— Любопытно, что она теперь скажет, — признался Беляк. — Потерпевшая уже дома, у нее все в порядке, кроме уха, и то заживает. Завтра лично с ней побеседую.
Из слов Беляка стало ясно, что он решил отбросить всякую конспирацию.
— Минуточку, — энергично вмешалась Наталка — Этот Баул еще у вас?
— У нас. До завтра.
— А его уже спрашивали насчет лысого Лохмача, почему у того был простой, из-за которого он так нервничал, и как долго, и когда его последний раз подряжали на работу, и почему ждать не хотел? А если не спрашивали, то надо до завтра..
— Был ли Баул с Лохмачом в Малкине? — добавила Аня.
Поднявшийся было, чтобы уходить, Беляк плюхнулся назад и значительно посмотрел на Витека. Чуткий к людским страданиям Витек на сей раз предложил кальвадос.
— Почти два с половиной месяца Лохмач простаивал два месяца и две недели. Эти две недели окончательно исчерпали его терпение и финансы. Предположительный Зенон-чистильщик в ответ на деликатные намеки плевался, ругался последними словами и грозился горло ему перерезать. О Малкине Баул ничего не знает, но подозревает, только подозревает, что именно там у Лохмача была последняя работа. А потом кранты, как отрезало.
— А о причине не проболтался? Может, подвел работодателя, и тот больше не хочет иметь с ним дела?
— Если бы не хотел, последствия были бы более радикальные. Баул, конечно, интеллектом не изуродован, но нутром чует. По его догадкам выходит, что у кого-то там возникли проблемы со здоровьем, вроде несчастного случая. А этот некто уж больно над собой трясется, носится, как курица с яйцом, а люди простаивают. Да и людей этих, по Баулову мнению, всего ничего: Лохмач да его шеф, вряд ли больше, потому Баул и надеялся, что его тоже подключат. А теперь уже не хочет, не по нему такая работа, а все из-за чертова уха, он человек брезгливый и смотреть на такое не может. Опять же Лохмачу Баул не верит, когда тот говорит, что накладка вышла и они такими методами не пользовались. Честное слово, больше из него выудить не удалось.
— А когда Лясковский своими почками занялся? — спросила Конрада ледяным тоном безжалостная Наталка.
И тем не менее Конрад взглянул на нее с нескрываемым обожанием. Люди не слишком молодые обладают богатым жизненным опытом, мой жизненный опыт принялся подавать обнадеживающие сигналы. Наталка была энергичной и открытой, вопросы задавала ясно и без подвоха, от нее так и веяло честностью и прямотой, в отличие от Клары, от которой до недавнего времени был без ума Конрад. От той почти никогда прямого слова не услышишь, не понять у нее было, ждет ли она решения от партнера или мечтает, чтобы он исполнял ее желания, предварительно при этом отгадав, чего же Клара хочет. Я-то знала ее много лет и не раз ей говорила, чтобы не валяла дурака. Где она видела мужиков, чтобы сами о чем надо догадывались?! Таких не бывает.
Ну, вот Конрад и угодил на прямую противоположность. Живительный источник, можно сказать. Удивляюсь, как еще на колени не рухнул.
— Шесть недель тому назад, — ответил Конрад с готовностью. — Сначала как-то неопределенно намекали, а уж напрямую Клара начала говорить с месяц, да и то про Скочигая. Впрочем, какая теперь разница?!
— Может это быть как-то связано? — задумчиво спросила Наталка сама себя.
— Стечение обстоятельств, — без особой уверенности заметил Беляк. — И не такие совпадения бывают. Только вводят людей в заблуждение.
Комиссар снова встал со стула.
— Еще минуту, — мягко попросила Аня, и Беляк послушно сел. — Кажется, у вас был портрет того рыжего Зенона в лысом, так сказать, варианте?
Офицер хлопнул себя по лбу и чуть не оборвал карман пиджака.
— Так бы и ушел, ведь несколько раз собирался показать, вот, взгляните на распечатку…
Аня долго вглядывалась в видоизмененную физиономию, потом пустила листок по рукам.
— Это он, я уверена. Скажу сразу, чтоб потом не забыть, — он у меня с двумя людьми ассоциируется. Лысого я помню по процессу, выступал в качестве свидетеля, второстепенного, фамилии я, конечно, не помню, но есть в деле. С другой стороны фамилию и имя Зенон Стемпень я встречала при сходных обстоятельствах, тоже свидетель, тоже малозначимый. Не могу сказать, один и тот же это человек или двое разных, а вот процесс проходил лет восемь назад, и слушалось дело о примитивном убийстве. Обвиняемый звался Пушок и именно поэтому и запомнился. Представьте себе, вовсе не кличка, а самая настоящая фамилия, а если учесть, что пушок был под два метра ростом, весил двести килограммов и имел физиономию недоразвитого гиппопотама, то забыть его просто невозможно. И имечко ему досталось редкое — Божидар, думаю, вы его отыщете в архиве и что-нибудь накопаете насчет свидетелей. А вдруг этот рыжий чистильщик и в самом деле Зенон Стемпень и в деле найдутся данные свидетелей? А Пушок, должно быть, еще сидит.
