Таким образом, объективные предпосылки (в виде достаточного уровня развития производительных сил) дня перехода к общественным формам земледелия отсутствовали. Не случайно в 1927 г. коллективные хозяйства объединяли только 0,8 % крестьянских дворов[117]. Отсутствие объективных предпосылок коллективизации к моменту ее начала хорошо отражено в романе М. А. Шолохова “Поднятая целина”. Как следует из романа, основные сельскохозяйственные работы в Гремячем Логу выполнялись с помощью тяглового скота. Естественно, что один только факт обобществления волов не мог привести к той “более высокой производительности труда”, о которой говорил Ленин. Это обстоятельство предопределило более чем скептическое отношение крестьянства к производственной кооперации “по-сталински”. Если бы, как предусматривал Ленин, началу коллективизации предшествовали поставки техники селу, ход ее проведения и результаты могли быть совершенно иными.
В этой связи показательно, как такой, казалось бы сугубо теоретический факт — несоответствие новых производственных отношений уровню развития производительных сил, переломившись в сознании людей, отразился в их поступках. Не видя серьезных преимуществ перехода к совместной обработке земли старыми средствами производства, но предчувствуя крестьянским чутьем все пороки нового способа производства, значительная часть крестьянства заняла крайне сдержанную позицию в отношении коллективизации. В таких условиях говорить о соблюдении главного пришита ленинской кооперации — добровольности уже не приходилось. Весь процесс коллективизации прошел в обстановке давления власти на крестьян. Принуждение силой — главное средство, которое использует власть для компенсации неадекватности способа производства.
Отношение крестьянства к процессу коллективизации лучше всего иллюстрируется таким фактом. В 1929/30 хозяйственном году поголовье крупного рогатого скота в стране сократилось на 14,6 миллиона голов, свиней — на треть, овец и коз — более чем на четверть[118]. Этот скот был истреблен самими крестьянами главным образом в феврале и марте 1930 г., то есть в пору начала сплошной коллективизации. В результате животноводству был нанесен тяжелый урон, от которого оно долго не могло оправиться.
По отношению к кулакам, воспринявшим коллективизацию как посягательство на свои экономические интересы, проводилась политика раскулачивания, включавшая широкое применение репрессивных мер (выселение, отдачу под суд). Одна из целей раскулачивания состояла в формировании неделимого фонда колхозов за счет насильственно экспроприированных у кулаков средств производства (скота, машин и орудий). Не удивительно поэтому, что меры борьбы против кулака нередко переносились и на середняка. (Здесь следует заметить, что Ленин не считал использование наемной рабочей силы единственным критерием принадлежности к кулакам, так как оно было свойственно и середнякам). В некоторых районах доля раскулаченных доходила до 15 %, тогда как фактически кулацкими были не более 5 % крестьянских хозяйств[119].
Результатом стала насильственная ликвидация кулачества как “последнего эксплуататорского класса”. Подобные привычные нам идеологические обоснования процесса раскулачивания призваны скрыть тот факт, что принципиальная позиция марксизма состоит не в экспроприации мелкотоварной частной собственности, а в постепенном ее преобразовании в общественную. Поэтому В. И. Ленин, даже признавая на основании опыта нашей революции кулаков “прямыми и решительными врагами революционного пролетариата”, тем не менее последовательно выступал против их экспроприации. Он утверждал, что “пролетарская государственная власть должна сохранить за крупными крестьянами их земли, конфискуя их лить в случае сопротивления власти трудящихся и эксплуатируемых”[120]. Эти идеи были впоследствии учтены при проведении коллективизации в Восточной Европе. Таким образом, кулаки пали жертвой не столько экономической, сколько политической целесообразности: для идеологического обеспечения крайне непопулярной кампании коллективизации требовалось внушить основной бедняцко-середняцкой массе образ врага в лице кулаков.
В. И. Ленин настаивал не только на добровольном, но и постепенном кооперировании крестьянства. Постепенность заключалась в последовательном движении от потребительской, сбытовой, снабженческой кооперации к производственной. Однако индустриализация не могла ждать. Бурно развивающаяся промышленность постоянно требовала новых средств и ресурсов, что заставляло форсировать темпы коллективизации деревни. Поэтому постепенность пала такой же жертвой методов коллективизации, как и добровольность.
Однако были извращены не только методы проведения, но и сама сущность кооперации. Кооперирование крестьянства — это добровольное объединение частных производителей на паевых началах для совместного ведения хозяйства. Члены кооператива обладают всеми правами собственника на имущество кооператива и продукты труда. Кооперативы являются, таким образом, независимыми производителями сельскохозяйственной продукции.
Нет необходимости доказывать отсутствие у советских сельскохозяйственных кооперативов — колхозов, а тем более совхозов, статуса независимых производителей. Вряд ли можно говорить о самостоятельности агропредприятий, если указания что, где, сколько и когда сеять они получали из райкомов партии и различных государственных органов по управлению аграрным сектором экономики. Права колхозов как субъекта экономики мало чем отличались от прав государственного промышленного предприятия.
Государство выступало монопольным поставщиком необходимых селу товаров и монопольным покупателем производимой им продукции. Характерно, что хлебная монополия, то есть исключительное право государства на продажу хлеба и муки, отмененная в 1921 г. в период нэпа, была восстановлена с началом коллективизации. Монопольное положение государства позволяло ему полностью контролировать экономику колхозов и аграрный сектор в целом. (Именно к этому положению стремились идеологи коллективизации). Поэтому эксплуатация села за счет “ножниц” цен никогда не прекращалась, ослабевая только после очередных постановлений пленумов ЦК по аграрному вопросу. Таким образом, нарушалось одно из основных прав собственника — право присвоения продуктов труда и распоряжения ими по своему усмотрению. До 1958 г. существовала система обязательных поставок государству сельхозпродукции по символическим ценам — на порядок ниже рыночных[121]. Те многомиллиардные государственные дотации колхозам, о которых любят говорить “демократы”, являлись лишь частичной компенсацией за выкачиваемые из села средства. (Кстати, смена общественного строя не привела к изменению сложившейся практики: вследствие все того же диспаритета цен за 4 года правления “демократов” из аграрного сектора было изъято около 250 трлн. руб.)[122].
