— А я все-таки попробую завести такую помпу для города или, может, две поменьше — они легче для переноски, — сказал Сергей Васильевич. — Опять купцов обойду, объясню, расскажу про Тульский завод, а не захотят — так за свой счет куплю.
— Обходи, коли языка да ног не жалко, — пожал плечами дяденька. — Видно, забыл, как насчет мостовых прогуливался?
Нет, городничий не забыл, но тогда речь шла о благоустройстве города, без которого действительно можно существовать, а здесь об опасности, не раз губившей имущество купцов. Теперь он не пошел к предводителю, ему не до него — по случаю близких перевыборов готовится дать парадный обед дворянам, — а начал с богатого купца Шульгина, торговавшего льном. Благообразный старик внимательно выслушал городничего и сказал;
— Мне, ваше высокоблагородие, десяти рублей на такое дело не жалко, а то и четвертную возьми. Но, кроме меня, навряд у кого хоть копейку выжмешь. И знаешь ли, что скажут? Кладовые да лавки у нас каменные, огня в них николи не вносим, пожаров, ежели с умом, и быть не должно, а у кого домишки деревянные, те пусть и платят на машину твою по рублю аль по полтиннику…
Городничий взял у него десять рублей и поковылял дальше. Шульгин оказался пророком. Только один еще купец, услышав, что старик дал десять рублей, выложил такую же сумму, а остальные четверо, к которым зашел Непейцын, говорили о каменных постройках и что пусть платят за трубу те, у кого дома деревянные.
— Погодите, болваны! — бранился, выйдя от последнего городничий. — Будете гореть, так не пошлю помпу, заливайте ведрами…
На другой день вызвал к себе цеховых старшин и повторил, что толковал купцам. Назавтра они принесли собранные с обывателей семьдесят рублей и примолвили, что труба им не суть важна, а главное — угодить его высокоблагородию. Понимай, что можешь деньги взять себе, не сочтут за обиду.
Непейцын плюнул с досады, но что с ними делать? Добавил своих тридцать рублей, положил в бюро, пометив на пакете: «На трубы», и в тот же вечер написал англичанину, что, как станет зимняя дорога, пришлет за двумя помпами малого размера доверенного человека.
— Есть ли в Ступине толковый мужик, чтобы за моей затеей послать? — спросил он за ужином дяденьку.
— Я б Кузьму-кучера послал. Но хорошо, если бы кто из цеховых или приказчиков купеческих по своим делам с нашими дровнями в Питер съездил да с Кузьмой к агличанину сходил.
— Чтоб не обсчитали его?
— Нет, чтоб, возвратясь, всему городу рассказать, что не семьдесят и не девяносто, а все сто двадцать рублев за машины плачено, что не в карман ты взял, а из кармана отдал.
— Неужто подумают? Сколько лет вас да и меня уже знают…
— Зато столетия с них начальство шкуру дерет. Видно, и решили: «Понадобились деньги городничему, вот и разрешился от поста…»
Уездное дворянское собрание прошло бурно. Три дня кричали помещики в снятом Цветковым трактире «Русский пир», куда в эти дни никого не пускали, кроме «благородных». Дважды уходили обедать к предводителю и все же забаллотировали его и выбрали нового — майора Микулина. Этот начал предводительство тем, что тоже дал обед в своем великолукском доме, заказал кузнецу Хрипунову четыре фонаря побольше Цветковских и, встретившись на улице с Сергеем Васильевичем, сказал, что слышал об его желании благоустроить город и по весне вымостит улицу против своего дома, да не просто, а по-столичному — «фигурой»…
* * *
В ноябре выпал первый снег, и по нему в легких саночках к свойственникам пожаловала княжна Варвара Федоровна.
— Григорий из города Одессы письмо прислал, что место присмотрел для дома и торгуют там скотом и зерном с прибылью, — рассказывала она. — Просит здесь все продавать и к Новому году за мной будет. Так я заехала вас спросить, сбираетесь ли деревню мою и усадьбу покупать.
— А во что ценишь? — спросил Семен Степанович.
— Насчет того с вами же советоваться Григорий наказывает.
— Есть ли, кроме нас, покупатели? — осведомился городничий.
— Есть один, да больно нам обоим мерзок.
— Кто ж таков?
— Квасов, бывший кварташка ваш, нынче сюда приказчиком откупным назначаемый. Тот дом жена продала, новый им нужен.
— Верно ль знаешь? Откуда? — огорчился дяденька.
— От него самого. Нынче утром пожаловал, как-то про отъезд мой пронюхал, не иначе почтмейстер сказал, в письме поглядевши. Хорошо, Гриша пишет почтительно, будто барыне отчет отдает.
— Почтмейстер ране его не больно любил. Но, может, про новое место прослышав, сряду перекинулся, — рассуждал Семен Степанович. — А ты что скажешь, городничий, про такого покупщика?
