Помнится, как больно резанули слова бывшего кочегара и друга по морским странствиям, работавшего теперь на заводе:
— Эрвин? Был человек хоть куда, в любой поход с ним… А сейчас — и не поймешь, что с ним стало!
Что стало — сам-то он знал. Но не желал признавать изменений, уверял себя, что ему, незаслуженно оскорбленному, простительно некоторое преображение. Надо, конечно, гнать этих прилипал, что любят погулять за его счет, и все станет на прежнее место. Может быть, со временем и на судно вернется — не на всю ведь жизнь отлучили его от моря!
— Если не остановишься — не увидишь моря, — резко и прямо сказали ему однажды Сулев и Виктор в присутствии Айме и Фанни.
К обиде за то, что не сумели отстоять его перед Яном Раммо, примешалась новая.
Но сегодня ему казалось, что он вновь становился равным с ними, что они по-прежнему оставались его лучшими друзьями. Ну, а все-таки, что же это такое — дружба? Есть ли она на самом деле?
Мирное, даже какое-то мальчишеское настроение Сулева и Виктора, от души посмеявшихся над его неприятностью с этим несчастным краном, обрадовало и даже растрогало Эрвина. «Да, они хотят мне помочь, — тепло подумал он, — конечно, хотят! И Виктор специально приехал из своего Пярну… Бросил все и приехал!»
Что поделаешь с человеком! Очень ему хотелось, чтобы все выглядело именно так.
Уже и не помнит Эрвин, когда в последний раз был у него вот такой же чудесный, радостный день. Они втроем пошли на Штромку, потом поехали в Кадриорг и Пирита. Это были их любимые места. Вспомнили связанные с ними эпизоды, иные настолько смешные, что три взрослых человека вдруг перевоплощались в шаловливых мальчишек и смеялись до упаду, передразнивая один другого. Даже строгие залы художественного музея в Кадриорге ничего не изменили в их настроении и поведении.
Они пообедали в ресторане у моря и вышли на мост, переброшенный через реку Пирита в ее устье. В будущем здесь возникнет Олимпийский центр парусного спорта, а сейчас на левом берегу от моста до самой бухты раскинулись легкие, ажурные строения яхт-клуба спортивного общества «Калев» и базы других обществ. У пирса стояли, покачиваясь на волнах, многочисленные яхты, несколько катеров разных классов и размеров. Далеко в море белели паруса. Яхты аккуратными рядами лежали и на берегу, а их огромные ярко-красные кили, словно рыбьи плавники, блестели на солнце.
Снизу, с пирса яхт-клуба, Сулева окликнули:
— Товарищ директор! Спускайтесь сюда!
Сулев приветливо помахал рукой маленькому человеку в черном бушлате, стоявшему внизу. Эрвин взглянул на друга. Большой, в расстегнутом бежевом пальто и велюровой шляпе, слегка надвинутой на правую бровь, он выглядел солидно и красиво.
Эрвин обернулся к Виктору. Изящный и стройный, в таком же, как у Сулева, бежевом пальто, он улыбался одними губами, а зеленые глаза внимательно изучали поднимавшегося к ним человека в бушлате.
«И между ними — я, в старом замызганном плащишке, с «капустой» на картузе… Должно быть, здорово смешно выгляжу!..» — пришла внезапно мысль, и Эрвин даже отступил назад.
Сулев крепко пожал руку человеку в бушлате и с нескрываемой гордостью представил его своим друзьям:
— Прошу познакомиться: мастер нашего завода Аво Кукк, он же — мастер спорта СССР, тренер заводской волейбольной команды и заядлый яхтсмен. Богатая личность.
— Скажете, товарищ директор! — смеясь, возразил Аво, и Эрвин удивился, до чего приятна была улыбка у этого веселого белозубого человека. Его маленькие, немного прищуренные карие глаза смотрели доброжелательно и даже восторженно, словно он, познакомившись с друзьями своего директора, счастлив необыкновенно.
«Подхалим, наверное…» — подумал Эрвин, но тут же, устыдившись, опроверг свое предположение: подхалимы так не держатся — дружелюбно, с простым, спокойным человеческим уважением и совершенно независимо, «на равной ноге». Да и в голосе Сулева он не услышал ни нотки превосходства или покровительства.
— Не хотите пройти по рейду на катере? — спросил мастер. — Ну, товарищ штурман, конечно, часто видит Таллин с моря, а вам ведь интересно.
— Штурман с удовольствием присоединится к нам, — категорически заявил Виктор, хлопнув Эрвина по плечу. — Ну, идем?
Виктор как ребенок обрадовался возможности прокатиться на катере и, спешно опускаясь к пирсу, на ходу вытянул целую фразу из какой-то арии.
