— Толян, — узнал Олежка. Он облизал пересохшие губы, на лице вроде бы появилось подобие улыбки, только жалкое, вымученное.
— Прости меня, — хрипловатым голосом продолжил он, — слабак я оказался, сломался.
— На чем они тебя подловили?
— Карты. Месяц назад проиграл три «лимона», ну, думаю, мелочь, не такое отыгрывал. Расписку дал, все честь по чести. А тут полная невезуха, не идет карта и все. Десять дней как включили счетчик.
Он замолк, уставившись в одну точку, и только покачивался всем телом.
— Дальше, — потребовал Стриж.
— Сегодня пришли трое, показали расписку и велели заявить на тебя. Сунули в твой шкаф сумочку с деньгами, показали черновик того, что я должен написать, и заставили вызвать милицию. Я не хотел, видит Бог, не хотел! Но они приставили пушку к виску, и я испугался. Жить захотел, продал тебя.
Олег смолк, опустил голову.
— Ты их знаешь? — спросил Стриж.
— Нет, — слабо мотнул головой Прилепа. — Типичные качки, только один хилый такой, тот, что с пушкой был.
— Кому ты проиграл?
— Живец. Знаешь такого?
— Нет.
— Сутенер. Работает в «Приморской», всегда торчит в баре. Невысокий, с тебя ростом, одевается хорошо, лощеный такой, неприятный. Да ты его сразу отыщешь, рядом всегда три-четыре красотки сидят.
— Ясно, — Стриж вытащил из кармана документы, показал Олегу его пасквиль, затем сжег его в пепельнице.
— Предупреждал я, что не доведут тебя карты до добра, — Стриж говорил негромко, без пафоса, не отрывая от Олежки гневных глаз. — Сколько я таких в зоне видел дурачков. Все фарт прет, а потом или опускали их, или заставляли, как тебя, «торпедой» поработать еще на срок. А ты ловкость рук, ловкость рук. Ну-ка, покажи пару фокусов!
Олег нехотя достал из кармана новенькую колоду. Сначала пальцы не слушались его, потом вроде успокоился. Движения были плавные, отработанные. Длинные, тонкие пальцы безукоризненно раскладывали веером всю колоду, с быстротой автомата тасовали карты, заставляли их исчезать и появляться снова. Стриж, казалось, с удовольствием следил за манипуляциями бывшего друга, только рукой он шарил под столом. Там, на небольшой полочке, еще с лета лежал полуметровый стальной прут, отобранный у парочки заезжих хулиганов, припершихся с какой-то глупой разборкой.
— Молодец, — похвалил Анатолий артиста. — Ну-ка, покажи-ка свою ручку, да не так, положи на стол.
Олег устроил правую ладонь на стол, с недоумением посмотрел на Стрижа. А тот резко, со всей силы обрушил прут на артистичные пальцы Прилепы. Жуткий вопль, казалось, потряс стены, Олежка упал на колени, потом вскочил, кинулся к раковине и сунул ладонь под холодную воду. Пальцы раздувало прямо на глазах.
— Ну вот, теперь мы в расчете. Долго теперь не сможешь ни играть, ни писать. — И, швырнув под стол прут, Стриж шагнул за порог.
7
Он быстро прошел по короткой асфальтированной дорожке до набережной и свернул на тротуар менее людной ее части, обращенной к морю. Еще немного, и он бы растворился в сумерках, но тут спокойно ехавший по другой стороне дороги милицейский «жигуленок» резко свернул на противоположную полосу движения и, коротко взвизгнув тормозами, остановился рядом.
— Стой! — крикнул один из выпрыгнувших навстречу Стрижу милиционеров.
Всего их было трое, но только один, с погонами ефрейтора, держал в руках короткоствольный автомат. Не дожидаясь, пока им займутся основательно, по полной форме, Стриж прыгнул вперед на ближнего, как раз того, с автоматом. Щуплый, со Стрижа ростом паренек не ожидал, что вид его грозного оружия вызовет так мало почтения, он даже не снял автомат с предохранителя. Сбив ефрейтора с ног, Анатолий прыгнул на багажник машины, затем на дорогу и, в сантиметрах проскользнув мимо капота затормозившего черного «гранд-чероки», перебежал на другую сторону набережной. Сзади неслись крики милиционеров, сочные пожелания пассажиров развернувшегося поперек дороги джипа. Впереди же сияла всеми своими фонарями и витринами пешеходная часть набережной. Но другого пути не было. Из поредевшего, но еще многолюдного потока гуляющих никто не решился преградить дорогу бегущему. Такие уж времена, каждому дорога своя личная безопасность.
