что неандертальцы принесли сюда с охоты отборные куски медвежатины. Некоторые из них подвергались обработке огнем, а следы от зубов и размозженные ради костного мозга фаланги свидетельствуют о том, с каким аппетитом поглощалось это мясо.
На постоянной основе охотились также в Таубахе, где неандертальцы подкараулили не только носорога, но и как минимум 50 медведей[116]. Медведи и другие хищники проявляют к минеральным лизунцам не меньший интерес, чем травоядные, поэтому богатые карбонатами таубахские родники и ручьи, впадающие в реку Ильм, вероятно, не только легко обнаруживались благодаря протоптанным зверями тропам, но и представляли собой удобные места для засады. Добыча определенно подвергалась интенсивной разделке, включая удаление мяса с лап и вырезания языка, а следы горения опять же могут указывать на то, что какая-то часть мяса готовилась на том же месте.
О каких бы видах животных ни шла речь, охота неандертальцев на хищников позволяет извлечь несколько уроков. По крайней мере в некоторых случаях — особенно это касается медведей — речь шла не о сборе падали, а о целенаправленном, даже продуманном убийстве. Это свидетельствует о невероятной смелости охотников, их способности к сотрудничеству и, возможно, планированию. Безусловно, имела место охота на спящего медведя в берлоге, но не следует отвергать и другие варианты, например ловушки, будь то западни или волчьи ямы. На первый взгляд это может показаться чересчур трудной задачей для неандертальцев, однако у нас есть масса свидетельств того, что они разрабатывали многоэтапные проекты с использованием древесины, и, как мы увидим в последующих главах, создавать сложные сооружения они тоже умели.
Вершки и корешки
Если неандертальцы завоевали прочную репутацию охотников на крупную дичь, то символом вегетарианства им не стать никогда. Тем не менее именно растения коренным образом изменили наши представления об их рационе. Растительность плейстоцена сохраняется необычайно редко, и этот факт вместе с фантазиями о бесплодной арктической тундре привел к выводам о том, что растения не употребляли в пищу либо употребляли в столь незначительных количествах, что это невозможно обнаружить. Сначала анализ стабильных изотопов вроде бы это подтверждал. Между первым хорошо изученным неандертальцем из Ле-Прадель (юго-запад Франции) и волками или гиенами практически невозможно было провести различие. По мере накопления образцов и других свидетельств в пользу активной охоты неандертальцы из падальщиков, пугливо подползающих к мертвым животным, трансформировались в брутальных убийц, питавшихся растениями в самых редких случаях[117].
Тем не менее исследователи знали, что это не может быть правдой. Мясо — великолепный источник белка, приправленный жирными кислотами и легко усваиваемыми микроэлементами, но ни мы, ни неандертальцы не в состоянии длительное время жить исключительно на мясе. Строгая мясная диета истощает организм, заканчиваясь белковым отравлением, а для беременных и кормящих грудью (в таком положении, вероятно, пребывало большинство неандертальских женщин) она и вовсе смертельна. Наряду с мясом и жиром основу существования неандертальцев составляли растения, поэтому изотопные данные кое-что недоговаривали[118]. Многое зависит от образцов: анализу подверглись только не имеющие проблем с сохранностью экземпляры (их менее 25), все они моложе 100 000 лет и жили в эпоху более холодного климата. Неандертальцы, обитавшие в более теплые времена и в более плодородных регионах, на этой картине отсутствуют. Но даже если бы у нас были такие образцы, стабильные изотопы углерода и азота отражают только белки, а не углеводы. При использовании этих методов любой растительный белок теряется на фоне животного, а это значит, что, даже если бы половина усвоенного неандертальцами белка имела растительное происхождение, по анализу изотопов они все равно больше напоминали бы гиен, чем лошадей.
Если поедание корней и побегов неандертальцами вам представляется маловероятным, вспомните, что другие археологические находки указывают на их хорошее знание флоры. Если им были известны свойства растительного материала, используемого для изготовления орудий, клея или других целей, то почему бы им не знать о питательной ценности растений? Плюс ко всему прочему, убедительным доказательством является наличие палок для рытья. Какие же именно растения они могли употреблять в пищу? Вариантов множество. Сегодня в Европе насчитывается более 1000 съедобных видов, хотя большинство из них пропало с нашего культурного радара. В северных широтах выбор скуднее, но в сообществах коренных жителей тундры издавна известны по меньшей мере от 20 до 40 видов, которые хорошо годятся в пищу, и многие из них в более холодном климате произрастали бы гораздо южнее. К ним относятся кипрей (или иван-чай), кислица/щавель, ягоды, грибы, корнеплоды и клубнеплоды, морские водоросли и даже некоторые виды лишайника[119]. Несмотря на то что в рационе неандертальцев во время ледникового периода растительная пища составляла всего 1 %, за год ее набирается немало.
У неандертальцев, живших в периоды межледниковья и бродивших по пышным лесам, лугам и болотам, выбор был еще шире. Много данных об этом за последние 25 лет поступило с Ближнего Востока, прежде всего благодаря промывке пепла из пещеры Кебара в Израиле. Это позволило восстановить тысячи обугленных остатков почти 50 видов растений, достаточно большое количество которых съедобно. С учетом других археологических памятников, расположенных в местах с теплым климатом, таких как Амуд и Гибралтар, ассортимент растительных остатков на неандертальских кострищах впечатляет: орехи (желудь, фисташка, грецкий орех, фундук, кедровый орех), плоды (пальмовые, инжир, финик, дикая маслина, виноград), корнеплоды (дикая редька, луковичный ячмень, земляной миндаль) и семена (злаковые, горох, чечевица). Даже на севере Европы в эемский период вариантов было множество: в Ноймарк-Норде и Рабуце в Германии обнаружены обугленные остатки фундука, желудей, семян липы, а также окаменелые ягоды терна и кизила, которые могли употребляться в пищу[120].
За последние три десятилетия образ неандертальцев как первых сторонников диеты Аткинса{10} действительно подтверждается прямыми доказательствами потребления растительной пищи, обнаруженными при исследовании разных частей их тел, начиная с пристального изучения зубов. При поглощении еды образуются характерные следы износа, которые зависят от твердости пищи; кроме того, длительное истирание можно отличить от микроизноса — верхнего слоя легких царапин и ямок, появившихся за несколько дней или недель. Посредством 3D-сканирования, моделирования и статистического анализа выполняется сравнение разнообразия и направленности царапин и ямок с экспериментальными образцами. В отличие от изотопного анализа, выборка может включать неандертальцев, живших в разных условиях. Как и предполагалось, закономерность такова, что зубы индивидов из более холодных районов с менее густой растительностью действительно демонстрируют износ, характерный для основанного на мясе рациона. У неандертальцев из бельгийского Спи износ похож на рисунок истирания зубов у охотников-собирателей архипелага Огненная Земля, которые, как известно,
