такую в жены?
Вот к ней и завез ямщик своего пьяного пассажира и, сдав его в мягкие, прилипчивые Фроськины руки, уехал обратно.
Стоит «Ку-ку» на якоре. Ждет своего капитана, а он вторые сутки гуляет с развеселой Фроськой.
На третьи сутки вечером проснулся наконец Сердяга и рявкнул по-морскому:
— Полундра!.. Горю!
Но никто не бежит на зов капитана.
Поднялся с грязной постели. Пощупал карманы, а они пусты, как у доброго матроса.
С минуту посидел с выпученными от испуга глазами и схватился за голову.
Еще бы! В его черном большом портмоне хранилось жалованье команды катера.
Хмель быстро улетучился. Сердяга выскочил на улицу.
— Фроську не видела? — спросил у встречной женщины.
— На берегу под лодкой.
Проклиная Фроську, он пошел на берег.
Темнота быстро сгустилась. Ветер нагнал тучи, и крупные редкие капли застучали по кондырю фуражки.
— Господин капитан! Здорово, земляк! — услышал Сердяга.
— Кто ты? — злобно спросил он.
— Туз Червонный.
— A-а, земляк, здорово!.. Ты зачем приехал?
— Жениться.
— Дурак!..
Идет Сердяга, а за ним черной тенью движется Туз Червонный. Вот наклонился Туз и поднял увесистый камень. Потом быстро нагнал капитана и сквозь зубы процедил:
— Собака купецка, получай!
Как-то уж очень быстро Михаил Леонтьевич нашел нового капитана и отправил в Подлеморье.
Новый капитан внешне полная противоположность Сердяге. Маленького ростика, щупленький, подвижной, походит на суетливого воробья, такой же вертоголовый и вездесущий.
Этот на своем «Ку-ку» не спал ночей, не давал рыбакам утаить ни одной рыбки.
Пригорюнились подлеморцы.
Уж на что хитер Николка — брат Хионии — из-под носа у Сердяги, бывало, наловит омулей, а тут попался. Перехитрил его новый капитан. Отобрал и сети, и рыбу, и лодку.
Сама Хиония пришла к капитану.
— Господин хороший, будь добродетелен, возверни моему братухе сетишки и лодчонку.
— Нельзя! — отрезал тот и презрительно оглядел Хионию.
Вспыхнула баба и, угрожающе набычившись, сердито проговорила:
— Стукнули сатану Сердягу, а тебе-то и я открутю голову, как цыпленку!
— Но-но! Еще вздумала пугать! Вот ужо прикажу матросам — выкинут…
Подбоченилась рыбачка, подняла голову и пошла на капитана.
— Это меня-то?.. А ну-ка, позови своих шанят! Посмотрим, кто первый полетит за борт?!
— С ума сошла, ведьма! — пятясь по палубе, капитан нащупал дверь и, мгновенно открыв ее, скрылся в каюте.
Хиония сплюнула. Подойдя к борту, сразу же сникла, погрустневшими глазами оглядела море и тихо прошептала:
— Батюшко Байкал!.. Пошто к нашему берегу не несешь доброе «дерево», а все «гниль» да «утопель»?! Добрых-то мужиков скоро всех изведут: то на войне, а то и ни за понюх… И моего сердечного Гордюшеньку угнали в тюрьму…
…А море равнодушно молчало и нежилось под горячим августовским солнцем. Какое ему дело до людских горестей и бед?! И до Хионии ли ему сейчас?!
Тудыпка-приказчик заставил Магдауля с Лобановым колоть клепки[45]. Откуда-то привез еще двух бондарей, и теперь в бондарке раздается гулкий перестук от зари до зари.
Сколько было заготовлено бочек, все запростали рыбой. В этом году небывалый привал омуля, и Тудыпка-приказчик с ног валится от усталости. Везут и везут рыбаки — завалили рыбодел.
В этот сезон и у Тудыпки ходит за омулем своя собственная сетевая лодка. Пять рыбаков трудятся на него с самого Николы-вешнего. Так, мало-помалу, мечтает Тудыпка к сорока годам сделаться самостоятельным рыбопромышленником.
