В любом случае, ишерии имели одну привилегию: они могли не отрабатывать. И не важно, кем ты приходишься нынешнему главе рода — хоть родным сыном, хоть семиюродным племянником. Носишь фамилию и находишься под защитой рода — значишь, обладаешь правом не работать.
Такое есть у Магнуса, у Леонардо, было у Берти. Но Алан, например, военнообязанный, несмотря на то, что зарабатывает столько, что может нанять маленькую армию вместо себя. Просто король позволил ему отработать свои годы позже. Важный нюанс — среди ишериев даже считалось дурным тоном работать сразу по профессии. Многие продолжали обучение или начинали работать на свой род, а иногда и вовсе отправлялись в путешествие.
Тяжелее всего с кадрами было в среде лекарей и учителей. Обучить человека пользоваться своей силой — только кажется, что легко. Да, первые заклинания можно выучить с кем угодно, лишь бы хватало упорства. Но когда начнутся более сложные схемы — просто наблюдатель больше не подойдет. Тут нужны особые навыки и, что уж скрывать, особый темперамент. Прибавить к этому такой важный нюанс, что из всех академий, расположенных в королевстве, всего пять лучших студентов-учителей могут сами выбрать себе любого работодателя. Все остальные вольны выбирать только из школ магии, которые принадлежат короне.
И Алан сам когда-то это предложил: стране нужны маги, а для этого нужно сделать обучение в школах как можно более доступным. Кто ж знал, что через пятнадцать лет ему понадобится где-то достать сразу двух магов, которые смогут подготовить новичков к инициации?
Глава 23. Падения в бездну
Утром Мелли проснулась отдохнувшая, но с ощущением, будто что-то в ней умерло. Они привыкли жить в тени Лавра — ему доставалось все, ему прощали все, его откровенно больше любили. Но все же Мелли казалось, что в сердце родителей есть немного места и для нее. Хотя бы чуть-чуть, капелька родительской любви должна же была перепасть и ей?
Она не могла сказать, что в семье их держали совсем уж в черном теле. Всегда была еда, хватало одежды, мать никогда не отказывала им в нужных женских принадлежностях — крема, пусть и простенькие, всегда были на туалетном столике Мелли и Роззи. Шпильки, заколки, добротные чулки — пусть и недорогое, но Мелли не знала, что такое бедность.
Хотелось верить, что все это означало, что их тоже любят. Просто меньше, чем Лавра. Сейчас же Мелли чувствовала себя опустошенной, понимая, что никогда этой любви и не было. Если и были какие-то чувства, то это явно не та бескорыстная родительская любовь, что знакома большинству детей.
Обычно Мелли старательно искала в воспоминаниях крупицы доказательств того, что мама ее тоже ценит… сейчас пришлось признать самой себе: все это было просто выполнением обязательств. Мама делала то, что должна делать мать, чтобы общество не начало сплетничать о семье еще больше. Папа и вовсе довольствовался утверждением, что отец должен быть строг.
Зябко кутаясь в одеяло и прижимая к себе пушистого Данко, Мелли оплакивала свои детские надежды. Она давно должна была понять еще когда ее продали, но… но все же осознала и приняла только вчера.
Было еще очень рано, и Мелли надеялась, что успеет выплакаться до прихода Уны, но внезапно услышала шаги. Не Уны — мужские, размашистые. Дверь ее спальни открылась — и Мелли с ужасом увидела, как в комнату вбегает Мануш, гордо задрав вверх хвостик, а следом за ним входит Алан.
— А мне даже нравятся эти хвостатые, — улыбнулся он, прислонившись к косяку двери. — Сдал тебя и твои слезы, практически потребовал, чтобы я явился успокаивать хозяйку.
Мелли испуганно прижала к себе Данко сильнее: вот же маленькие шкодники! Высокий интеллект для домашних животных, пожалуй, все же лишнее. Обычный кот остался бы с хозяйкой, а этот побежал за подмогой. Алан, так и не дождавшись от Мелли хоть какого-нибудь ответа, оторвался от косяка двери и сам подошел к ней. Закутал в одеяло, как в кокон, прошелся к креслу у стола и там сел, усадив Мелли себе на колени. Она сама едва пикнуть успела, вяло трепыхаясь в коконе из одеяла.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— То, что твои родители так поступили с тобой, не значит, что ты плохая, — неожиданно для Мелли сказал Алан.
