– Умыть его надо и чаю!
– Там умоем! – ответил кто-то по-русски.
«Где – там?» – испуганно пронеслась мысль в голове Виктора.
И фонарик теперь светил вперед, а под руки его вели невидимые в темноте люди. Рядом раздавалось неровное, спешащее дыхание Азы – и как это только Виктор научился узнавать Азу по дыханию? Может, это все-таки бред, жар, огонь болезни?
Но ноги оживали, и все меньше становилась нагрузка на руки неизвестных, шедших по обе стороны от Виктора. Он уже сам успевал переставлять ноги, он уже ощущал свои собственные шаги, он отталкивался от земли ногами, и все сильнее и тверже. И жар, казалось, покидал его голову. Пот на лбу вроде бы тоже уже высох. И снежинки, наконец, кололись своими острыми иголочками, опускаясь ему на нос. Только рана на виске зудела. То сильнее, то слабее. Она словно жила своей собственной жизнью.
Наконец пришли. Знакомый коридор, знакомая комнатка, знакомый запах. И вот он уже сидит на своей лежанке в своей комнатке, а рядом, на лежанке Севы, сидит Аза, и при свете горящей свечи лицо его кажется бледным и напуганным, но в глазах видны забота, участие, волнение. Он сует Виктору эмалированную кружку с изображенным на ней Винни-Пухом. Над кружкой поднимается пар.
– Пей! – говорит он. – Пей быстрее! Работы много!
Виктор, обжигая губы, пьет горячий сладкий чай. И ощущает, как из-за ожога слезает с внутренней стороны нижней губы тонкий слой слизистой оболочки – этой прозрачной внутренней кожицы. И он пальцем снимает этот слой, скатывает в маленькую горошинку и бросает под ноги.
– Да давай же, пей! – просит Аза.
И от его слов колышется огонек свечки, стоящей на тумбочке.
– А Сева где? – вдруг спрашивает Виктор.
Аза улыбается вопросу – раз спрашивает, значит, приходит в себя. Улыбается, но не отвечает.
– Допил?
Виктор кивает.
– Может, водки хочешь?
Виктор отрицательно мотает головой.
– Тогда пошли!
На дворе продолжает медленно падать снег. И земля покрыта удивительным матовым блеском. Виктор идет уже самостоятельно. Аза ему даже не сказал, куда идти. Но они идут вместе, не спеша, в сторону барака-крематория. Для того чтобы туда идти – не нужно думать. Этот маршрут живет сам по себе в какой-то тайной клеточке мозга, отвечающей за «автопилотные» направления. И кто-то идет сзади – двое парней или мужчин, без лиц, без звуков. Слышны только их шаги по снежному ковру.
В бараке-крематории холодно. Пока Аза зажигает добрый десяток свечей в разных углах крематория, Виктор осторожно дотрагивается до перевязанной раны. Осматривается. Пытается понять, куда делись те двое, что шли за ними, те двое, которые, должно быть, вели его под руки до самого домика?
И пока он о них думает, эти двое входят в барак, неся за руки-ноги кого-то третьего. Мертвого.
Заторможенность, ощущение, словно он, Виктор, за собой наблюдает со стороны, вдруг исчезают. И глаза, привыкшие к рассеянному свечными огоньками мраку, в котором стоит молчаливо-громоздкая конструкция из труб разного диаметра и вентилей, начинают видеть четче.
– Зажигай машину! – говорит ему прямо в ухо Аза, протягивая коробок со спичками.
– А Сева где? – снова спрашивает Виктор. Ведь печку всегда запускал Сева.
– Нету твоего Севы! – буркнул в ответ Аза недовольным голосом.
Виктор положил спички в карман куртки и направился не спеша к тому месту, где под крышу барака-крематория прямо из боковой стенки входила труба. По очереди он откручивал вентили и посматривал на дрожащие стрелки датчиков, освещенные фонариком ходившего за ним тенью Азы. Дойдя до последнего большого вентиля, Виктор открутил его чуть-чуть. Потом поднял с земляного пола кусок обгоревшей газеты, зажег ее и, отодвинув железную задвижку, сунул в открывшееся отверстие. Газ, выходивший из множества маленьких сопел-горелок, тут же выхватил у Виктора из рук пламя, и труба загудела. Виктор закрыл задвижку и вернулся к вентилю. Открутил его посильнее. Гудение стало мощнее.
– Быстрее давай, – попросил Аза. – До утра надо все закончить! Хозяин приедет!
– Что закончить? – спросил Виктор, но Аза уже развернулся и зашагал к выходу.
Только двое в камуфляже молча стояли возле лежавшего на земле трупа. Виктор подошел, посмотрел на лицо трупа. Это был чеченец. Подумал, что двое стоящих – федералы. Поднял глаза на одного из них.
