Так задумался, что проскочил поворот к Росси. Останавливаюсь у газетного киоска, беру «Плейбой», «Пентхаус» и «Мэйфэйр», разворачиваюсь и подъезжаю к его кабинету.
Росси большой воображала. Масляные глазки, модная одежда: выглаженный костюмчик, рубашечка, туфли блестят. Держу пари, этот хрен гребет кучу «бабок» за частные консультации.
- Да, мы получили результаты ваших анализов. Как я и предполагал, у вас глисты.
Не могу поверить. Вот как приходится расплачиваться за то, что общаешься с наркоманами и уголовниками.
- Это всего лишь так называемые ленточные черви, так что беспокоиться нет причин. Они встречаются довольно час-
о, но никакой особенной опасности не представляют.
- Во мне растет какая-то дрянь, а вы говорите, что это не опасно!
- Да, не опасно. Вам только нужно попринимать вот этот раствор, который поможет облегчать кишечник.
- Значит, они не имеют (еще химикалии, еще одна война) моей экземе?
- Нет. Похоже, она связана с состоянием устойчивого нервного напряжения. Нет ли чего-то такого, о чем вы постоянно думаете, но о чем не говорите мне?
Росси всего лишь врач общей практики, самый обычный терапевт, но мнит себя крупным специалистом. Некоторые хотят быть хирургами, он же, наверное, мечтает переквалфицироваться в психолога. Мы видим тебя насквозь, Росси.
- Нет, ничего такого нет, - сдержанно отвечаю я. Знай свое дело и не лезь дальше, говнюк.
- А?
Я даже рад убраться подальше от этого гомика и вернуться на работу.
Как раз подходит время ленча, так что иду в столовую. Сегодня у Айны блюдо дня - хаггис. Леннокс сидит за одним столом с Питером Инглисом. Присоединяюсь к ним. Стоявшие в очереди за мной Драммонд и Фултон подходят туда же.
Карен Фултон, новый лучший дружок Драммонд. Так было не всегда. Я сижу напротив них, смотрю на рубец и едва сдерживаюсь, чтобы не закричать: «Ты помнишь, как я трахнул тебя, Карен? После похорон принцессы Дианы? Никогда в жизни не видел, чтобы у женщины между ногами были такие заросли. Густые, черные, непролазные джунгли. Подходите, кто не видел! Полюбуйтесь на этот мохнатый пирожок! Да здесь заблудиться можно!»
Драммонд, как обычно, переводит разговор на свою любимую тему: политика, изменения в законодательстве и как они влияют на политику. Вид у нес слегка усталый. Слишком много бессонных ночей, слишком много отдано сил попыткам отследить молоток. Никаких следов нет. К тому же я слышал, как эта стерва разговаривала обо мне с педиком Инглисом.
- Бедняга Клелл. С ним определенно что-то случилось после перехода в дорожный отдел, - говорит Рэй. - Я навещал его на днях. - Он смотрит на меня и Драммонд. - Сказал, что мы работали на управление по реализации алкоголя. Парень повредился головой, только и твердит об этом назначенном правительством фюрере по наркотикам.
- Нет, мы охраняем правопорядок. Нынешнее демократически избранное правительство принимает в парламенте законы, а мы следим за тем, чтобы их не нарушали, - пищит Драммонд.
- Хм, - усмехаюсь я ей назло. - В том, что говорит старина Клелл, есть свой резон. Этот новый фюрер хочет нанести удар по тем, кто покупает, а не по тем, кто поставляет и продает. Сократить спрос. Это означает, что больше ребят отправятся в тюрьму. Если такая тактика сработает, если ребята будут бояться покупать запрещенные наркотики, то они повернутся к разрешенным, таким, как, например, алкоголь.
- А это означает, что станет больше насилия! Рэй поднимает вверх большой палец.
- Более суровые приговоры! - добавляю я.
- Больше полиции! - смеется Рэй.
- И больше повышений! - Я потираю руки. - И еще больше заключенных, тюрем, надзирателей, охранников и прочего. Стимулирование экономической активности. По Кейнсу. Потом, лет через десять, вернем Тэтчер, и она сообщит, что мы
слишком много тратим.
- Но можно сократить расходы на образование, социальные нужды, здравоохранение и тому подобное, - кивает Леннокс.
Драммонд смотрит на нас с ужасом.
- Но мы же только стоим на страже закона и порядка в этой стране. Я хочу сказать, что если к власти пришло законно избранное левое правительство, если оно провело через парламент радикальные законы, и если кто-то противодействует этим законам, то мы все равно должны их защищать. Так должно быть в демократическом обществе, - с умным видом сообщает она.
- Чушь! - отвечаю я. - Если ты всему этому веришь, то ада ты еще тупее, чем я думал.
Рэй поднимает бровь, а Драммонд обиженно хмурится.
