— Тысячу рублей! Ну и аппетит у Квасова! Дорого же обойдется каждый удар Гришкиной нагайки… Но позвольте, при чем тут письменный труд? Ведь он упал наземь левым боком…
По дороге в присутствие Сергей Васильевич зашел к Ремеру и осведомился, которая рука сломана у Квасова.
— Левая, — не задумываясь, ответил лекарь.
— Я обнаружил, Гаспар Карлович, что в деле нет справки о ее повреждении, — соврал Непейцын. — Для порядку надо таковую хоть задним числом подшить, раз дело вот-вот будет закончено.
— Отчего же, я тотчас, — сказал лекарь, — но ведь мне придется указать и прочие повреждения, что были ему нанесены…
От Ремера городничий отправился в суд, где поручил снять со справки засвидетельствованную копню, а дома засел за ответ во Псков. Сообщил, что о месте пребывания княжны Давидовой не осведомлен, повторил, что не видел никакого всадника с нагайкой и считает его плодом вымысла Квасова. К этой отписке было приложено приватное письмо Чернобурову, в котором обращал внимание на ложное утверждение Квасова, что пострадала его правая рука, в то время как в деле сохранилась справка уездного лекаря, копию с коей при сем прилагает, говорящая о левой руке, каковая, как известно, не участвует в письменных занятиях.
— Ох, замотают тебя подьячие! — сказал Семен Степанович, которому племянник прочел свои творения. — Третий месяц ни о чем ином почти не говорим. Не заметишь, как во вкус сей бумажной войны войдешь. Может, заплатить сколько-то, чтоб отстали? Рука все-таки переломлена. Напиши, мой совет, о том Чернобурову, когда опять с чем-то встрянет.
— Может, отстанет наконец, как убедится, что рука вовсе не та и платить я не собираюсь, — предположил городничий.
— На сие не надейся! — уверил дяденька. — Что им до правды? Тотчас придумают новый изворот, чтоб содрать сколько-нибудь.
Конечно, он оказался прав. Следующее послание Чернобурова сообщало, что истец — теперь уже Квасов именовался этим судебным термином — действительно имеет сломанной левую руку, но притом от рождения левша, как свидетельствует его законная супруга, и нанесенным увечьем лишен возможности служить по откупам и в других местах, отчего бессомненно потерпит немалый ущерб. Что же касается княжны Давидовой, то от бывших ее крестьян дознано, что с вольноотпущенным Кучеровым и дворовыми людьми отбыла в Новороссию, где, без сомнения, правосудием будет сыскана.
— О крестьянах мы и не подумали, — сказал, прочтя письмо, Семен Степанович. — Право, отпиши ты, что на триста, что ли, рублей согласен, а то съезди сам во Псков, окончи сие кляузное дело.
— А правда ли, что он левша?
— Вранье сущее! Но опять же, как с подлецом честному человеку тягаться? Они всегда нас обойдут, потому что готовы крест целовать, будто белое есть черное. Если бы сломленной руки у Квасова не случилось, я б тебе, поверь, такого не советовал. Сей же ущерб позволит годами душу из нас тянуть. — Дяденька потер лоб рукой. — А еще как я Варю свояченицей почитаю и в том, чтоб от суда оборонить, последний долг перед Анной Федоровной вижу…
— Все понял, — сказал Сергей Васильевич. — Сам поеду. Но как же противно с бестиями торговаться!
— Я ж тебе давно толкую, что не для радостей одних на сей планете родимся, — бледно усмехнулся дяденька.
В мрачном настроении тронулся в путь городничий. Не обидно ли отбивать бока по ухабам и отдать без малого годовое жалованье за то, что отхлестал наглого нарушителя законов, чуть не загубившего ребенка! Но не менее досадно, что сам же кругом виноват. По чьему примеру бил Квасова Григорий?.. А теперь пополняй воровской кошт, издержанный на покупку давидовской вотчины. Но правду дяденька говорит, что выхода иного нет, ежели не хочешь все силы ума тратить на ответные извороты, жить в ожидании новых козней… Впрочем, и до сего приключения много ли удалось тебе, городничий, сделать? Фонари? Уже не горят почти все. Мостовая ограничилась обещанием предводителя при избрании. Машины пожарные? Ржавеют в сарае. Недурен итог трех лет городничества! Едва ли не самое важное — что оборонил обывателей от алчности Квасова…
Такие мысли прервал на выезде из Лук сидевший рядом с барином Федор:
— Гляньте-ка, сударь, что-то новое городят…
Непейцын поднял глаза и приказал Кузьме остановиться.
