Я спихнула с себя их руки, и дети что-то пробормотали. На моем душном, влажном чердаке они вспотели моментально. Я переставила вентиляторы поближе к детям, а затем спустилась, громко скрипя ступеньками, и на диване в гостиной увидела маму. Она не смотрела телевизор, не читала, вообще ничего не делала. Она даже не выпивала. Она просто смотрела в пустоту.
Вскоре после возвращения домой из «Железных гор» мы стояли у подъезда, мама собиралась отвезти меня в школу. И когда она завела машину, из-под капота вырвался дым, потом раздался ужасный скрип. Задымило еще сильнее. Я побежала к дому набрать воды, а мама тряпками обмотала руку перед тем, как поднять капот. Я выбежала на улицу с кувшином воды, а двигатель уже горел, пламя выросло довольно высоко. И я остановилась в нескольких шагах от мамы, которая просто смотрела на огонь, с тем же выражением на лице, как сейчас. Как будто видела что-то в пламени, какое-то пророчество. А может, стоя над поломанной машиной, видела всю свою жизнь, видела, как дошла до такого.
Я подошла к ней и подняла кувшин, но мама только покачала головой.
— Смотри, — сказала она, указывая на двигатель, — просто посмотри.
Я не знала, на что она показывает. Увидим ли мы вообще одно и то же?
— Даже красиво, — наконец произнесла она.
И мы так там и стояли, наблюдая за огнем, пока мама наконец не забрала у меня воду и не вылила ее на двигатель. Ничего не произошло.
— Можешь сегодня не ходить в школу, — сказала она, глубоко вздыхая. — Я не пойду на работу.
Я кивнула, слегка улыбаясь, потому что подумала, что, может, мы проведем день вместе, сходим в кино, но когда мы вернулись домой, она закурила сигарету и закрылась в своей спальне, и я не видела ее до следующего утра. Именно тогда я наконец поняла, что, даже все глубже и глубже погружаясь в свою жизнь, мы оставались отделены друг от друга. И я подумала: каково это — падать, но держаться за кого-то еще, чтобы не быть одному?
И вот я снова здесь, в этом доме. Вот что мне хотелось сделать, если бы это был сон: войти в эту комнату. Мне хотелось сесть радом с мамой. И спросить: «Почему ты меня ненавидишь?» И я хотела, чтобы она сказала: «Ты смотришь на это не с той стороны. Я тебя не ненавидела. Я очень тебя любила. Я защищала тебя. Уберегала от вреда». И я бы сказала: «Правда?» Она бы кивнула. Я бы спросила, кем был мой отец, и она бы ответила, что он был худшим человеком на свете. Она сказала бы, что всю жизнь положила на то, чтобы сбежать от него. И вырастила меня одна, как могла. И я бы сказала: «Спасибо». И она бы обняла меня, и ничего странного в этом не было бы. Это было бы просто похоже на человеческие объятия. И вся моя жизнь, все, что было раньше, исчезло бы. И все было бы гораздо лучше.
Я смотрела на маму еще пару секунд и никак не могла представить, что у нее в голове. Я не ненавидела ее. Но ни за что на свете не села бы на этот диван. Ни за что на свете не заговорила бы с ней. Я развернулась, и ступеньки заскрипели так громко, что она наверняка меня услышала; как она могла меня не услышать? Дети лежали, все еще свернувшись во сне, их тела одновременно застыли и расслабились. Я заползла обратно в кровать. Бесси открыла глаза:
— И что теперь?
— Не знаю, — ответила я, потому что понятия не имела. Я и досюда еле-еле доковыляла.
— Надо будет вернуться?
— Когда-нибудь, — согласилась я. — Да, надо будет.
Она задумалась. На чердаке было очень темно. Бесси было не разглядеть; я не знала, радоваться этому или нет.
— Ладно, — сказала она.
— Ничего, — ответила я. — Все будет хорошо.
Она поцеловала меня, в первый раз. До этого ни один из них меня не целовал. Я погладила ее по волосам, по ее странным волосам, этого странного ребенка.
— Сколько еще продлится лето? — спросила Бесси.
— Долго, — ответила я. — У нас еще полно времени.
И этого было достаточно. Она снова заснула. Я тоже, довольно скоро.
