„И поздравляю! Спа-си-бо!“ — Потом продолжает читать письмо К. В.: — «Самолеты сбросили сорок восемь мест, из них семь не найдены. Предлагаю слиться в один отряд. Удивляюсь, ради каких благих целей сидят в Баджале Лесовский, Жеребцов и К°. Чего ждут? Ну, черт с ними! О Прищепчике и Походилове сообщено. Перебирайтесь в Чуйки к шестнадцатому. Буду там. Машу беру с собой, придет с оленями. Час ночи. Ваш Иванов».
15 ноября. Рабочие перенесли в Чуйки продовольствие.
16 ноября. Забрали манатки и двинулись в Чуйки. Шли по тропе, проложенной вчера рабочими. Мороз стягивал губы. Тропа вилась около косогора по узким заберегам. Лед отставал от воды на полметра, изредка потрескивал, но держал. В одном месте косогор выдался далеко вперед, — пришлось ползти по кромке льда. Опасность лишь в том, что можно свалиться в воду. Только миновали это место, как натолкнулись на еще большую неприятность. Лед у одного из утесов обвалился, преградив нам путь. Вода, словно радуясь нашей неудаче, ехидно облизывала утес и журча отбегала. Было два решения: возвращаться, чтобы по отлогой части влезть на косогор, или же сразу лезть. Не успели мы со Всеволодом взобраться и на три метра, как ноги скользнули на леденелой скале и мы скатились на животах под уклон. Мешали рюкзаки, тянули вниз. Полезли снова, взобрались немного выше и опять скатились. Неприятно возвращаться. Потеряли больше часу, но, наконец, пришли к стоянке и переправились на другой берег на бате. И снова с заберегов на косы, с кос на забереги. Надоело тащиться со всеми, пошел быстрее и вскоре всех перегнал. Через час увидал дым, идущий из зимовки. Заглянул внутрь, но сразу же и пригнулся, задыхаясь от дыма. Из землянки послышался смех. Я пригнулся к земле и увидал Машу. Присев на корточки, она сидела у маленького костра.
— Откуда ты? — спросил я ее.
— Из Могды. На! — Она протянула мне пачку папирос «Казбек».
— Откуда?
— Из Могды… На! — И она протянула мне яблоко.
— Черт возьми! Откуда, Маша?
— Из Могды. На! — И она протянула мне шапку, потом мыло «Земляничное» и еще два яблока.
Пока я ел яблоки, она рассказала о том, как дошла («Ох и здорово же ходит К. В., еле успевала за ним»). Как бросали самолеты грузы и еще, уже известное мне. Разъяснила «о благодарности». Было совещание экспедиции по радио, запросили начальников партии о лучших для премирования. Жалеют нас. Ведь наша партия в самых тяжелых условиях.
Постепенно подошли все. Ник. Александрович получил «Казбек», довольно крякнул и, постучав пальцем по коробке, убрал ее в карман.
Ночь прошла плохо. Постели нет. Землянка не обжита, кругом щели. Спали по очереди, навалив на спящего все что можно.
17 ноября. Подходили «зады». Подошел Субботин с Рязанчиком, Юрком и Баландюком. У них случилось несчастье. Пожар. Ночью вспыхнула палатка, и все вещи сгорели, не исключая и полевых документов. Юрок спалил волосы.
Пришли Скипочка, Царев, Никитин. Начались обычные истории: «Дай то, дай другое!»
Прибыли олени. Привезли масло, конфеты, папиросы, муку, сахар, свечи, крупу, шпиг, рукавицы, перчатки. Зажили! Впервые за много дней почувствовали себя сытыми по-настоящему.
18 ноября. — Я отлично помню, консервы были. Они завернуты в брезентовый плащ. Были еще вчера, а сегодня их нет, — взволнованно говорит Маша.
— Двенадцать глаз — и не усмотрели; удивляюсь, что люди делают, чем заняты? — обвиняет нас Ник. Александрович.
Странная манера сваливать на тех, кто совершенно непричастен. По накладной значится сорок банок консервов. Их нет. Могли украсть только вновь прибывшие. Я выхожу из землянки и тщательно осматриваю каждый след. Маша взволнована. Ник. Александрович брюзжит насчет невнимательности, халатности. Брюзжит долго и нудно. Вошел Рязанчик. Маша отозвала его и сообщила о пропаже. Чудачка, чего она хочет? Но Рязанчик пошел в свою землянку и поднял там такой трам-тарарам, что даже у нас было слышно.
— Он, грит, если не представите, то, грит, мозги размозжу, — докладывает нам Прокопий.
А немного спустя все выяснилось — не привезли их. Соснин, видимо, не послал.
19 ноября. Утром пришел Киселев и принес записку от К. В.
«Предлагаю сегодня явиться в полном составе на трассу. Детали на месте.
К. В.».
— Коротко и ясно, — сказал Всеволод.
Вышли в полном составе. Через час увидали К. В.
— Всеволод Евграфович, идите на двухсотый пикет и гоните нивелировку. Николай Александрович, мне бы хотелось, чтоб вы прошли по косогору с глазомерной съемкой, возьмите двух рубщиков, вешильщика и заменщика. Поговорим после, меня рабочие ждут. Субботин, идите домой, ваших рабочих я послал в Могды за валенками. Сережа, иди к Нине и веди пикетаж. Маша, скалькируйте профиль для Еременко, он ждет его. Все!
И я еле успеваю за ним.
— Иди дальше, лента там, — останавливаясь у рабочих, говорит он, и я бегу дальше.
На ленте Нина, Перваков и Чибарев. Первакова не узнать, поправился.
— На, веди пикетаж, — говорит Нина, — а я домой, что-то нездоровится.
Встречаю Сарафа, он — подлинный цыган. Оброс жгучим, черным волосом. Все работают. Работаю и я. Хорошо!
23 ноября. Сегодня закончили трассирование от Могды до косогора. Сегодня же К. В. решил перебираться в Керби. Я после двухдневного отсутствия (ночевал у К. В.) опять вернулся к своим. Как все же приятно быть дома. У К. В. несравненно лучше и питание и зимовка, но я себя чувствовал там как-то стесненно. Всеволод тоже вернулся и, улыбаясь, рассказывает о прошедших днях.
— Странно поставлено дело, — говорит он. — Вышел, ничего не подозревая, и, извольте радоваться, четыре ночки провел в новом месте. Не находите ли вы, что все это очень похоже на работу НКВД?
Ник. Александрович смеется неслышным смехом. «Осторожность, осторожность!» — его лозунг.
Никогда не думал, что мне будет так приятно встретиться с Машей. Даже Шура заметила и сказала: «Соскучились, голубчики!» Ну да это чепуха, просто приятно. А к вечеру, как и всегда, опять рассорились. Наши ссоры весьма оригинальны — говорим колкости с хорошим
