– Но как же вы пойдете… один, – взволнованно воскликнула она, – А если… – она не договорила, сама испугавшись того, о чем подумала.
– Партизаны? – чуть прищурив глаза, лукаво продолжил за нее майор. – Фрейлян Вера – партизанская шпионка? О, это неблагородно, – он поморщился.
– Нет, что вы! – от такого предположения Вера расстроилась. – Я просто боюсь за вас. Всякое бывает. А вдруг…
– Не бойтесь, фрейлян Вера. Ложитесь спать спокойно, – весело успокоил ее Лауфенберг, – летчика на земле не убьют. Это было бы смешно и в высшей степени несправедливо – столько возможностей в воздухе. Так что, доброй ночи. До свидания, – он поцеловал ее в щеку, но осторожно, даже нежно, чтоб не обидеть, зная эту недотрогу, которая, он чувствовал, сейчас готова была уже на все. Грех, конечно, не воспользоваться. Но жалко ее, девчонка даже не целованная, что сразу заметно по ее реакции, не говоря уже… Но все же не сдержался и вторым поцелуем приник к ее почти еще детским губам, не потому даже, что очень хотел, а просто для того, чтоб проверить, что она будет делать. Он с трудом сдержал улыбку, когда натолкнулся языком на плотно сцепленные, как скованные спазмом зубы, которые разомкнуть уже не может ничто: девчонка не умела целоваться, даже понятия не имела и боялась всего такого… В его руках – как ледышка, как статуя, прямо каменная вся. Ну, ладно. Попросись он сейчас к ней в гости, даже если представить, что ему удастся ее соблазнить и увлечь, – а он чувствовал, что удастся, – но… ведь придется учить.. Это, конечно, весьма забавно, почему бы и нет. Стать первым мужчиной – непреходящая мечта донжуана. Заманчиво… Такая беззащитная и вся в его власти… «Но лучше пусть постарается какой-нибудь партизан, – подумал Лауфенберг иронично. – Для нее лучше». И молча разжав объятия, он помахал Вере рукой и быстро зашагал прочь, насвистывая какую-то игривую мелодию. Вера с сожалением провожала его взглядом, пока он не исчез из виду. Затем, вздохнув, вошла в дом. Как это он сказал сегодня: «Странное вы все-таки созданье…» За то недолгое время, что летчики жили в городке, майор покорил сердце Веры. От него веяло неведомой девушке какой-то зажигательной, волнующей свободой, вообще другой жизнью, про которую она и думать боялась. А может быть, это был всего лишь запах дорогого заграничного одеколона? Но нет, не только. Как это он так говорил: «Фрейлян Вера» – элегантно, легко. А у нее замирало сердце при звуке его голоса. «Фрейлян Вера» и «товарищ Вера», всего-то в одно слово разница, а словно с другой планеты. «Вы замечаете, фрейлян Вера, ночь-то сегодня голубая… И падает снег. Нас видят звезды и полная луна. А больше никто… Никто. Не бойтесь, Вера. Это совсем не страшно…» – он улыбнулся белозубой улыбкой, притронулся к ее щеке рукой, затянутой в черную кожаную перчатку, и прикоснулся губами к губам. О нет, не просто прикоснулся, он словно и не заставлял ее, а как-то незаметно, само собой, без грубости, которой она так боялась, взял всю, одним поцелуем взял, покорил, лишил покоя. И ведь ушел. Ушел. Когда она была готова просить его не уходить.
Никогда прежде Вера не чувствовала ничего подобного. Никогда не знала, что такое любовное томление, не догадывалась, что так бывает. Когда нет сил усидеть дома, когда ноги сами несут за ним, к нему. Скорее. И все равно: комендантский ли час. И не страшно встретить патруль. Будь что будет. Слава богу, патруль не попадается. Забыв обо всем, что говорили мать и бабка, о чем предупреждали строго-настрого, она бежит к офицерскому общежитию. Назад, к нему. Быть может, праздник еще не кончился. Лихорадочная мысль перед тем, как решиться, решиться раз и навсегда: «А платье, а праздничное платье?!». У нее нет праздничного платья, у нее одно платье, заштопанное на рукаве – одно для всех случаев, даже для такого. Как хочется одеться так, чтобы понравиться ему! Как в заграничном фильме, с перьями и декольте. И обязательно туфли на высоком каблуке, как у полковницы и у Зизи, она и не носила таких сроду. И ноги у нее, наверное, не для таких туфлей – толстые. Но если бы она пришла так – как кинодива, – наверное, то чувствовала себя по-другому. И Андрис, – она назвала его Андрисом, – отнесся бы к ней иначе, без насмешек, хоть и скрытых из вежливости. Но осуществить такие мечты невозможно. У нее ничего нет, да и до войны не было. Все лучшее – на ней, и это – на каждый день. Что там полковница, той, конечно, есть что надеть, кроме мундира, но даже Зизи явилась сегодня в длинном платье из черного гипюра. Целая эскадрилья весь вечер не сводила с нее глаз. А Вера… Андрис даже не посмотрит больше в ее сторону. Но все равно. Она понимает, что ей не тягаться, тогда зачем она возвращается в общежитие? Еще раз взглянуть? Только взглянуть? Да, только взглянуть…