— У Растудыпки башка варит! — говорят про него.
Он и в самом деле умеет вести коммерческие дела, умеет ладить с людьми.
А Ванфед называет его коротеньким словом — лис. Не согласен с ним Магдауль.
— Не-е, Ванфед, ты не ладно баишь. Лиса хороший зверь, а Тудыпка мастер обман делать, сколько рыбы себе тащит. Я все видела. Она, Растудыпка-то, вонький росомаха.
Клепку колоть — это не дрова рубить. Нужно выбирать высокое прямослойное дерево. Поэтому тут главенствует Магдауль — лесной человек. Уж в деревьях-то он разбирается.
Сначала облюбует сосну, обойдет вокруг нее. Покачает головой, вздохнет, прошепчет какое-то заклинание и прежде, чем начинает рубить, сделает зачес на дереве, потом острием носка топора отдерет щепу и только тогда вынесет свой приговор Волчонок.
— Эта пойдет!
Начинается рубка. А когда послышится едва уловимый треск и чуть покачнется дерево, Волчонок отсылает сына подальше от себя.
Ганька замирая ждет: вот сейчас с шумом и треском, ломая сучья соседних деревьев, полетит на землю исполин и грохнет о твердь земную.
И грозный гул, словно пушечный выстрел, разнесется по тайге!.. А многоголосое эхо подхватит… и долго и смачно повторяет его.
В обед на лесную делянку к лесорубам пришел Мельников.
— Ешь, Кешка, уху. Ганька варил, — угощает Магдауль гостя.
— Спасибо, Волчонок.
Ганьке нравится Кешка — могучий и добрый, никогда худого слова не скажет, не просмеет его, как иные русские.
Мельников весело подмигнул Ганьке.
— Тебя, братишка, в любую артель возьмут поваром. Смотри-ка, уха-то какая знатная!
После обеда Мельникова будто подменили. Он сердито нахмурился, изменившимся голосом заговорил с Лобановым:
— Дядя Ваня, рыбаки затевают плохое дело.
— Что такое?
— Грозятся спалить дом Лозовского и утопить «Куку».
Лобанов не удивился. Он молчал. Носком старенького сапога разминал золотые стружки. Потом, вздохнув, сказал:
— Завтра воскресенье… и, кажись, празднуют Кириллы и Улиты.
— О, какой знаток, дя Ваня! — улыбнулся Кешка.
— Зайдет «Ангара». Народ сам соберется в бухту Солененькую… И там надо поговорить. — Подумав, Лобанов добавил: — Это будет не собрание, не митинг тем более… а просто сошлись люди и поговорили…
Мельников кивнул.
— А как начать, дя Ваня?
Лобанов насупил густые бурые брови. Затянулся самосадом и выпустил дым, а потом, медленно подбирая слова, сказал:
— Надо, Кеша, просто подсесть к тем, кто больше озлоблен, да если среди них есть языкастые да горластые…
Мельников усмехнулся.
— Хионию затащить бы туда?.. Баба громкая, да и зла на господ. Она там поднимет такой грохот!
— Можно, — улыбнулся Лобанов.
— А ты, дя Ваня, выступишь?
Затряс лысиной Иван Федорович.
— Мне нельзя. Следят.
Магдауль молча слушал их разговор. Думал, пронесло уже беду-страданье. Радовался, что делом занялся — любо ему с деревьями бороться. А тут, поди ты, снова слова тяжелые голову задавили. Зашумело у Волчонка в голове. Плюнул он и ушел с полянки в чащу непробудную.
В Онгокон заглянула «Ангара». Как и всегда, ее облепили со всех сторон рыбацкие лодки.
Кто встречает, кто провожает, а большинство привезли на продажу рыбу и весело торгуются с покупателями.
Медный Туз Червонный приволок ящик свежих омулей и ревет, задрав огненную голову:
— Эй, Туз Трефный! Забирай ящик за бутылку!
Сверху на веревочке спустилась бутылка с водкой.
Рыбак трахнул ладонью о донышко — пробка шлепнулась в воду
