9.01
— Полиция! Откройте, мистер Ломбардо!
Мило с трудом проснулся, потер глаза и, пошатываясь, вылез из кровати.
Он лег поздно. Полночи они с Кароль безуспешно перерывали форумы и интернет-магазины в поисках пропавшего экземпляра, везде, где только можно, оставляя объявления и подписываясь на оповещения по электронной почте. Друзья внимательно изучали все итальянские сайты, хоть как-то связанные с продажей книг.
— Полиция! Немедленно…
Мило приоткрыл дверь. Перед ним стояла помощница шерифа, невысокая брюнетка с зелеными глазами и американо-ирландским шармом, явно принимающая себя за Терезу Лисбон.[86]
— Добрый день. Кэрен Кэллен, сотрудник полиции округа Калифорния. У нас ордер на ваше выселение.
Выйдя на террасу, Мило увидел стоящий перед домом грузовик для перевозки мебели.
— Что за дерьмо?
— Будьте добры, не усложняйте нашу работу! — пригрозила офицер полиции. — В последние несколько недель банк отправил вам несколько предупреждений о необходимости выплатить задолженность.
Двое грузчиков уже стояли у входа, готовые по первому знаку взяться за работу. Кэрен Кэллен протянула Мило конверт:
— Кстати, это вызов в суд за сокрытие имущества, подлежащего аресту.
— Вы имеете в виду…
— …«Бугатти», которую вы заложили.
Помощник шерифа кивнула грузчикам. Не прошло и получаса, как они вынесли из дома всю мебель.
— Это еще цветочки по сравнению с тем, что сделает с вами налоговое управление! — издевательски крикнула Кэрен, захлопывая дверцу машины.
Мило остался один. Он стоял на тротуаре с чемоданом в руке, внезапно осознав, что ему даже негде переночевать. Как боксер, только что получивший страшный удар, он пошатнулся, сделал несколько шагов в одну сторону, потом в другую, не зная, что делать. Три месяца назад он уволил двух сотрудников и продал офис в даунтауне. У него не было ни работы, ни крыши над головой, ни машины — ничего. Он слишком долго отказывался смотреть правде в глаза, надеясь, что все утрясется, а теперь она мстила ему.
Татуировки на руках пылали в лучах утреннего солнца. Глядя на эти стигматы прошлого, Мило мысленно вернулся к прежней жизни, дракам, жестокости и нищете, от которых, казалось, убежал навсегда.
Завывание полицейской сирены вывело его из задумчивости. Он обернулся с мыслью дать деру, но понял, что угрозы нет.
Это была Кароль.
Она сразу поняла, что случилось, и взяла быка за рога: решительно забрав у Мило чемодан, она запихнула его на заднее сиденье патрульной машины.
— У меня есть удобный раскладной диван, но не думай, что сможешь тусоваться просто так. Я сто лет собираюсь ободрать обои в гостиной, еще нужно побелить кухню и заделать швы между плиткой в душевой. В ванной течет кран, а на стенах следы от сырости, с этим тоже надо что-то сделать. Короче, я даже довольна, что тебя выселили…
Мило кивком поблагодарил ее.
Да, он лишился работы, дома и машины.
Но у него осталась Кароль.
Он все потерял.
Кроме самого главного.
* * *
Рим
Район Трастевере
23 сентября
Художник Лука Бартолетти вошел в семейный ресторанчик на окраине города. Здесь можно было отведать простую римскую еду в старинном интерьере. Тарелки со спагетти тут ставили на столы, накрытые клетчатыми скатертями, а вино приносили в кувшине.
— Джованни! — позвал он.
Никого. Хотя часы показывали десять утра, в воздухе уже пахло свежеиспеченным хлебом. Ресторан купили родители сорок лет назад, но теперь здесь заправлял его брат.
— Джованни!
В дверном проеме показался силуэт. Но это был не брат.
— Что ты так кричишь?
— Здравствуй, мама.
— Здравствуй.
Ни поцелуев. Ни объятий. Ни одной теплой нотки в голосе.
— Мне нужен Джованни.
— Его нет. Он пошел к Марчелло за пиццей.
— Ладно, подожду.
Стоило им остаться наедине, повисало тяжелое молчание, полное горечи и невысказанных упреков. Так случилось и на этот раз. Они редко виделись, еще реже разговаривали. Лука долго жил в Нью-Йорке, а после развода вернулся в Италию. Сначала он поселился в Милане, а уже потом купил квартиру в Риме.
Чтобы сгладить неловкость, Лука зашел за барную стойку и сделал себе эспрессо. Он мало времени проводил с семьей: работа была универсальным предлогом, чтобы прогуливать крещения, свадьбы, первые причастия и бесконечные воскресные службы. Но он по-своему любил родных и страдал оттого, что не умеет с ними общаться. Мать не понимала его живопись и уж тем более почему эти картины так нравятся людям. У нее в голове не укладывалось, зачем платить десятки миллионов евро за монохромные полотна. Лука не сомневался, что она считает его ловким мошенником, который умудряется жить в свое удовольствие и при этом «не работать». Это непонимание стало миной замедленного действия в их отношениях.
