Министр. И следовательно, возможно оружие, которое, к примеру, сможет выводить из строя ядерные боеголовки? Или взрывать их?
Голдвин. М-м… любое изобретение может быть превращено в оружие. Но от принципиальной возможности до практического разрешения проблемы — огромное расстояние. Мы не располагаем пока соответствующими знаниями о ядре.
Клинчер. Но, профессор, разведывательные данные говорят, что русские…
Голдвин. Наука не строится на разведывательных данных.
Министр (улыбается). Вы осторожны, как настоящий ученый, док.
Голдвин. А я такой и есть, сэр.
Хениш. Профессор, как по-вашему, если бы такая работа делалась — в каком направлении надо было бы вести исследования?
Голдвин. М-м… думаю, что в области физики слабых взаимодействий, в области нейтрино. Они наиболее легко проникают в ядра.
Клинчер (министру). Вот видите, cap. Подтверждается!
Голдвин. Но, повторяю, у меня нет уверенности, что русские ведут такую работу. Слишком мало знаний. Для управления ядрами надо иметь на руках открытие, равновеликое открытию радиоактивности. А его нет.
Министр. Полковник, мнение профессора Голдвина не согласуется с вашими данными. Уверены ли вы в них?
Клинчер. Видите ли, сэр…
Министр. Да или нет? Уверены ли вы в них настолько, чтобы, к примеру, взять на себя ответственность за организацию такой работы у нас?
Клинчер. Да, сэр. Безусловно — да. И кроме того, я проверил свои выводы методами кибернетики, сэр. Доктор Кеннет, прошу вас.
Кеннет (встает). Мы, сэр, ввели в вычислительную машину сведения, любезно предоставленные полковником Клинчером (полупоклон), данные о ситуации в мире. Просчитали возможные варианты поведения нашего, с позволения сказать, потенциального противника. Могу подтвердить, что министр Клинчер пришел к верному умозаключению. Машина выдала такой же вариант. Вот программа и решение, сэр. (Кладет на стол министра папку.) Министр. Думаю, это лишнее, полковник. Я могу доверять своим сотрудникам и без вычислительных машин… Благодарю вас, доктор Кеннет. Мы не будем вас долее задерживать.
Кеннет. Да, сэр, я понимаю. Всего доброго! (Уходит.)
Министр. Сенатор, у вас еще остались сомнения?
Xениш. Признаюсь, я сдался уже после высказываний профессора Голдвина, сэр. Откровенно говоря, я ждал от него категорического заверения, что такая работа невозможна и не имеет смысла. Но коль скоро это не так…
Министр (выходит из-за стола. Он небольшого роста, с большой головой и коротким туловищем). Итак… итак, случилось то, чего я ждал и чего опасался. Равновесие сил в мире может снова резко нарушиться. (Подходит к карте-табло, отдергивает штору, смотрит на восточное полушарие). И на этот раз начинают они…
Голдвин. Простите, сэр, нет оснований считать, что русские — если они действительно ведут такую работу — добьются успеха.
Министр. Профессор, в свое время вы участвовали в создании атомной бомбы. Скажите: тогда, в самом начале работы, у вас была уверенность в успехе?
Голдвин. М-м… ее не было до испытания в Аламогордо, сэр.
Министр. Однако вы работали. Я понимаю вас, профессор: вы чувствуете ответственность перед наукой. Но поймите и нас, политиков, а если?.. Если русские скрыли какое-то важное открытие и сейчас разрабатывают его? Вы понимаете, какую угрозу может представлять это для нашей обороны, для нашего ядерного щита? Мы только недавно завершили создание противоракетной системы “Найк-Зевс” стоимостью в шестьдесят миллиардов долларов — и она может оказаться бессильной против нового оружия русских! Мы все должны испытывать беспокойство от этой мысли. Высокая ответственность за судьбы мира, профессор, заставляет нас быть осторожными и предусмотрительными! (Возбуждается от собственных слов.) И даже, если хотите; более предусмотрительными, чем осторожными! Нам надо быть готовыми ко всему. Мы сможем эффективно сдерживать коммунизм, только если будем готовы отразить каждое действие крайне мощным противодействием!
Xениш. Думаю, комиссия не будет противиться. Если на одной чаше весов несколько десятков миллионов долларов, а на другой — наша безопасность, надо ли сомневаться, что перетянет.
Министр. Отлично сказано, сенатор! Я всегда считал вас достойным представителем нашего народа. Я жду от вас, полковник, согласия организовать этот проект.
Клинчер. Я согласен, сэр.
Министр. Я был уверен в вас, полковник! Я жду от вас, профессор, согласия руководить исследованиями. На вашу долю остается только наука, док. В сущности, вы будете заниматься тем же, что и раньше, только в более широком масштабе… Итак?
Голдвин. М-м… боюсь, что нет, сэр. Мне эта затея не по душе. Кроме чисто научных сомнений, мне не по душе то, что исследования, которые, пока надлежит вести в чисто академическом плане, попадают в сферу политических и военных дел. Мне не хотелось бы возглавить новый тур в ядерной гонке… Еще никому не ясно, куда могут привести исследования, а мы уже намереваемся опередить в них русских. Это гонка к пропасти, господа!
Министр. И это говорите вы, один из создателей нашей ядерной мощи?!
Голдвин. Да. И мне не по душе, что снова разыгрывается та же история! Тогда мы воевали с нацистами. И я, как и все, был уверен, что необходимо опередить Гитлера в создании атомной бомбы… Но русские — не Гитлер, сэр! И мы не воюем с ними.
Министр. Вы… вы плохой американец, мистер Голдвин!
Голдвин. Уж какой есть, сэр.
Молчание.
Xениш. Но представьте, что спасительное для мира равновесие нарушилось: русские обрели оружие, нейтрализующее нашу ядерную силу. А у нас его нет… Что будет тогда?
Министр. Да! Что тогда, профессор? Не бывает равновесия слабого с сильным — только сильного с сильным! И русские ее преминут с нами разделаться, уж будьте покойны! Видит бог, мы не хотим войны. Но если они нас, то мы их — на этом держится мир! Так что во имя сохранения мира, во имя безопасности Америки и западной цивилизации мы предлагаем вам взяться за работу, профессор!
Голдвин молчит.
Клинчер (нервно). Я не понимаю, ваших колебаний, профессор. Речь идет о гигантском проекте, об исследованиях… и каких!
Хениш. Ив конечном счете может оказаться, что вы правы: такое оружие невозможно, наши опасения преувеличены. Что ж, лично я только вздохну е облегчением.
Министр. Итак, профессор?
Голдвин молчит.
Хениш. Как жаль, что я забросил физику ради политики! Меня не пришлось бы долго уговаривать.
Голдвин. Вы были физиком, сенатор?
Xениш. Да. И тоже ядерщиком. Но это было еще до войны, задолго до Великого Ядерного Бума. Я опубликовал только одну статью — о пузырьковой модели ядра. Может быть, помните, профессор?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
