заметил, что Любашкин, прежде чем ответить на вопрос, всегда сдвигал брови и переспрашивал. Получалось иногда очень смешно.
— А что же мастер? — возмутился Громов.
— Мастер? — переспросил Любашкин, сдвигая брови и не глядя на Смышляева. — Кто его знает!..
Нечаев едва не рассмеялся.
Круглое румяное лицо Любашкина с едва заметными рыжеватыми усиками было спокойно.
— Как же вы могли после этого просить помощи у руководителей? Да еще жаловаться на кого-то? — возмутился Громов.
— Так вы же сами…
— Ладно, об этом после!
В это время пробежал мимо Ленька Наугольников, размахивая какой-то деталью, похожей на муфту.
— Погоди! — остановил его Громов. — Что это у тебя?
Ленька нерешительно подошел.
— Да вот… для нарезки колец… на первый участок несу.
— На первый? Уворовал где-нибудь? Отнеси обратно…
— Как же это? — растерялся Ленька. — Целый день искал… Как же это — обратно?
— Правдами и неправдами хочет выбиться вперед этот пологовский участок, — раздосадованно пояснил Громов.
— Знаю, — ответил Нечаев. — Им еще вчера надо было начинать проточку валов.
Неожиданно появившийся из-за колонны Егорычев крикнул:
— Ленька! Алексей Петрович ждет. Чего стоишь?
Парнишка опасливо посмотрел на Громова, потом резко повернулся и побежал.
В тот же вечер, посоветовавшись с Кузнецовым, Нечаев пригласил к себе Алексея Петровича и попросил помочь второму участку.
У Пологова был немалый опыт: он знал не только недостатки, но и знал их причины. Если неопытного командира строительная площадка подавляла нагромождением материалов и оборудования и представлялась чем-то необъяснимым, то для Алексея Петровича она была всего лишь полем деятельности. Он умел разыскать на площадке нужное оборудование, — в свободную минуту помогал такелажникам выбирать детали, заранее готовил их, вел строгий учет того, что прибывало на площадку, иногда подсказывал командирам соседних участков, где что лежит.
— Смышляеву помогать? Не хочу. Да и какое это будет соревнование?
Нечаев будто не слышал.
— Много должен знать командир, чтобы на своей высоте держаться, — продолжал он. — Прежде всего дело. Но кроме этого нужно, чтобы командир был человеком смелым, мог разобраться в твоей душе, понял тебя с полуслова…
— Смышляев свое дело знает, — нехотя сказал Алексей Петрович. — В технике разбирается. Но все больше заглядывает в справочники да в ценники. А вот в душу кому-нибудь заглянуть — нет. Ведь, вспомни, Евграф Артемович, ни разу участок Смышляева не вышел в передовые. А есть там добрые рабочие, я их знаю. С ними горы ворочать можно…
— Значит, согласен?
— Откуда ты взял?
— Да уж вижу!
— А соревнование как же?
— Интересно ты, Алексей Петрович, понимаешь соревнование. У тебя что-то вроде конкуренции получается. А ты ведь не только на себя работаешь.
Пологов задумался.
Две недели он «держал под обстрелом» второй участок, и дело двинулось.
Если кому нужно было повидать мастера, шли прямо на второй участок — и днем и ночью. Кое-кто даже посмеивался: на одном участке два мастера. Но Алексей Петрович — ничего. Только левая бровь иногда взлетит да дымок из трубки пойдет гуще.
В конце месяца подвели итоги: участок Смышляева завоевал переходящее знамя.
Одни удивились тому, что участок вышел из прорыва, а другие тому, что Пологов так основательно помог Смышляеву, хотя и недолюбливал его.
Знамя вручали торжественно.
Для стройки это была большая победа. То, что смышляевцы вышли в передовые, значительно приближало сроки готовности важнейшего объекта.
Вручая знамя, Нечаев посоветовал крепко держать его в руках:
— Никому не отдавайте. Даже первым своим друзьям.
Смышляев стоял рядом с директором, краснел и хмурился, будто чувствовал себя виноватым. Трудно было понять, чем он озабочен. И ответная речь его тоже получилась какой-то невнятной. Только и поняли из нее, что он благодарил Алексея Петровича.
Пологова в это время не было на площадке. Он задержался в механических мастерских.
Нечаев встретился с ним только вечером в бригаде Егорычева. Он заглянул на первый участок, чтобы воодушевить лучшую его бригаду.
— Не сдавайте позиций! — решительно сказал он.
— Верно, — поддержал Пологов. — Надо снова знамя отвоевать. Тогда поживее будет…
В конторку вошли двое рабочих второго участка.
— Что, подзадорить явились? — улыбнулся Алексей Петрович.
— Да нет, товарищ мастер, тут совсем другое…
Замолчали, поглядели друг на друга.
— Что же вы?
— Стыдно рассказывать. Наш начальник от знамени отказался.
— Как это так?
— А вот как хотите! Когда все из красного уголка ушли, он приставил знамя к стене и говорит: «Пусть тут остается…» Мы думали — шутит. А он ушел.
— И вы с ним? А знамя? — вырвалось у Нечаева.
— Ну нет! Знамя-то мы с собою взяли. Вы же знаете, как мы за него дрались! Знамя мы не оставили… А вот с начальником нашим вы непременно поговорите. Коллектив завоевал, а он… Куда это годится?
— Что ж, пойдемте к нему.
Увидев Нечаева на своем участке, Смышляев догадался, в чем дело, и заговорил первый:
— А я собирался в управление… потолковать. — Он исподлобья посмотрел на собравшихся вокруг рабочих. — Зачем его брать? Все равно не удержим. Пусть бы осталось там, где было…
Нечаев не знал, что сказать. Бывают такие минуты, когда нужно сказать или очень много или ничего. Выручил Алексей Петрович.
— Я думаю, ребята, вы другого мнения? — спросил он у рабочих и, не дожидаясь ответа, выкрикнул: — Поднимай знамя на эту вот колонну, да повыше!
Рабочие со знаменем полезли на мачту. Алексей Петрович, увлекшись, смотрел на них. Смышляев стоял опустив голову.
— Как же это вышло с тобой? — спросил Алексей Петрович, и левая бровь его резко взлетела.
— Дело-то нелегкое, — отозвался Смышляев. — На один вопрос даже в технической литературе ответа не мог найти.
— Ну что ж, — просто сказал Алексей Петрович. — Придется самим поработать. А литературу напишут потом.
Смышляев поднял глаза, посмотрел с удивлением. Обыкновенно он избегал прямых и откровенных взглядов, как бы прятал свое лицо от собеседника, а теперь забыл об этом, будто остался наедине с собою.
Черкашин работал в управлении строительства, в техническом отделе, и, как другие инженеры, был прикреплен к одному из объектов — блюмингу. Он долго приглядывался к Громову. Сначала видел в нем человека вполне серьезного, потом стал относиться к нему критически, спорил, злился. А Громов, как он замечал, относился к нему более чем терпимо: всякий раз ставил в известность, когда кто-либо мешал монтажу блюминга, советовался. Чем больше было на блюминге прикрепленных и шефов, тем спокойнее чувствовал себя Громов. В его представлении, как догадывался Черкашин, все они отвечали за работу на блюминге в равной мере с ним.
Однажды Громов пришел в технический отдел и заявил Черкашину:
— Посмотрите-ка в окно… что делают!
Бригада монтажников с помощью тросов и катков тащила на взгорок громоздкую установку. Руководил работой Смышляев.