— Как поживает твоя дочь?
— Сандра поступила в лицей в Нью-Йорке.
— Ты вообще с ней не видишься?
— Вижусь, но нечасто. Ты же знаешь, что опекуном назначена ее мать.
— Небось ни одна встреча не проходит без проблем?
— Я пришел не для того, чтобы выслушивать всякую чушь! — вспылил Лука, вставая и направляясь к выходу.
— Подожди!
Он замер на пороге.
— Ты чем-то встревожен?
— Это мои проблемы.
— Что ты хотел от брата?
— Хотел спросить, нет ли у него кое-каких снимков.
— Снимков? Ты ведь никогда не фотографируешь! И всегда твердишь, что не хочешь захламлять жизнь воспоминаниями.
— Спасибо за помощь, мама.
— Какие фотографии тебе нужны?
Но Лука ушел от вопроса.
— Зайду к Джованни попозже, — бросил он, открывая дверь.
Пожилая женщина подошла и взяла его за руку.
— Лука, твоя жизнь стала похожей на твои картины — такая же однотонная, сухая и пустая.
— Это видимость.
— Нет. И ты прекрасно это знаешь! — грустно возразила она.
— До свидания, мама.
Лука закрыл за собой дверь.
* * *
Женщина пожала плечами и вернулась на кухню. На ее старом деревянном, украшенном плиткой столе лежала хвалебная статья из «Ла Републики», посвященная творчеству Луки. Дочитав до конца, мать вырезала ее и положила в большую папку, куда на протяжении долгих лет складывала все, что писали о сыне.
* * *
Лука вернулся домой. Он сложил кисточки вместо щепок в большой камин, стоящий в центре мастерской, и чиркнул спичкой. Пока пламя разгоралось, он собрал валяющиеся по всему помещению полотна, как готовые, так и незаконченные, методично полил уайт-спиритом и бросил в огонь.
«Лука, твоя жизнь стала похожей на твои картины — такая же однотонная, сухая и пустая». Словно загипнотизированный, художник смотрел, как горят его творения.
В домофон позвонили. Выглянув в окно, Лука увидел сгорбленную фигуру матери. Он спустился, чтобы поговорить с ней, но, открыв дверь, обнаружил, что она исчезла, зато в почтовом ящике появился толстый конверт.
Нахмурившись, художник распечатал пакет. В нем лежали те самые фотографии и письма, которые он хотел попросить у брата!
«Как она догадалась?»
Он поднялся в мастерскую и разложил на рабочем столе свидетельства далекого прошлого.
Лето 1980. В тот год ему исполнилось восемнадцать и он познакомился со Стеллой, своей первой любовью, дочерью рыбака из Порто-Венере. Утром они гуляли по набережной в порту мимо тесно прижавшихся друг к другу узких разноцветных домиков, а во второй половине дня купались в небольшой бухте.
Рождество того же года. Они со Стеллой бродят по улицам Рима. Начавшийся летом роман не закончился с наступлением осени.
Весна 1981. Счет из отеля в Сиене, где они впервые занимались любовью.
1982. Куча писем, которые они отправляли друг другу. Обещания, планы, порывы — водоворот жизни.
1983. Стелла подарила ему на день рождения купленный в Сардинии компас с выгравированной фразой: «Чтобы жизнь всегда приводила тебя ко мне».
1984. Первая поездка в Соединенные Штаты. Стелла на велосипеде на мосту Золотые Ворота. Паром, плывущий в тумане на остров Алькатрас. Гамбургеры и молочные коктейли в «Лори'с Дайнер».
1985… смеющиеся лица, двое влюбленных держатся за руки… счастливая пара, который не страшны никакие сложности… 1986… он продал свою первую картину… 1987… родить ребенка или еще подождать?.. начало сомнений… 1988… компас сломался…
По щеке Луки тихо скатилась слеза.
«Эй, не смей реветь!»
Он ушел от Стеллы в двадцать восемь лет. В тот отвратительный период, когда все разладилось. Ему хотелось писать по-другому, но он не знал, как именно, и в результате своих душевных метаний разрушил семью. Однажды утром он проснулся и сжег все картины, точно так же, как сегодня, а потом крадучись ушел. Он ничего не объяснил Стелле: ему хотелось покончить с этими отношениями и заняться собой и своей живописью. Вскоре Лука нашел пристанище на Манхэттене и полностью изменил стиль. Он отказался от фигуративного искусства и принялся очищать картины от всего лишнего, пока не пришел к белым монохромным полотнам. Затем он женился на ловкой галеристке, сумевшей продвинуть его и открыть дверь к успеху. У них родилась дочь, но несколько лет спустя они развелись, продолжая тем не менее работать вместе.