Перебежав по прямой самое освещенное место в городе, Стриж нырнул под арку проходного двора и уже через сто метров очутился в царстве темноты. Сзади, уже довольно далеко, доносился нестройный топот милицейских башмаков. Стрелять на набережной преследователи не стали, слишком много там толпилось народа. А вот здесь, в темноте, другое дело. Если и зацепит кого лишнего шальная пуля, оправдание найдется.
— Стой, стрелять буду! — услышал Стриж, и тут же сразу резко бабахнул одиночный выстрел.
"В воздух палят, из "Макарова", — понял Анатолий и на всякий случай свернул в какой-то закоулок между гаражами, оказавшийся на счастье проходным. Попетляв по замысловатому лабиринту, Стриж все-таки не смог оторваться. Кое-где поставленные самими автовладельцами фонари высвечивали его бегущую фигуру. Менты открывали огонь еще три раза, и уже не в воздух.
Свернув в очередной проулок, Анатолий выскочил из района гаражей прямо перед каким-то забором из аккуратных секций сетки-рабицы. С ходу перемахнув через нее и пробежав еще несколько метров, Стриж понял, что оказался на территории детского сада. Лавируя между качелями, скамейками и кустами, он улыбнулся, как это не понял раньше, где находится — именно в этот сад они водили Верочку.
Бежать дальше он не стал. Слева размещался хорошо освещенный сквер, а вот справа, за углом, угольной чернотой царила тьма. Подбежав к деревянной веранде, он вскочил на перила и оттуда, подтянувшись, забросил тело на крышу павильона. Лежать на волнистой поверхности шифера счастье небольшое, но выбирать не приходилось, и Стриж замер, стараясь успокоить дыхание и чутко вслушиваясь в то, что происходило на земле. Сначала это был топот двух пар ног, затем тишина, потом снова топот отставшего милиционера. Дышали все трое тяжело, шумно глотая воздух пересохшими глотками.
"Тренировки никакой, пробежали метров пятьсот и уже готовы", — подумал Стриж. Сам он почти не вспотел.
— Где он? — прохрипел кто-то из преследователей.
Стриж представил, как они вглядываются в освещенный сквер, потом поворачивают головы в другую сторону.
— Туда! — скомандовал основательно севший голос, и тяжелый недружный топот снова нарушил хрупкую музыку ночной тишины.
Стриж, не выдержав, перекатился на живот и, приподняв голову, проследил, как троица свернула за угол, сразу исчезнув в антрацитовой тьме. Вскоре оттуда долетели короткие болезненные вскрики. Стриж улыбнулся. Патрульные не знали того, что знали все, кто водил в этот сад своих детей. Коммунхозники уже два месяца никак не могли собраться закопать оставшуюся после ремонта водопровода громадную яму, доставляя этим огромное беспокойство родителям детей и администрации. Все давно уже кликали этой яме какое-либо несчастье, вот только никто не думал, что пострадают взрослые дяди, да еще при исполнении служебных обязанностей.
Дожидаться конца этой комедии Стриж не стал. Он осторожно спрыгнул вниз и, быстро миновав опасный сквер, двинулся к «Приморской», старейшей гостинице города.
Раньше только в ней селили интуристов, но пару лет назад построили «Парус», элегантнейший отель международного класса. Посетителей и жильцов стало меньше. И если прежде в бар и ресторан «Приморской» простому смертному не стоило бы и соваться, то теперь, да еще и в межсезонье, даже такая скромная птица, как Стриж, вполне могла сойти за клиента.
Швейцар распахнул дверь, Анатолий свернул в сторону бара. Народу было немного, мягко играла светомузыка. Молодой бармен старательно подкидывал и ловил бутылки, пытаясь достичь тех «высот», что добился на этом поприще его знаменитый предшественник по кличке Фокс, перебежавший недавно в более денежный и престижный «Парус».
Стриж прервал его тренировку, заказав любимый томатный сок. Хмыкнув и обслужив его, парень снова увлекся игрой с посудой, мало обращая внимания на окружающих. Анатолий потихоньку огляделся по сторонам. Хорошо помня рассказ Прилепы, он сразу вычислил Живца по его окружению — трем эффектного вида девицам. Они, сидя на своих высоких круглых табуретках, чуть ли не на голову возвышались над своим сутенером. Ну и в остальном Олежка не ошибся, все обрисовал верно. Черные, явно напомаженные волосы, зачесанные волосок к волоску. Смокинг с бабочкой, аккуратные, не лишенные некой приятности черты лица. Отвечая на какой-то игривый вопрос соседки, Живец улыбнулся белозубой «голливудской» улыбкой. В каждом его движении чувствовалась какая-то особенно не понравившаяся Стрижу утонченная лощеность. Анатолий первый раз сталкивался с людьми его профессии, и это еще больше усилило его неприязнь.