Но она опоздала. В столовой – никого, уже все разошлись, наверное, уехали в Минск. И он уехал со всеми. С последней надеждой она бежит в общежитие. В коридорах – тишина. Пусто. Да, все уехали. Облокотившись на перила, Вера закрыла лицо руками, – поздно. Надо было решаться сразу, чего уж теперь догонять удачу? Вдруг до нее донесся взрыв хохота и женский голос. Откуда? Вера прислушалась. Из комнаты, где живет он? Нет, из другого крыла. Ступая на цыпочках, она подошла к двери и открыла ее. О боже, ее мечта разрушилась в мгновение ока. Андрис… Подняв на руках остроносенькую немку Хельгу, – Вера видела ее пару раз, на пункте связи, – он прижал ее к стене. Немка обхватила его коленями и, откинув голову, закусила губы, постанывая… Зажав рот ладонью, чтобы не закричать, Вера отступила назад и натолкнулась на собственное ведро, которое использовала для уборки, забытое накануне в коридоре. Опрокинувшись, оно звякнуло. Немка открыла глаза и уставилась на Веру, в ее взгляде Вера прочитала испуг. Она стукнула Андриса по плечу. Тот обернулся, темные волосы прилипли ко лбу, глаза блеснули, как черные угли. Едва взглянув в его лицо, покрытое испариной, Вера зажмурила глаза. Ей показалось, что у нее остановилось сердце.
– Я… я… случайно, простите, – прошептала она. Лауфенберг не ответил. Взглянув на него, Вера увидела, что на лице у него отразилось смущение. Он опустил Хельгу на пол. Та одернула юбку и, быстро застегивая пуговицы на блузе, зло посматривала на Веру. Разумом Вера понимала, что оставаться не то что неудобно, а неприлично, надо бы уйти. Но сил не было пошевелиться. Прижавшись к стене, она смотрела в пол, не смея поднять глаз. Лауфенберг оправил мундир.
– Иди, Хельга, – сказал он связистке негромко.
– Ты с ума сошел? – возмутилась та, – из-за нее?
– Иди, – повторил он и подтолкнул ее к двери. Побледнев, немка подскочила к оцепеневшей Вере. Казалось, еще мгновение – и она вцепится ей в волосы.
– Не нужно, не нужно, – простонала Вера, отворачиваясь, с трудом подбирая немецкие слова, – я виновата, я сейчас уйду, простите меня. Она сделала несколько шагов по коридору, придерживаясь рукой за стену. Вдруг совсем рядом она почувствовала аромат одеколона, от которого у нее закружилась голова. Его теплая, даже горячая, рука прикоснулась к ней.
– Подождите, фрейлян Вера, у вас что-то случилось? – спрашивает он, – почему вы вернулись? – в голосе Андриса прорывается хрипотца, но она не слышит в нем ни недовольства, ни раздражения.
– Вот как! – грохнув ведром об стену, Хельга побежала по коридору. Вера вздрогнула так, словно ее ударили по лицу.
– Простите, – едва слышно прошептала Вера, с трудом сдерживая слезы, – госпожа теперь обидится. Я не хотела, поверьте. Идите же за ней! – она уперлась Андрису рукой в грудь. «Что же она делает, – мелькнула мысль, сама отправляет к другой».
– Не волнуйтесь, – ответил тот, на удивление, легко, – все это не значило ничего серьезного ни для меня, ни для госпожи, как вы выразились. Хотя сильно ей польстили, признаюсь. Он отошел к окну и закурил сигарету. Вера молчала. Она чувствовала себя убитой всем тем, что только что увидела. От ее радужных мечтаний не осталось и следа. Лучше бы она сидела дома и не лезла, куда не просят.
– Вы что-то забыли, фрейлян Вера? – спросил Андрис, не поворачиваясь, – мне кажется, ключи от кладовки, которой вы пользуетесь, я видел у дежурного внизу, так что все должно быть в порядке, – он еще видел ее ключи, даже это заметил, Вера слабо улыбнулась.
– Нет, что вы, господин майор, благодарю, – пролепетала она в ответ, – я вовсе и не потому… Просто я хотела сказать вам…
– Мне? – Лауфенберг повернулся. Парадный китель небрежно расстегнут, между пальцев дымится сигарета. – И что же? Я слушаю. Впрочем, позвольте мне сказать за вас, – он подошел к ней и наклонился, прислонившись локтем к стене: – Могу поспорить, что вы думаете сейчас, – продолжил он, поправив ее волосы, – я думала, ты принц, а ты не принц. А ты – такой, как все, и даже хуже. Кстати, насчет принца вы не ошиблись, Вера, – усмехнулся он, – мой отец барон и в Вестфалии у нас есть целый замок. Можно сказать, почти что принц…
