Через полчаса в цинском лагере грянули барабаны и защелкали выстрелы в воздух. «Разбойники бегут!» — кричали со всех сторон. Поезд Ли Сю-чена был обнаружен.
В маленьком полуразрушенном храме среди холмов, окружающих гробницы Минов, Ли Сю-чен велел бросить паланкин и отдал свою лошадь Юному Владыке. Кругом слышны были завывания преследователей, и эхо отражало в холмах их вопли. За беглецами гнался кавалерийский отряд.
Едва успели они покинуть храм, как цинские всадники показались на дороге.
Под Ли Сю-ченом теперь была старая, изможденная кобыла. Ему не удалось поднять ее в галоп. Они с Дэном выхватили сабли и стали отбиваться от кавалеристов противника. Рядом с ними ожесточенно сражался дядя молодого царя Фу-ван. Через несколько минут враги рассеялись, оставив на дороге шесть человек. Они не ожидали такого отпора.
— Вперед! — закричал Дэн.
— Юный Владыка… — начал Ли Сю-чен.
— В перед!
Лошади побежали по узкой меже, кое-как перебрались вброд через ручей и остановились в роще. С Ли Сю-ченом оставались Дэн, Фу-ван и секретарь Мына — молчаливый человек, который всю дорогу не отставал от командующего. Но кругом не было больше никого. Хун Гуй-фу со своими спутниками бесследно исчезли. Со стороны дороги слышался топот копыт — ехал рысью большой отряд цинской кавалерии.
Нанкин горел. Густое облако повисло над городом. Под грохот падающих кровель и балок, среди туч несущихся искр, среди валящихся стен и арок, среди непрерывной стрельбы, стонов и воплей шла яростная сеча.
Отстреливался каждый дом. Стреляли с крыш, из переулков, из-за стен, с мостов, из-за дымящихся куч щебня… Рубились мужчины и женщины. Дети бросали камни и заряжали ружья.
Цинские войска брали Нанкин трое суток. Солдаты, вошедшие в город с юга, вынуждены были отступить, спасаясь от пожара и града пуль. В то время, когда восточная часть столицы уже была уничтожена огнем, на западной еще играли воинские рожки тайпинов. Три дня ветер доносил до окрестных деревень на реке тучи пепла и отдаленный вой.
Приступ начался 19 июля 1864 года; город был взят 22 июля. Резня шла до 27 июля. Нанкин сгорел дотла только к первым числам августа.
Было убито в нем около ста тысяч человек.
В течение многих лет после падения Нанкин представлял собой пустошь, обнесенную громадной стеной. Новый город занимал только одну часть стены. Остальное — груды мусора и камней, рисовые, ячменные и просяные поля, бесплодные болота, кустарники и перелески. Кое-где стояли крытые соломой лачуги, в которых копошились женщины, в то время как мужчины пасли в поле буйволов.
«Где же развалины дворца Хун Сю-цюаня?» — спрашивали путешественники.
«Вы стоите на них», — вежливо отвечали местные жители.
Это были бесформенные кучи щебня, хлама и грязи. Между ними поблескивали большие лужи — может быть, остатки дворцовых прудов. А город виднелся вдалеке..
«Нанкина больше нет, — доносил английский консул Эткинс. — Погиб весь китайский фарфор и хлопчатобумажная ткань, которыми славился этот город. Количество убитых не поддается счету. Только в Азии возможны такие цифры. Большего разрушения не знала мировая история».
Ю тогда сражался отчаянно, но безуспешно. На месте каждого убитого цинского солдата вырастало несколько новых. Они кричали, чтобы испугать противника и подбодрить самих себя. Они лезли скопом, даже не уклоняясь от ударов. Повсюду мелькали их черные куртки, обшитые красной каймой, и белые кружки со знаками их частей.
Ю отступил к стене с группой гвардейцев. Знакомый завывающий клич раздался у него над ухом. Он обернулся и увидел над собой лисий хвост, свисающий с шапки маньчжурского всадника, и занесенную саблю.
В этот момент чей-то выстрел, сделанный в упор, снес с лошади кавалериста. Конь проскакал мимо. Сильная рука схватила Ю поперек туловища и втащила в дом.
— Бросай саблю, — закричал чей-то знакомый голос, — и надевай это!
Ю несколько минут стоял, щуря глаза и глубоко вдыхая воздух. Перед ним суетилась приземистая фигурка Фына — того самого лодочника Фына, который когда-то был военнопленным в отряде Уорда и занимал караульный пост возле моста. В правой руке Фын держал пистолет, а в левой — фальшивую косу со шнурками, которую и протягивал Ю.
— Надевай!
— Я не надену дьявольский хвост, — сказал Ю. — я пойду туда…
— Оставайся на месте, — свирепо откликнулся Фын, — или я тебя застрелю! Мы уедем в нашу деревню. Здесь нечего делать, дело проиграно. Я обычно медленно думаю, но, когда времени мало, я начинаю думать быстро. На реке есть лодка.