Перед давидовским домом, на месте недавнего цветника, работали несколько плотников. Четыре толстых бревна были уже вкопаны, и на них утверждена площадка, к которой прилаживали крутую лесенку.
— Голубятня, что ль, будет? — спросил городничий.
— Она самая, ваша милость, — отозвался один из плотников.
— Неужто сам хозяин по такой жидели полезет?
— Не смотри, что толст, он прыткий… Вчерась грамоту из губернии получил, так мигом на почтовых ускакал, а нам наказал кончать скорей — турманов, мол, дорогих привезет…
Во Пскове все сладилось без особого труда. Уединясь с Чернобуровым в некоем закоулке губернского правления, Сергей Васильевич сказал, что с Квасовым не желает разговаривать и предлагает триста рублей, с тем чтобы о случившемся на масленой было забыто, в чем даны расписка Квасова и ручательство почтенного Матвея Лукича. Чернобуров, дружелюбно поглядывая на собеседника, ответил, что за такую сумму встревать в дело не станет, а надобно дать четыреста Квасову и сто ему, собственно для себя.
— Время пришло, государь мой, новый вицмундир строить, — указал он на замасленное на груди сукно, — а жена у меня строга. Жалованье сдай до копейки, а на свои нужды добудь приватно. Так что ежели мое предложение с вашими видами сходно, то прошу завтра после обедни на пирог, где я вам — расписочку Квасова, а вы мне — рублики.
Поторговались еще, и Чернобуров со скрипом уступил сотню квасовских, выговорив, что городничий придет на пирог во всех орденах, чтобы, как он выразился, «сей красой мою аспидку позабавить».
Вечер Непейцын провел у любезного Холмова, который уверял, что так дешево отделался только благодаря высокому столичному патрону и расположению губернатора.
После обедни в Троицком соборе, где издали видел Квасова с левой рукой на черной перевязи, Сергей Васильевич поехал к Чернобурову. Дом и обстановка оказались скромны, а жена совсем не похожа на аспидку — миловидна и любезна. Разговор за пирогом шел самый деликатный — об архиерейских певчих и комнатных цветах.
Получив в кабинете расписку, писанную твердой рукой Квасова, в которой говорилось, что не будет больше ни с кого искать «бесчестья» за побои, нанесенные ему 12 марта 1810 года, Непейцын не удержался от замечания:
— Как же вы, Матвей Лукич, мне сообщали, что он писать более никогда не сможет?
— Что про то, Сергей Васильевич, теперь толковать, когда дело забвению предано? — возразил Чернобуров. — Простив христиански друг другу, забудьте его вину, а он забудет про свою руку…
В последнем Непейцын убедился очень скоро. Очевидно, откупной приказчик скакал домой на почтовых, потому что, въезжая в Луки, городничий увидел его на новой голубятне гоняющим пестрых турманов, держа обеими руками длинный шест с тряпкой.
А под вечер дядя с племянником услышали на улице голос Квасова. Городничий подошел к окну и увидел перед кабаком своего недруга, распекавшего сидельца, потрясая обоими кулаками.
«Значит, надули меня дважды, — решил Сергей Васильевич уже довольно спокойно. — И рука преотлично срослась, и службу не думал оставлять. Так будем считать, что заплочены те деньги дяденькой, чтоб Варю не тревожили, и мною как долг Гришке за детские слезы, пролитые по вине матушки… Да еще мною же за знакомство с крючками, которых недаром Тумановский так поносил…»
Дождавшись возвращения племянника, Семен Степанович отъехал на лето в Ступино, а для городничего начались служебные будни в канцелярии, обходы или объезды шажком по городу. Наконец-то добрался до пожарных труб. Англичанин не зря взял деньги. Насосные механизмы действовали отлично, железные части были выкованы, пригнаны и окрашены добротно. И по весу оказалось не так тяжело. Два здоровых парня действительно могли без особой натуги отнести насос к месту пожара. Нежданно порадовал Непейцына в эти дни кучер Кузьма. Он запомнил все пояснения, которые давал при продаже англичанин, — как надо мазать салом поршни и растягивать на просушку рукава, передал его совет, ежели в городе есть кожевенное производство, опустить на три недели льняные рукава в дубильный чан, отчего станут крепче и не будут гнить. Тот же Кузьма подобрал дюжих молодцов, которые взялись при первом ударе набата прибегать за машинами, а на месте — качать насос и следить за цепью ведерников, чтоб без перебоя наполняли резервуары. На случившихся летом пожарах машины работали прекрасно. Струи выбрасывало на восемь шагов, и направлявшие их парни действовали спокойно и споро.