- Я хочу сказать... давайте вернемся к забастовке шахтеров. Тогда наша работа состояла в том, чтобы сокрушить социализм на самом корню (Йен Робертсон. Он заставлял тебя есть. Такие уж у него были методы. Ты позаимствовал их у него? Он заставлял тебя есть уголь. Черный, блестящий, мерзкий уголь)
Не знаю, кто просил этого пидера рот открывать. Его дело мечтать о крепких, молодых хуях или о чем там еще думают лги вонючие говнюки, и предоставить рассуждать о политике экспертам.
- Нет, мы поддерживаем закон, - лезет вон из кожи Драммонд.
Фултон согласно кивает.
- Если уж на то пошло, у нас никогда бы не было демократии, если бы профсоюзы не нарушали законы, - говорю я и сам удивляюсь, почему это меня понесло на такую чушь.
- Но это история, - возражает Драммонд, - а сейчас все по-другому.
- Да, конечно, Аманда, ты права, - поправляюсь я. - Но в профсоюзах много таких, кому насрать на демократию. Мэгги их хорошо пошерстила, но они остались и только ждут момента, когда этот недоумок Тони Блэр проявит слабость и допустит их к рулю. Именно потому в последнем лейбористском правительстве дела шли наперекосяк. Все из-за тех ублюдков вроде Скаргилла и ему подобных. Так что теперь нам пришлось ими заниматься.
- Неприятный тип этот Скаргилл. Смутьян, - фыркает Инглис. - Но Тони Блэр не так уж плох. Надо отдать должное, он все-таки избавился от профсоюзов и социалистической ерунды. Теперь в лейбористской партии стало чище.
Как обычно, тему закрывает Леннокс. Оно и к лучшему.
- Хватит нудить про политику, - говорит он. - Рождество на носу! Что там слышно? Кто организует? Аманда?
Это единственное, что у нее получается, хочу сказать я, но прикусываю язык.
- Да, мы уже заказали места в «Тандури Хаус» на Кок-берн-стрит, - недовольно говорит она. Они с Фултон хотели пойти в «Пьер Виктуарс», но парни и слушать их не пожелали. Идти к этим больным извращенцам-лягушатникам, да никогда! Там же и не поешь спокойно. Странно, что Инглис тоже оказался против.
- Есть одна проблема, Брюс, - говорит Рэй. -Да?
- С нами работал Ральф Консайдин. Полагаю, его можно считать за своего. Мы еще пока не решили, приглашать его или нет.
Чтобы какой-то недоделок в форме считался одним из нас? С другой стороны, я знаю, что Драммонд определенно настроена против него.
- Конечно, Ральфа Консайдина надо пригласить, - говорю я. - Честно говоря, надоело это деление на тех, кто в форме, и тех, кто в гражданке. Мы все - одна команда.
Вспоминаю ливерпульских придурков, которые отделали меня в Амстердаме. На одном была футболка. Красная. С посвящением Шенкли.
- Весьма похвальные чувства, Брюс, - говорит Драммонд, - и я думаю, все сидящие здесь их разделяют. Но надо принять во внимание и некоторые обстоятельства.
Я лишь поднимаю бровь, предоставляя ей возможность выступить с маленькой речью о том, что каковы бы ни были паши личные чувства, надо не забывать, что полиция - иерархическая организация, и если мы попытаемся противопоставить себя сложившимся традициям, то вызовем раскол, породим разочарования и создадим оппозицию, чего следует всячески избегать в ответственный период реорганизации.
- Интересная точка зрения, Аманда. Пожалуй, меня ты переубедила. Возможно, не стоит идти на уступки либерализму и отстаивать свои чересчур радикальные взгляды, когда организация нуждается в преемственности.
Все за столом согласно кивают, кроме Инглиса, лицо которого выражает уныние. Но его можно не принимать во внимание. Здесь у педиков права голоса пока еще нет. Итак, Драммонд победила, и мы решаем не приглашать никого посторонних.
Есть результат!
Конечно, если бы я высказался в том смысле, что мудакам в форме нечего делать в нашей компании, Драммонд изобрела бы десяток способов подпалить мне пятки. Но чего мне меньше всего хочется, так это сидеть в коричневом (когда-то он был черным) кожаном пиджаке, клетчатой рубашке и шоколадного цвета брюках рядом с Консайдином, который непременно вырядился бы в белую рубашку, черные форменные штаны и такие же туфли.
Вскоре после нашего небольшого собрания мне становится слегка не по себе, и я, захватив газету, устремляюсь вниз.
Мое новое граффити выглядит так:
Питер Инглис – гребаный разносчик СПИДа
и
Ингус - больной педик
Сижу, смотрю. Меня разбирает смех, но смеяться больно. Потом на смену веселости приходит депрессия, за которой следует ровный накат возмущения. Нельзя поступать так со своим товарищем. В полиции такое непозволительно. Я же, черт возьми, федеральный представитель. Так унижать коллегу... Накручиваю и накручиваю себя, входя в роль.