Та удивленно уставилась на него. Алан улыбнулся, бережно убрал у нее с лица прядь волос, а потом проговорил:
— Я вырос в приюте. Бывало, к нам попадали дети, которых отдали уже довольно взрослыми. И мысли о том, что их отдали, потому что они были плохими, — это самое частое.
Мелли чуть качнула головой:
— Я не думаю, что я плохая… просто… я… я хотела думать, что тоже достойна любви. Я была хорошей дочерью. Я хорошо училась, помогала по дому, я умею готовить, выращивать самые капризные томаты, я знаю, как содержать ферму, я… я лучше…
Алан прижал ее к себе и поцеловал в висок. Мелли снова расплакалась. Она уткнулась носом в плечо Алана и самозабвенно рыдала, практически чувствуя, как со слезами уходит и боль. Алан гладил ее по спине, шептал что-то успокаивающее, нежное. Когда слезы кончились, Мелли показалось, будто она стала легкой как перышко.
Ее никогда не любили. Значит, и она больше не обязана оглядываться на них, думать об их мнении и состоянии. Раньше ей было неловко встречать их в замке — пока она расхаживает в шелковых платьях, они выполняют самую неприятную работу. Сейчас она поняла, что все ее долги розданы. Они вырастили ее, а потом продали — как выращивают и продают скот. Эти люди ей никто.
— Спасибо, — тихо сказал Мелли. — Спасибо, что…
Алан снова поцеловал ее в висок:
— Может, Берти и купил тебя как вещь, но ты как-то быстро перестала ею быть. Ты нужна нам, Кроха.
Мелли почувствовала, как ее глаза снова наполняются слезами:
— Прости… я такая плакса.
Алан покачал головой:
— Слезы — это не плохо.
Какое-то время они сидели в тишине, только за окном пели птицы, а на коленях в унисон мурлыкали Мануш и Данко. Мелли положила голову на плечо Алану и не могла разобраться в своих чувствах. Ей было… хорошо? Что-то царапалось в ней, говорило, что так реветь при мужчине — ненормально. И что доверие к нему, что как раз сейчас формировалось, это очень плохо, ведь он тоже может предать. Он не любит ее, она просто нужна им как постельная игрушка… но казалось, что во фразе «ты нужна нам» все же скрывается что-то большее, чем желание заниматься с ней сексом.
Алан начал говорить как-то внезапно:
— Знаешь, как я познакомился с Гарольдом? Мы ведь оба — боевые маги, но немного разных профилей. Я с самого начала выбирал защиту, меня больше интересовали те заклинания, которые можно накладывать на предметы и людей. Это тоже подраздел боевой магии, но все же большая часть моих коллег занимается немного другим — стараются не защитить, а убить оппонента. Гарольд — проклинатель. Это вообще другая сфера боевой магии, да и учиться он начал раньше меня. Мы не встречались на профильных уроках, но после инициации большая часть магов остается еще на пару лет в Академии, и часто это Академии уже в других городах, где эти маги будут работать. Можно изучать дополнительные дисциплины. Иногда реально нужные, иногда интересные, иногда — просто модные. Например, вся столичная аристократия посещала курс по бытовой магии, посвященной уходу за волосами.
Мелли смотрела на него с любопытством — она пока не понимала, к чему он начал этот рассказ, но звучало интересно.
— В общем, мы с Гарольдом были чуть ли не единственными боевыми магами, которые посещали все лекарские курсы в полном объеме. Мы даже оба можем немного лечить — дара нет, но срастить сломанную ногу или залечить ожог вполне нам под силу. Но самое интересное в том, что мы эти курсы посещали не для того, чтобы стать лекарями. Нам было интересно, как устроен человеческий организм, мы оба планировали потом использовать эти знания в жизни. Гарольд надеялся создавать новые проклятья, которые будет тяжелее остановить и, например, они будут работать медленно. Условно — проклясть в организме что-то мелкое, что не приведет к смерти сразу. А через месяца два, когда сама магия из тела выветрится, человек умрет из-за того, что одно маленькое точечное проклятье запустило череду проблем в организме, которые может исправить только настоящий целитель.