Когда я проснулась, надо мной стоял Карл, приложив руку к щеке. Как будто я была абстрактной картиной, как будто он увидел что-то интересное, но не мог понять, что именно это означает. Как будто думал, что меня в принципе мог нарисовать и ребенок. И честно говоря, я была не особо удивлена его присутствию. Он отпустил нас, но я всегда знала, что он и вернет нас потом обратно.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Привет, Карл, — сказала я, и он покачал головой, глядя на меня:
— Ты не могла поехать в другое место?
— Я… У меня не то чтобы много друзей. Когда она позвонила?
— Поздно ночью.
Я даже не злилась на мать. Не знаю, чего я ожидала. Может, хотела уже покончить со всем этим, уже дошла до пределов того, на что была способна в одиночку. Мне для этого потребовался всего день, и это казалось мне довольно жалким.
— Так вот где ты росла? — сказал Карл, оглядывая чердак.
— Нет, Карл. Росла я в обычной комнате. Здесь я осела.
— Понятно.
Дети услышали, как мы разговариваем, и открыли глаза. Увидев Карла, они просто застонали и натянули простыни на головы.
Казалось бы, я должна была испугаться после всего, что вчера случилось, но Карла, как бы он меня ни раздражал, я не боялась. Будь здесь полиция, я бы струхнула. До меня дошло, что Мэдисон и Джаспер больше никому не рассказали ни про меня, ни про детей.
— Умоляю, скажи, что особняк не сгорел дотла, — попросила я Карла.
— Все нормально, — ответил он. — Небольшие повреждения, ремонта где-то на месяц. Нормально. Могло быть гораздо хуже.
— Как вы всё объяснили пожарным? — поинтересовалась я. Моя теория, если хотите знать, в том, что без денег не обошлось.
— Начальник пожарной службы — близкий друг госсекретаря Робертса, — сказал Карл.
Ах да, конечно, сообразила я. Услуги. Услуги у богатеев ценятся больше денег. Я заметила, как Карл назвал Джаспера: госсекретарь.
— Он не уходит в отставку? — спросила я.
— Я здесь не для того, чтобы это обсуждать, — сказал Карл и протянул мне мобильный телефон.
— С кем я должна поговорить?
— С миссис Робертс. Она все это устроила. И хочет с тобой побеседовать.
— Карл, я не уверена, что могу с ней разговаривать. С точки зрения закона, я не знаю…
— Просто поговори с ней, хорошо? — перебил меня Карл и вложил мне в руку телефон. — Нужно просто нажать зеленую кнопку, — сказал он и потряс постель, стягивая с детей простыни: — Хотите мороженого?
— Не очень, — призналась Бесси.
— Ладно, а не хотите слезть с чердака и подышать свежим воздухом? — Карл подошел с другой стороны.
— С тобой? — насмешливо спросил Роланд.
— Идите, — сказала я. — Карл много для нас сделал. А мне нужно немного поговорить с Мэдисон.
— Ты нас не оставишь? — осторожно поинтересовалась Бесси.
— Карл только заберет вас вниз потусить с моей мамой, — ответила я. — Все хорошо.
Дети вылезли из кровати, поправляя одежду. Карл взял их за руки, и они исчезли в дверях.
Я посмотрела на телефон. Если выбросить его в мусорку, если прокрасться по лестнице и вылезти в окно, я смогу уехать, сама по себе. Я поборола это желание, которое всплывало довольно часто: при любых неудобствах я была готова смыться куда подальше. Да, пусть мне приходилось несладко и репутация хромает, но побег всегда того стоил. А потом я представила, как дети сидят в компании Карла и мамы. Несчастные. Я поднесла трубку к уху, ожидая услышать ее голос. Голос, который я столько лет лелеяла в памяти.
— Лилиан? — спросила Мэдисон.
— Это я.
— Хорошо. Слава тебе господи. Скажи мне сразу, ты не натворила глупостей?
— Нет. — Я почувствовала себя уязвленной. — Ну, в смысле, я приехала домой, к маме…
— Да, это страшная глупость, тут не поспоришь. Но я не об этом. Ты не разговаривала с журналистами? Не привлекала внимания к детям?
— Нет, — отрезала я. — Мы приехали к маме. Съели макароны. Заснули на самом неудобном матрасе на всем белом свете.
— Ну… это хорошо.