— Отлично! — восхитился Беляк. — Прямо завтра кого-нибудь отловлю, это действительно шанс! Жаль, что свидетелей не фотографируют.
— Позвольте обратить ваше внимание, что свидетели и так как можно скорее сматываются с места происшествия, — осторожно заметила я. — А так удирали бы еще быстрее.
Беляк, вставая, посмотрел на меня с укором.
— Да, вот еще! — вспомнил Конрад. Беляк сел на место. — Обе Вжосяк… Я с дочкой одной из них сдружился, Фирка ее зовут, от какого имени — не знаю, Фирка и Фирка… Она мне рассказывала, что клиентки напропалую сплетничают и делятся слухами и с мамой, и с теткой, чуть ли не всю свою жизнь пересказывают, советуются, мужьям и любовникам косточки перемывают. А они обе, и мама, и тетя, каждая в отдельности, все Кларе передают. Клара умеет и молчать, и слушать, может, притворялась, что слушает, но думаю, все же не притворялась. А вот что дальше с этим делала, и предполагать не хочу.
— Даже подумать страшно, — мрачно подытожил Витек пророческим тоном.
Беляк смог, наконец, удалиться.
* * *
Показания потерпевшей, крайне скупые и полные противоречий, в конечном счете полностью совпали с рассказом Баула, с той только разницей, что по вопросу оторванного уха пострадавшая дама всячески пыталась затушевать собственную вину, в чем, надо сказать, не очень преуспела. По всей вероятности, она здорово поцарапала Лохмача, поэтому не удивительно, что он живо расстался со своими салонными манерами. Баул на такую ерунду даже не обиделся.
Это была первая информация, дошедшая до нас на следующий день. Привезла ее Аня. Незадолго до нее Витек привез Малгосю, которая по пути запаслась едой. Мой дом явно превращался в некое подобие генерального штаба или, если угодно, малины нетипичной шайки, а хозяйка сего заведения совсем забыла о существовании таких объектов, как магазины. Хорошо, что я смогла еще приготовить из полученных продуктов весьма оригинальное блюдо, состоящее из сосисок, белой колбасы, целой банки хрена со сметаной и ни с того ни с сего белой и красной фасоли. Все это могло спокойно стоять на малом огне и потихоньку подогреваться.
Аня успела посекретничать с Беляком, и у нее хватило совести без промедления поделиться с нами полученными знаниями.
— Оказывается, Пушка запомнили все, кто имел хоть какое-либо отношение к тому делу, — сообщила она, не скрывая своего удовлетворения. — В основном благодаря сказанному одним из свидетелей, а именно: «Пушок на этого барана свалился и раздавил в лепешку». Сопоставление Пушка с лепешкой из барана стало для всех настоящим потрясением. И вообще, двухсоткилограммовый пушок — то еще чудо природы. Дело сразу же нашлось.
— И что? — поторопила Малгося.
— Определенности пока нет. Зенон Стемпень действительно давал показания, и все его персональные данные в деле имеются, но никто не помнит, как он выглядел. Других свидетелей тоже никто не запомнил, и неизвестно, кем мог быть тот лысый с кудряшками. Будут искать, начнут с Пушка, кстати, ему осталось сидеть уже всего ничего, вот-вот выйдет, а Стемпень давно адрес сменил, так что придется попотеть.
Малгося расстроилась.
— Общественность, можно сказать, костьми ложится, а им все мало?
— Если бы не это проклятое ухо, я бы пальцем не пошевелила, — сердито заявила я. — Делать мне больше нечего! Первый раз за два года организовала бридж.
Витек тут же предположил, что во всем виноват бридж, причем объяснениями он себя утруждать не стал. Малгосю больше заинтриговало мое отношение к ушам, ведь слуха у меня все равно нет, так что же так беспокоиться?
— Мне же ухо отрезали, забыла? Ну, оторвали, какая разница?! Ты что, прессы не знаешь? Сейчас же раструбят, что Хмелевская осталась без уха, и меня тут же начнут всюду приглашать, а мне, между прочим, не до того. И вообще, я серьги сроду не носила! И пусть знают все эти человекообразные, что у меня ничего не отрезается и не отдирается, а то им хуже будет, пусть Беляк что хочет делает, а я этого так не оставлю!