— О, да вы настоящий тенор! — изумился Аво Кукк. — Не хуже Виктора Гурьева!
— Жаль, что не лучше! — бросил в ответ Эрвин, искренне гордясь дарованием друга.
Аво оставил друзей на несколько минут и вернулся на пирс сияющий.
— Прошу занимать места, — скомандовал он и сам встал за штурвал маленького досаафовского катера.
Катеришко оказался довольно быстроходным, и минут через десять они обошли все яхты и мелкие суда, бороздившие бухту, и оказались, если можно так сказать, на оперативном просторе. Перед ними вправо и влево раздвигалась неровная, с мириадами кипящих пенистых всплесков, зеленовато-серая гладь большой воды, темнее, контрастнее становился лесистый берег подернутого дымкой острова Найссаар, до которого оставалось не более пяти-шести миль, а за кормой уменьшались, становились игрушечными строения нового Таллина, корабли и подъемные краны в порту. Совсем узенькой светло-желтой полоской бежал вдоль зеленого берега знаменитый пиритаский пляж. И лишь могучая громада островерхой церкви Олевисте, густое нагромождение зданий древнего Вышгорода и высокая ажурная мачта телецентра высились над городом.
— Что за вид!.. — воскликнул Аво.
Он не договорил, но по сиянию глаз, по одухотворенному выражению лица его поняли. Ежегодно сотни раз выходит он на середину бухты, и каждый раз чудесная панорама обновленной эстонской столицы волнует его ум и сердце с новой силой. Он видел до мельчайшей подробности все, что открывалось невооруженному глазу, и видел еще и то, что было скрыто зеленью прекрасных таллинских парков и лесопарков, прибрежными улицами, сиренево-голубоватой дымкой.
Аво заставил всех вспомнить, какой неприглядной была до войны набережная у Кадриорга, а теперь от знаменитой «Русалки» до Пирита она одета в гранит, а чудесный сквер, разбитый вдоль прибрежного шоссе, стал местом прогулок влюбленных. И не доведется старику Юлемисте из старинного эстонского сказания спускать на город воды озера, расположенного выше его, — Таллин строится, бурно растет, он встал из руин большим современным городом, каким раньше и не снился!..
Волнение Аво передалось остальным. Эрвин удивился, что даже его, десятки раз уходившего из этой бухты в дальние рейсы, не оставили спокойным вид родного города и короткие, восторженные комментарии добровольного морского гида. Плотно сжав губы и крепко уцепившись за бортовой поручень, зачарованно смотрел на город Сулев, и встречный ветер безнаказанно лохматил его золотистую шевелюру. А что говорить о Викторе!
Прогулка удавалась на славу.
Не с суши, а с моря смотрели теперь и Сулев, и Виктор, и Эрвин на белые паруса скользивших по заливу яхт, и это было не менее увлекательно. Аво выключил мотор, и маленький катер, словно бегун, последним усилием воли взявший финишную ленту, в оглушившей тишине сделал небольшой вираж и наконец свободно закачался на волнах.
Аво со знанием дела начал рассказывать о классах яхт, мимо которых они только что на большой скорости прошли, о лучших яхтсменах, чьи лица только что видели, о всех соревнованиях, какие здесь проводились в послевоенные годы. И все это говорилось таким тоном и с таким вдохновением, словно ничего на свете не было интереснее, чем история таллинского яхт-клуба и эпизоды многочисленных парусных состязаний на здешнем рейде…
— Да вы, друг мой, поэт! — восхищенно воскликнул Виктор.
— А ты прав, — неожиданно заявил Сулев. — Аво Кукк пишет стихи.
— О море, о соревнованиях яхтсменов, об удачах своей волейбольной команды… — с усмешкой заметил Эрвин.
Его усмешка, видимо, задела мастера: в добрых карих глазах Аво вдруг заплясали чертики. Но он сдержался. Не глядя на Эрвина, ответил:
— Да, о море, о яхтсменах, о волейболе. Обо всем, что люблю. Вы, товарищ штурман, тоже любите море?
Настроение было почти испорчено, но быстрый и находчивый Виктор ловко шутками и прибаутками ликвидировал назревавший конфликт. На берег все сошли бодрые, веселые, смеху и остротам не было конца.
— Замечательный человек! — распрощавшись с Аво и уже поднимаясь на мост, как-то очень тепло и растроганно сказал Сулев о мастере. — Работник, энтузиаст, общественник. Кстати, жена его работает у нас же, а старший сын учится в политехническом и практику проходит под руководством отца.
— Вот тебе и Петух![4] — громко и заразительно засмеялся Виктор.
