— Какая чудесная малышка!
— Да, очень забавная.
— И такая воспитанная!
— А ты хочешь иметь детей? — внезапно спросил Мило.
Кароль тут же заняла оборонительную позицию:
— Что за странный вопрос?
— Э-э-э… мне кажется, ты будешь отличной матерью.
— С чего ты взял? — огрызнулась она.
— Просто чувствую.
— Бред!
Мило одновременно удивила и расстроила резкость Кароль.
— Почему ты так реагируешь?
— Я хорошо тебя знаю. Уверена, это одна из фразочек, которыми ты охмуряешь девиц. Ты же думаешь, что любой приятно услышать такое.
— А вот и нет! Ты несправедлива ко мне! Чем я заслужил такое отношение?
Он так разнервничался, что опрокинул стакан.
— Мило, ты меня не знаешь! Тебе ничего не известно о моей личной жизни.
— Так расскажи, черт возьми! Что за секреты?
Кароль задумчиво посмотрела на друга и решила поверить в искренность его намерений. Может, она и правда погорячилась.
Мило поднял стакан и промокнул лужу салфеткой. Зря он, конечно, вспылил, но внезапные перемены в настроении Кароль по отношению к нему становились невыносимы.
— Почему ты обрушилась на меня, стоило затронуть эту тему? — спросил он более спокойным голосом.
— Потому что я уже была беременна.
Кароль отвернулась. Правда сама собой вышла на свет, как пчела, вылетающая из банки после нескольких лет, проведенных в заточении.
Мило был ошарашен. Он сидел не шелохнувшись и смотрел на глаза Кароль, блестевшие в темноте, как грустные звезды.
Она достала свой билет на самолет и положила на стол.
— Хочешь узнать подробности? Отлично. Я доверюсь тебе. Я раскрою свою тайну при условии, что ты не произнесешь в ответ ни одного слова. Я расскажу то, что не знает никто, а потом сяду в такси и уеду в аэропорт. В двадцать один тридцать последний рейс в Лондон, а оттуда в шесть утра есть самолет до Лос-Анджелеса.
— Ты уверена, что…
— Абсолютно. Я рассказываю и уезжаю. А потом ты неделю не звонишь и не ночуешь у меня. Либо так, либо никак.
— Хорошо, я согласен.
Кароль посмотрела по сторонам. В центре площади гигантские статуи фонтана Четырех Рек уцепились за обелиск и бросали на нее суровые взгляды.
— В первый раз он сделал это в мой день рождения, когда мне исполнилось одиннадцать, — начала она.
* * *
Бретань
Плогоф — мыс Ра
— Только не говори, что умеешь разжигать костер, — пошутила Билли.
— Конечно, умею, — обиделся я.
— Ладно, поиграй в мужчину, а я буду смотреть на тебя обожающим взглядом покорной женщины.
— Если думаешь, что мне это помешает…
К великой радости Билли, над Финистером бушевала гроза: ставни хлопали, потоки воды лились по стеклам, а в доме было холодно, как на Северном полюсе. Очевидно, упомянутое в объявлении выражение «деревенское очарование» переводилось с французского как «отсутствие отопления» и «отвратительная изоляция».
Чиркнув спичкой, я попытался разжечь горку сухих листьев, которые засунул под поленья. Огонь быстро принялся… и почти сразу потух.
— Неубедительно.
Билли тщетно пыталась скрыть улыбку.
В банном халате и с тюрбаном из полотенца на голове она подбежала к камину.
— Найди мне газету.
Порывшись в ящике буфета, я обнаружил старый номер «Экип» от 13 июля 1998 года, вышедший на следующий день после победы Франции в Кубке мира по футболу. На первой странице огромными буквами было написано «НАВСЕГДА», а ниже фотография Зинедина Зидана, бросающегося в объятия Юрия Джоркаеффа.
Билли разъединила листы и скомкала так, чтобы воздух легко проходил между ними, объяснив при этом:
— Бумага должна дышать. Меня так учил отец.
Она перебрала щепки, оставив только самые сухие, и сложила их над комом бумаги. Наконец Билли построила нечто вроде вигвама из крупных поленьев и гордо произнесла:
— Теперь разжигай.
Две минуты спустя в камине весело потрескивал огонь.
От порывов ветра стекла дрожали так, что лишь чудом не вылетали из оконного переплета. Хлопнул ставень, в тот же момент произошло короткое замыкание, и комната погрузилась в темноту.
Я порылся в счетчике в надежде, что свет включится сам собой, и уверенным голосом сказал:
— Ничего страшного. Очевидно, что-то с предохранителем или с пробками…
— Возможно. Только это счетчик на воду. А электрический висит в прихожей… — издевательски сказала Билли.
