– Я догадываюсь, Ириш. Очень хорошо догадываюсь. Этот кто-то, который скоро обо всем пожалеет, имеет очень простое название. Это – Система. Суровая и непобедимая. В которой по верхам уютно устроились заслуженные дедушки. Слабенькие уже физически, но очень сильные в вопросах козней и интриг. С целью любыми средствами сохранить под собой теплое гнездышко.
Ирина пристально меня разглядывала.
– Что? Я не прав?
– Прав-то прав. Только мне иногда с тобой становится страшно разговаривать. Откуда ты это все знаешь?
– Знаю. И скажу больше – когда-нибудь из-за этого гнездилища патриархов всем нам, я не имею в виду только контору, всем жителям страны станет очень и очень плохо.
Помолчали. Глаза в глаза. Не мигая.
– Слушай, Старик, – медленно произнесла Ирина, – а ты не хочешь мне сказать правду?
– Хочу. А какую?
– Ты кто?
И эта туда же.
«Кто же ты такой, шкет?» – спрашивал меня старый уголовник за минуту до своей гибели. Он тоже что-то почувствовал?
– Правду хочешь?
– Хочу, – процитировала меня Ирина.
– Хорошо. Я скажу тебе правду. Только с одним условием.
– С каким условием?
– Ни Сан-Саныч, ни тем более Сергей Владимирович этой правды знать не должны.
Пауза.
Ирина напряженно думает, не сводя с меня пристального взгляда.
– Ты сам знаешь, что я не могу тебе этого пообещать.
– Теперь знаю. Если бы согласилась – я бы тебе не поверил. А так ты сама им не скажешь.
– Почему?
– Потому что я тебя об этом попросил.
Молчит. Скептически.
– И потому что правда до такой степени невероятна, что ты сама не будешь рисковать своей репутацией здравомыслящего человека. Ты ведь не хочешь оказаться вместе со мной в медицинской клетке? Под микроскопами?
– Ну, говори, – поерзала на койке Ирина и откинулась спиной на стену, сложив на груди руки, – давай, не тяни.
В этом она вся. Ну что ж, сама напросилась…
– Вундеркинд, – заговорил я. – Аномалия. Природный феномен. Ведь так же вы все меня воспринимаете?
Ирина кивнула.
– А ведь на самом деле – это не совсем так. Точнее – совсем не так. То есть – не вундеркинд я. Вовсе никакой не «золотой мальчик-гений», свалившийся в нашу опергруппу по прихоти дьявольской «чуйки» Пятого. Кстати, о Пятом. Сергей Владимирович это чувствует. Так же, как и ты…
– Ну и кто же ты тогда?
– Я – семилетний школьник, которому на самом деле СОРОК ДЕВЯТЬ ЛЕТ. Два высших образования, военно-политическое и историко-педагогическое, богатый жизненный опыт и знания, обкатанные на практике.
– Ты хочешь сказать, что родился… – Ирина мысленно прикинула, – …в двадцать четвертом году? И просто хорошо сохранился?
– Не так. Я родился, как и положено, – в шестьдесят шестом. И прожил сорок девять лет вплоть до ДВЕ ТЫСЯЧИ ПЯТНАДЦАТОГО года. А потом что-то замкнуло. Щелк – и я в семьдесят третьем. Опять в семьдесят третьем. В своем же собственном детском теле!
– Ты – из… будущего?
– Если можно так сказать. Хотя и не совсем точно. Я из СВОЕГО будущего. А наше с тобой новое будущее – уже другое. Потому что как минимум мертв капитан Гришко. И Румын. И Чистый. А красивая черная яхта «Орион» покоится на дне Черного моря, тогда как в МОЕМ будущем она благополучно бороздила волны и в двадцать первом веке. Понимаешь?
Ирина молчала. И пауза затягивалась.
Я ее понимал. Шутки и розыгрыши исключались подоплекой разговора. В общении с Ириной мы давно уже научились четко определять, когда можно похохмить, а когда наступает время для серьезных вещей, будь то хоть действия, хоть разговоры, хоть многозначительное молчание.
Как сейчас, например.
Я просто кожей чувствовал, как Ирина, треща мозгами, прокрутила в своей голове версии «врет» и «сумасшедший», потом с усилием отбросила их за несостоятельностью. Осталась версия «правда», но она никак не желала укладываться своими буграми на гладкие, устоявшиеся годами представления о действительности. Вот и подвисала моя подруга, что и говорить.
Надо помочь.
Я было открыл рот, чтобы чего-нибудь напророчить о будущем, но… в следующий момент чуть не грохнулся с кровати. Потому что Ирина неожиданно задала такой вопрос, который меня просто парализовал:
– А ты был… лысым? Ну, в сорок девять лет. Или с волосами?
Я просто хлопал глазами в ответ, не сводя с Ирины восхищенного взгляда.
О женщины!
