачте белый шар размером с хороший херсонский арбуз.
Когда опустил взгляд, Хачаев уже держал в левой руке телефонную трубку, а пальцами правой нажимал какие-то кнопки внутри раскрытого чемоданчика: то ли номер набирал, то ли настраивал аппарат.
Потом прижал трубку к уху. Прислушался. На лице вдруг возникло разочарование.
– Там у тебя автоответчик, – сказал он, глядя на Виктора усталым взглядом.
Виктор, все еще ощущая во рту вкус «Мартеля», засуетился в мыслях, словно его поймали на обмане и надо было срочно искать выход. «Может, Нине позвонить?» – подумал он и тут же бросил взгляд на Хачаева.
– Домой можно позвонить, Нине, – предложил он. – Я возьму трубку, а она докажет, что я – это я… И про пингвина она знает…