Я с хладнокровной улыбкой выслушал замечание и направился было к выходу, но она схватила меня за руку и…
— Подожди!
Она сняла с головы полотенце, развязала пояс, и халат соскользнул на пол.
Я обнял ее, и наши тени переплелись на стенах комнаты.
* * *
Рим
Пьяцца Навона
19.20
Кароль слабым голосом рассказывала Мило о своем исковерканном детстве. Она поведала ему о долгих годах кошмара, когда отчим приходил к ней в постель. О годах, когда она потеряла все: улыбки, мечты, невинность и вкус к жизни. О ночах, когда ненасытное чудовище повторяло перед уходом: «Ты ведь не скажешь маме? Не скажешь?»
Как будто мама ничего не знала!
Потом Кароль рассказала о чувстве вины, о законе молчания, о том, как ей хотелось броситься под автобус, когда она возвращалась из школы. И об аборте, который она втайне от всех сделала в четырнадцать лет. После этого она чувствовала себя опустошенной, почти мертвой, в жизни не осталось ничего, кроме страданий.
Она рассказала о Томе, который помог ей уцепиться за жизнь, каждый день открывая врата в волшебный мир «Трилогии ангелов».
Наконец, она попыталась объяснить, почему до сих пор остерегается мужчин и не верит в жизнь, а иногда, хотя ей стало существенно лучше, на нее накатывают приступы отвращения…
Кароль замолчала, но не встала из-за стола.
Мило сдержал слово: пока она говорила, он ни разу не раскрыл рта.
Но один вопрос напрашивался сам собой.
— Когда это закончилось?
Кароль задумалась: отвечать или нет? Она оглянулась и обнаружила, что австралийцы давно ушли. Выпив глоток воды и надев свитер, который до этого лежал у нее на плечах, она ответила:
— Это другая история, и я не уверена, что имею право рассказывать ее.
— А кто… кто имеет право?
— Том.
* * *
Бретань
Плогоф — мыс Ра
Огонь постепенно затухал, озаряя комнату слабым дрожащим светом. Прижавшись друг к другу и укрывшись одним одеялом, мы страстно целовались, как переживающие первую любовь подростки.
Час спустя я пошевелил угли и подложил в камин полено.
Мы умирали от голода, но в шкафах и холодильнике было шаром покати. Правда, в буфете я обнаружил бутылку сидра со странной надписью «Made in Quebec».[89] Это оказался так называемый ледяной сидр, который делают из яблок, провисевших на дереве до первых морозов. Я откупорил бутылку, глядя в окно: на улице все еще свирепствовала буря, не видно было ни зги.
Завернувшись в одеяло, Билли встала с дивана и подошла ко мне с двумя керамическими чашками в руках.
— Я хочу кое о чем спросить, — начала она, целуя меня в шею.
Она сняла со спинки стула мою куртку и достала из кармана кошелек.
— Можно?
Я кивнул. Отогнув наполовину оторванную подкладку в отделении для банкнот, Билли достала металлическую гильзу и спросила, показывая ее:
— Кого ты убил?
* * *
Лос-Анджелес
Мак-Артур-Парк
29 апреля 1992 года
Мне семнадцать. Я сижу в школьной библиотеке и готовлюсь к экзаменам, как вдруг в зал вбегает девочка и кричит: «Их оправдали!» Все сразу понимают, что речь о деле Родни Кинга.
Годом ранее этого двадцатишестилетнего афроамериканца полиция остановила за превышение скорости. Пьяный водитель отказался выполнять приказы стражей порядка, и они избили его электрическими дубинками. Он отчаянно сопротивлялся, а те молотили, не видя, что с балкона их снимает режиссер-любитель. На следующий день кассета оказалась на телевидении. Кадры моментально разошлись по миру, все телеканалы бесконечно показывали их, заставляя людей испытывать чувства гнева, стыда и возмущения.
— Их оправдали!
Разговоры стихают, отовсюду несется страшная ругань. Возмущение и ненависть буквально наполняют читальный зал. В моем районе большинство населения черные. Я понимаю, что беда не за горами и лучше всего сейчас же вернуться домой. Известие о вердикте разносится со скоростью света. Воздух наэлектризован, все раздражены. Полиция, конечно, не впервые злоупотребила полномочиями, да и судебные процессы черные нечасто выигрывают, но тут была видеозапись, а это все меняет. Вся планета видела, как четверо распоясавшихся полицейских избивали несчастного. Более пятидесяти ударов дубинкой и десяток пинков ногами обрушились на закованного в наручники человека. Чудовищный оправдательный приговор стал последней каплей. Президентство Рейгана и Буша и так было настоящим ужасом для бедных слоев населения. У них не осталось сил терпеть. Им надоели нищета и безработица. Надоели наркотики и образовательная система, где нет ни намека на равенство.