— У тебя есть лодка?
— Не у меня. Это лодка моего земляка. Он доставит нас в Учан, а оттуда в деревню. Он ждет нас. Надевай!
Ю еще раз отказался надеть косу, и Фын сам кое-как привязал ее к голове юноши. При этом он потрясал пистолетом перед носом Ю и ругался. Впоследствии Ю узнал, что этот пистолет не был заряжен.
Фын сорвал с него тайпинскую повязку и нахлобучил ему на голову широкую соломенную шляпу.
— Я уже давно тебя ищу! — волновался Фын. — Я видел тебя с твоими буйволами возле пушки еще утром… Потом ты куда-то пропал. Я — еще не хочу умирать, а тебе умирать рано. Мы вернемся в свои родные места и начнем сначала. Если тебя спросят, кто ты, не отвечай совсем. Отвечать буду я, потому что я немного умею говорить так, как говорят хунаньские молодцы старого дурака Цзэна. Пошли!
В ближайшей деревне, которая стояла в стороне от проезжей дороги, Ли Сю-чен снял с себя тайпинское боевое облачение и надел крестьянскую синюю куртку со стоячим воротником и конусообразную шляпу, какую можно увидеть в любом китайском селе. Дэн тоже переоделся и снова стал похож на крестьянина из Хубэя. Секретарь Мына переодеваться не стал. Этот молчаливый и несколько высокомерный ученый вел себя так, как будто гражданская война его не касалась. Он был, по-видимому, погружен в свои мысли.
«Самый настоящий книжник из дворцовых грамотеев», — подумал Дэн, отправляясь пешком на разведку.
Была ночь. Ли Сю-чена и его спутников приютили крестьяне. Они сами предложили Ли Сю-чену пристанище в сарае для сушки табачных листьев.
— Если меня найдут солдаты Цзэна, они сожгут весь дом, — предупредил их Ли Сю-чен.
— Знаем, — смеясь, сказал очень подвижной и очень древний старик, глава семьи. — Но, если они начнут сжигать все наши села, им нечего будет есть.
Ли Сю-чен велел Дэну пройти в северном направлении до рощи и оттуда, с холма, осмотреть окрестность: нет ли солдат.
Дэн с проводником, расторопным мальчиком лет пятнадцати, дошел до рощи. Деревья качались на ветру, и то и дело сквозь их ветви было видно луну.
— Если бы здесь были солдаты Цзэна, то видны были бы фонари, — сказал Дэн мальчику: — они ведь без фонарей не ходят.
Мальчик ничего не ответил. Он только дал понять Дэну, чтобы тот прислушался.
В глубокой тишине далеко, глухо и неясно раздавался какой-то ритмический шум. Немногие разобрали бы его, но для деревенских жителей здесь не было никакой загадки.
— Едут, — сказал мальчик.
Дэн прислушался.
— Едут очень быстро, — подтвердил он.
Когда Дэн со своим проводником спустился с холма, не было уже никаких сомнений: это был отчетливый галоп многих лошадей.
Здесь, на равнине, было совсем светло. Луна серебрила воду на полях и в канавах. Небо очистилось, и окрестность лежала перед Дэном ясная и четкая, как географическая карта. С десяток лошадей пронеслось во всю прыть по мосту и скрылось в деревне.
— В такую лунную ночь им не понадобились фонари, — с трудом выдавил из себя помрачневший Дэн. — Но с какой скоростью они приехали именно туда, куда следовало!
— Может быть, это небесные воины? — предположил мальчик.
— Нет, это солдаты дьяволов.
Возня в деревне продолжалась недолго. Снова застучали копыта. В это время Дэн успел уже подойти к самому мосту, и кавалькада проехала мимо него.
Да, это были кавалеристы Цзэн Го-фаня! Они ехали в строгом порядке: впереди знаменосец с флажком, потом офицер, дальше Ли Сю-чен, привязанный к седлу и окруженный конвоирами. Его туловище было обмотано веревками, которые два солдата держали за концы, а третий ехал сзади с пистолетом, направленным в голову пленного.
Позади таким же образом везли связанного Фу-вана.
Но не это удивило Дэна. Удивило его то, что рядом с офицером трусил на пони почтенный ученый, секретарь Мына. Он не был связан, и никто его не сторожил. Наоборот, он был вооружен!
— Поистине можно поздравить преждерожденного с большой удачей! — говорил он. — Самый опасный вождь разбойников пойман. Несомненно, его отвезут в Пекин.
— Если такова будет воля главнокомандующего, — сказал офицер. — Впрочем, без предупреждения почтеннейшего учителя нам бы и в голову не пришло искать его в этой уединенной деревне.