– Куда его засовывать? – спросил стоящий с легким акцентом.
Нет, это были тоже чеченцы.
Виктор открыл обе торцевые дверцы и показал рукой на открывшееся отверстие топки. Парни взяли труп и засунули его туда головой вперед. Закрывая дверцы, Виктор услышал их шаги. Подумал, что они ушли. И снова ошибся. Через несколько минут они опустили на земляной пол следующий труп.
– Там много еще? – спросил Виктор, в голове у которого выстроились в одну линию и спешка Азы, и его слова о том, что утром приедет хозяин.
Следовательно, к утру надо было все закончить.
– Еще три кроме этого! – ответили ему.
– А который час?
Один чеченец молча подсунул под нос Виктору свою руку с часами и подсветил фонариком.
Виктор первым делом уткнулся взглядом в название часов – «Президентские», потом уже посмотрел на стрелки. Половина двенадцатого. А Виктору-то казалось, что уже почти утро!
Воздух в бараке нагрелся. Гудение печки-трубы стало равномерным и монотонным и навевало ощущение уюта и стабильности, словно пока оно продолжалось – все в мире было в порядке, все шло своим чередом, равномерно и согласно законам человеческой и иной природы.
Виктор присел на земляной пол недалеко от очередного ждущего кремации трупа. Присел правой стороной к печке-трубе, чтобы теплая волна, шедшая оттуда, согревала зудящую височную рану. И задремал под убаюкивающее гудение закрытого внутри трубы огня.
57
Теплая волна воздуха, пронизанного знакомой кислинкой, которая еще не так давно раздражала, оставаясь привкусом на языке, теперь согревала и укачивала. Словно кто-то отрезал кусок линии экватора и перенес ее сюда, подстелил ее под сидящего на земляном полу, склонившего голову на согнутые колени Виктора. Эта линия по инерции, словно бы еще поддаваясь широким океанским волнам, покачивалась, и вместе с ней покачивался Виктор, внутри которого вдруг наступило сладостное равновесие, мир которого был закрыт изнутри и глаза которого были закрыты. Там, внутри, какой-то второй позвоночник-мачта выравнивал по теплой волне его невесомое плавание. Само его тело со всеми его ощущениями вдруг становилось небольшой яхточкой, покорной стихии, но умеющей радоваться даже сквозь эту покорность. И дрема, отяжелев и налившись ртутью усталости, зудящей болью, просто физической слабостью, потянула Виктора вниз, в неглубокий и немного беспокойный сон, где он легко раздвоился на себя-Виктора и себя-яхту. И поплыл, не следя за парусом и за направлением ветра. Он-Виктор сидел на палубе в той же позе, в которой он сейчас спал. Только сидел с открытыми глазами и смотрел на сидящих рядом Севу и Серегу Фишбейна-Степаненко. Они сидели молча, смотрели друг на друга и чего-то ждали. Ждали почти равнодушно. То ли появления берега. То ли возвращения пингвина Миши. Именно возвращения, хотя никто в этом сне не знал, куда он пропал и откуда должен вернуться. Вероятно, должен был вынырнуть из океанских вод. Но ничего не происходило. Только солено-кислый привкус оседал на языке у Виктора. И вдруг Виктор очнулся, осмотрел себя с интересом, проверил карманы своей эмчеэсовской формы – и куртки, и теплых штанов. Вытащил из внутреннего кармана куртки сложенный вчетверо лист бумаги и увидел объявление о пропавшем пингвине с детским рисунком и обещанием вознаграждения. А Сева и Серега сидели совершенно спокойно и даже не обратили внимания на очнувшегося Виктора, на его суету лазания по карманам.
Виктор снова сложил написанное детской рукой объявление. Спрятал в карман и, мгновенно забыв о нем, вновь включился в ожидание. Он теперь ждал пингвина Мишу. Смотрел на деревянные доски палубы, не замечая, как и Сева, и Сергей постепенно растворяются в воздухе, оставляя его на яхточке в полном одиночестве.
– Куда пепел выбрасывать? – спросил кто-то, вынырнув из теплой океанской волны.
Виктор пожал плечами. Тут чья-то рука опустилась на правое плечо и дернула его. Виктор потерял равновесие и свалился за борт яхты. Ударился о что-то твердое, удивляясь, ведь вода должна быть мягкой.
– Ударь его! – сказал другой голос.
Виктор открыл глаза. Перед ним стояли два парня-чеченца. У одного в руке была лопата-скребок для вытаскивания праха из печки.
– Пепел куда? – снова прозвучал вопрос.
– Кульки за железной бочкой! – Виктор показал рукой.
– Кульки? – чеченцы переглянулись. – Да чего в кульках носить? А в ведре вынести можно?
