– Может быть, но умоляю тебя, давай не будем драматизировать ситуацию! Еще немного – и ты мне скажешь, что он принимает тебя за Наполеона?
– Поди знай!;. Я вот подумал, не пришло ли ему в голову устроить за мной слежку?
Адальбер некоторое время, нахмурившись, смотрел на друга. Потом круто развернулся, перешел в ту часть квартиры, окна которой выходили на фасад, остановился у окна своего рабочего кабинета и приподнял занавеску, стараясь оставаться незаметным. Улица была тиха и пустынна. Ни единой живой души! И даже ни одной кошки на мостовой, промокшей под моросившим весь вечер дождиком. Но у Видаль-Пеликорна был наметанный глаз археолога, способного в груде мусора разглядеть фрагмент бронзовой статуэтки или осколок глиняного горшка, указывающие на более крупные находки. Пристально вглядевшись, он различил в углублении ворот почти напротив окна очертания темной фигуры...
– Думаю, ты прав, – признал он. – Там кто-то есть...
Желая в этом убедиться, он тихонько приоткрыл окно, потом резко его распахнул, как будто от порыва ветра – так, что едва не вылетели стекла, – и результат оказался очень интересным: невольное движение выдало присутствие закутанного в непромокаемый плащ человека в мягкой шляпе с опущенными полями. Тогда Адальбер зажег настольную лампу и подчеркнуто отправился затворять окно усталым жестом человека, которого потревожили среди ночи. И в эту самую минуту зазвонил телефон...
Альдо, стоявший ближе к аппарату, снял трубку. И тотчас послышался женский испуганный голос.
– Алло!.. Алло! Пожалуйста, господина Морозини! Скорее!
– Я слушаю. Кто это?..
Но он уже знал, кто, прежде чем она назвалась:
– Это Таня! Умоляю вас, приходите! Скорее, скорее!.. Сейчас он явится сюда, и я боюсь! О, я так боюсь!
– Что происходит? Объясните!
– Не могу! У меня нет времени! Только вы можете меня спасти! Говорю вам, он идет сюда! Сам только что сказал мне об этом по телефону.
– Запритесь покрепче и велите вашей Тамаре никому не открывать!
– Ее здесь нет! Сегодня пасхальная ночь! Ничто не может помешать ей в эту ночь пойти в церковь!
– Надо же, до чего у вас хороший сторож! Послушайте...
В ответ раздался настоящий вой, и почти сразу же испуганный голос Тани сменился мужским голосом с легким акцентом, безошибочно указывавшим, на его обладателя:
– Надеюсь, сударь, – тон этого голоса был до странности любезным, – что вы не принимаете всерьез вопли этой безумной женщины! Я ничего плохого ей не сделал, просто вошел в квартиру, не дав себе труда позвонить. В этом не было необходимости, поскольку я предупредил о своем приходе.
– Никто не станет так кричать без причины. Что вы с ней сделали? Я слышу, что она плачет...
– Ровным счетом ничего, уверяю вас... разве что немножко вывернул руку, чтобы отнять телефон. Она чувствует себя как нельзя лучше, но...
– Но?
– Но дело может обернуться для нее плохо, если вы не исполните приказаний, которые я сейчас вам дам.
– Приказаний?! Мне?!
– А почему бы и нет?.. Разумеется, если вам безразлична участь этой несчастной дурочки, достаточно повесить трубку, и больше мы об этом говорить не будем; но, если вы хоть сколько-нибудь о ней беспокоитесь, вы сейчас присоединитесь к нам... не забыв прихватить жемчужину Наполеона. Она очень много значит для меня...
– Может быть, это фамильный сувенир? – Кто может знать наверняка?.. Так вот, я советую вам принести ее мне, и чем скорее, тем лучше. Я хочу сказать – для Тани!
– А если не принесу?
На том конце провода послышался металлический, невероятно жестокий смех, от которого у Альдо мороз пробежал по коже, а затем вполне логично прозвучавшие после этого слова:
– Я ее убью, но могу вас заверить, что умирать она будет очень долго... Видите ли, она предала меня, снюхавшись с вами, и заслуживает за это наказания...
– Она вас не предавала. Мы просто друзья... да и то вряд ли это можно назвать дружбой!