Ну вот скажите мне на милость – зачем ей это? Почему не спросить: «Будет ли мир во всем мире?» или «Кто после Брежнева станет Генеральным секретарем?» Или хотя бы: «Что будут носить в двадцать первом веке?». При чем здесь мои волосы? Где логика?
На ум пришел Брекоткин из «Уральских пельменей»: «Да почему… голова-то не квадратная у вас после этого-то? Я не понимаю!»
Я выдохнул. Потому что на время забыл, как дышать, переваривая этот чудо-вопрос. И не нашелся, как ответить, буркнув:
– С волосами… даже и проплешины не было.
Ирина улыбнулась:
– Это хорошо. А что носят в… две тысячи пятнадцатом?
– Слушай, Ириш. Мы еще об этом поговорим. И, подозреваю, не один раз. Если, конечно, меня в бункер не закроют на опыты. Хочу просто узнать – ты поняла теперь, почему не стоит распространяться о моем феномене?
– Конечно, – просто ответила Ирина, – тебе не поверят. И точно закроют в бункер.
– Ну-ну, продолжай!
– Наши тоже не поверят… пока.
– И?..
– И это будет между нами… пока не «созреет» Сергей Владимирович.
– Умница! Именно это я и хотел услышать. Просто ты «созрела» немного раньше. И я был уверен, что ты гарантированно мне поверишь. Настанет время – и шефа введу в курс дела.
Ирина неожиданно глянула на меня с жалостью.
– Старичок! А ведь тебе сейчас несладко приходится. Подумать только! Жить по-новому.
– Все нормально, старушка! Я даже бываю иногда рад тому, что вернулся в свое детство. Оно реально счастливое. Поверь, мне есть с чем сравнивать. Не хочу тебя расстраивать, но ты от меня еще много печального услышишь о нашем будущем. О событиях, о людях, о нравах. Потом как-нибудь.
– Уверен, что нам нужно это знать?
– Нет. Ни в чем я не уверен. Теперь – нет. После того, какую волну я поднял в конторе своими фокусами с яхтой. Знаешь, все эти вельможные интриги, подковерные игры и грязь за спиной оставляют стойкое ощущение, что…
Где-то я уже это все… когда-то видел!
Но… русские своих не бросают!
Глава 38
И снова мрак
Я хорошо выспался, отъелся и почти полностью восстановил утраченные силы. Желание доказать свою правоту, а еще больше – уберечь своих товарищей от несправедливой расправы – переполняло меня.
Я готов к бою. Возможно, я даже готов свернуть горы. Дело осталось за малым – найти их. Эти самые горы. Ну, это как раз просто. Как говорится, когда сидишь в яме – любая кочка покажется горой.
Первая задача – покинуть гостеприимную больницу.
Меня, как и раньше, не контролировали, но сегодня в здании медицинского флигеля довольно оживленно. Лежащая в соседней палате Галина Анатольевна, спасшая совсем недавно мне жизнь почти ценой своей, сегодня вышла из комы. Говорить, разумеется, не могла из-за последствий страшного удара в шею, и с ней теперь пытались установить разумный контакт любым другим известным человечеству способом.
Пользуясь суматохой, я благополучно вышел на свободу. Ну, если честно, не совсем благополучно – уже делая первый шаг на лестнице, я заметил, как Ирина, перебегавшая из палаты в палату, вдруг резко остановилась и пристально посмотрела мне вслед. Я умоляюще прижал руки к сердцу и придал лицу просительно-заискивающее выражение. Потом прижал палец к губам и, когда Ирина показала мне кулак, благодарно кивнул и рванул на выход.
Не до меня им сейчас.
На улице серьезно похолодало.
Природа убедительно напоминала о том, что на носу – второй осенний месяц. Мол, пора бы и забыть уже о купальном сезоне и солнечных ваннах. Хватит того, что летняя эйфория растянулась вплоть до конца сентября. Теперь осенняя промозглость стремительно добирала упущенное. Ночью прошел дождь, а ветер трудолюбиво и усердно работал над прореживанием быстро желтеющей листвы.
Я поежился. Впору было уже утепляться. Одного спортивного костюма становится маловато. Курточка явно не помешает. А пока я просто сменил размеренную ходьбу на привычный для всей детворы бег вприпрыжку. И доскакал таким жизнерадостным макаром до… школы. Своей собственной школы номер четырнадцать. Гостеприимно встретившей меня в качестве лупоглазого первоклассника какой-то месяц назад.
Нет, я не соскучился по грифельным доскам, старинным партам и чернильным пятнам на пальцах. Никоим образом. Мне хотелось пообщаться с завучем, Ларисой Викторовной, которая по просьбе безопасности осуществляла прикрытие моего отсутствия на занятиях. И которая в свое время оперативно сообщила куда надо о странном школьнике. И сообщила – непосредственно капитану Гришко. Что это могло дать, я пока не понимал, но на безрыбье, как говорится… и завуч сойдет.