— Скажу, что ежели даст настоящую цену, то продать. Но людей ваших, тетушка, мне жалко, если аспиду достанутся.
— О них-то главные хлопоты, — подтвердила княжна. — Крестьяне мои все давно на оброке, от него выкупятся и в мещане выйдут. А дворовых хочу с собой увезти. Однако после свадьбы я никем владеть не смогу, раз дворянкой быть перестану. Вот и прошу всех шестерых по законной форме от меня будто купить и паспорта бессрочные выдать как на службу ко мне отпущенным.
— Откуда же шестеро? Я четверых знаю да Григория пятого, — сказал Семен Степанович.
— Григорию я уже вольную выправила, а там кучер, конюх, повар Макар да лакей Егор — четверо, да нянюшки, две старушки.
— Живы еще? — удивился дяденька. — Я думал, давно схоронила.
— Живы. Пусть едут на южном солнце греться, — рассмеялась княжна и продолжала: — Квасов одним хорош — что деньги сполна на стол кладет. Но вам я бы и в долг отдала, чтоб в близких руках дом остался.
— Спасибо, Варюша, но раз он не женат, — кивнул Семен Степанович на городничего, — нам места и в сем дому хватит. Однако ты сказала, что обоим вам Квасов мерзок. Ты, понятно, по Лукам его знаешь, а Григорий, видно, по Михельсонову двору?
Княжна усмехнулась:
— Так ведь Квасов ко мне с предложением замуж выйти являлся еще до того, как Праню Птицыну в холодную запер. Ну, я-то его живо с крыльца спустила, по колено в снегу к воротам бежал. Понятно, того не забыл, Михельсона на меня натравливал. И Гриша не раз такое слыхивал на мой счет, что любить ему Квасова не за что… Ну что ж, по рукам с дворовыми?
— По рукам! — сказал дяденька. — А мне, знаешь ли, жаль, что ты уезжаешь, когда опять тебя узнал…
— Ваша воля была, — упрекнула Варвара Федоровна, вставая. — Да, вот еще: ежели продажа Квасову состоится, то деньги на сохран до отъезда возьмите. Дом-то при сборах вверх дном будет… И напоследки вас, Семен Степанович, попрошу мне как-нибудь полчасика подарить…
— Зачем же?
— Для откровенного разговора, про старые дела великолукские.
Дяденька насупился и молчал.
— Очень попрошу в память Аннушки один секрет открыть.
— Ладно, заеду на днях, — кивнул Семен Степанович.
— О чем она? — спросил городничий, когда остались одни.
— Ума не приложу, — отмахнулся дяденька.
Но Сергею Васильевичу почудилось, что знает, о чем будет говорить со свояченицей.
* * *
Сказанное княжной подтвердилось — Квасов был переведен в Луки на место умершего Юрьевича. Обыватели понимали, что это естественно — он знает город и уезд. Некоторые предвидели возможные столкновения винного приказчика с городничим, так недавно подрезавшим его полицейские крылья. Почтмейстер при встрече пошутил, что скоро в городе вместо водки станут продавать квас и дело, мол, Сергея Васильевича с сим будет бороться. В тот же разговор Нефедьев сказал, что в газете пропечатано об уходе графа Аракчеева из министров в Государственный Совет председателем военного департамента, и осведомился, повышение ли это.
— Кто его знает, — пожал плечами Непейцын.
В начале декабря в суде совершили две сделки, при которых городничий расписался свидетелем. Сначала под продажей дяденьке всех дворовых княжны, а потом — Квасову усадьбы и деревеньки при ней. Было выговорено, что княжна живет в доме до апреля 1810 года. Квасов выложил пять тысяч сполна и пригласил княжну, Непейцыных и судью с заседателем на обед в «Русский пир», — жена его еще жила в Невеле. Варвара Федоровна, понятно, отказалась, а мужчины три часа ели, пили, болтали застольные речи.
— Теперь станем ждать, чем нонешний амфитрион тебе пакостить начнет, — сказал, возвращаясь домой, дяденька.
— А может, и не станет? — предположил Сергей Васильевич. — Даже Аркащееву протекцию поблагодарю, ежели убережет от его укусов. Довольно с меня хлопот по городу. Не прикажете ли Кузьме тройкой в Петербург снаряжаться? Нынче из мещан парень один просился туда по своим делам. Деньги лежат, надо их на дело пускать.
— Что ж, можно, — отозвался Семен Степанович.
* * *
Дожидаться неприятностей пришлось недолго. Вскоре после Нового года, начав в сопровождении квартального обход улиц, городничий увидел, что наискось от его жилища, у домика купеческой вдовы Боковой, дюжие молодцы укладывают на дровни домашний скарб.