– Нехорошо вот так вот отрекаться от своей возлюбленной. Она ничего не утаила от меня, рассказала про все ваши... шалости! Готов признать, что у вас есть оправдание. Она ведь действительно красива, не правда ли, а я – художник, и кое-что могу извлечь из этой красоты, превратить ее в совершенно иное творение. Надо вам сказать, что когда-то я немного изучал хирургию и мастерски владею скальпелем. Впрочем, ей-то это известно. Вот послушайте!
Он, должно быть, отодвинул подальше трубку, чтобы Альдо мог услышать долгий стон, который угроза исторгла у несчастной, но ни единого слова Таня не произнесла.
– Я заткнул ей рот, – объяснил маркиз. – Не то она своими криками весь дом переполошила бы. Так вот, слушайте, дорогой мой! Я даю вам... ммм... три четверти часа на то, чтобы сюда добраться. Как только последняя минута истечет, примусь за дело. И не вздумайте обращаться в полицию. Я не одинок, и, если только заметят, что за вами кто-то идет, я могу и поторопиться. Как бы там ни было, меня не поймают. Так что пошевеливайтесь, милейший, если хотите, чтобы ваша прелестная подружка еще выглядела к вашему приходу... аппетитно!.. Ах да, чуть не забыл! Прихватите-ка с собой еще рубиновые браслеты и изумруд Ивана Грозного! С какой стати мне дарить их вам...
– Тогда зачем вы мне их принесли?
– Чтобы вы знали, что нет такого места, куда я не могу проникнуть, и что вы все равно у меня в руках. Так что вы решили?
– Сейчас иду!
Морозини повесил телефонную трубку, а Адальбер одновременно положил отводную.
– Сумасшедший! – тусклым голосом произнес Альдо.
– Больше всего я боюсь, что это ловушка, – сказал Адальбер. – Я даже не спрашиваю, идешь ли ты туда...
– У меня нет выбора. А ты мог бы выбирать?
– Нет. Иди собирайся, а я принесу эту чертову жемчужину. Я вот только насчет чего подумал: а как мы поступим с ангелом-хранителем, который мокнет по ту сторону улицы?
– Есть один выход. Мы с тобой примерно одного роста. Ты оденешься в мои вещи и выйдешь на улицу, чтобы избавить меня от полицейского.
– И куда я его отведу? На набережную Орфевр?
– Нет, – возразил Альдо, которого озарила внезапная мысль. – Ты пойдешь в редакцию «Утра». Спросишь там Мартина Уолкера... и расскажешь ему всю историю. Я не должен обращаться в полицию, но журналист может оказаться не менее полезным, чем полицейский, а этот парень просто мечтает встретиться со знаменитым Наполеоном VI...
– Договорились! Иду за твоей жемчужиной!
Видаль-Пеликорн давным-давно придумал хороший тайник для хранения своих личных сокровищ, таких, которым не требовалось много места – например, драгоценностей. В рабочем кабинете он установил сейф, вскрыв который возможный грабитель должен был бы почувствовать разочарование, поскольку нашел бы в нем всего лишь свитки папирусов, керамику и всякие мелочи, но ни грамма драгоценных металлов или камней. Зато главным украшением курительной комнаты была статуя Озириса в обличье фараона Среднего Царства. Вылепленное из глины божество с полинявшей раскраской было изображено сидящим на базальтовом цоколе и одето в белую тунику. Руки были скрещены на груди и выкрашены черной краской, как и ноги, и лицо с огромными глазами и бородкой. Голову венчала красная корона Нижнего Египта. Произведение было довольно впечатляющим, но подлинность его оставалась весьма сомнительной, хотя и могла обмануть недостаточно искушенного зрителя. Адальбер нашел ее в одной из каирских лавочек, где громоздились копии, среди которых порой попадались действительно старые вещи, и купил из-за того что статуя была снабжена изобретательным и практически невидимым механизмом, позволявшим ее открыть. Верхняя часть короны, представлявшей собой некий гибрид судейской шапочки с рулем, могла приподниматься, а вся внутренность головы представляла собой довольно вместительный тайник, где хранились мелкие золотые статуэтки, серьги и две золотые пекторали, украшенные эмалью, бирюзой, сердоликами и лазуритами. «Регентша», как и изумруд, присоединилась к ним.
