Патриарх Иоаким скончался 27 марта 1690 года. На пороге могилы он призывал царя ввести смертную казнь для тех, кто проповедует переход в другую веру, отказаться от встреч с иноземцами, лишить их командных постов в армии, не давать строить кирхи в Немецкой слободе.
Можно представить, как нравились Петру его предсмертные наставления.
Царь хотел видеть преемником Иоакима псковского митрополита Маркелла, импонировавшего ему своей просвещенностью и либеральным настроем. Тот говорил на варварских языках — латыни и французском — и имел бороду умеренной длины. Но царица Наталья Кирилловна окоротила сына и отдала предпочтение консервативному митрополиту Казанскому Адриану.
Во время шествия на «ослята», на котором восседал патриарх, рядом должен был идти, символически придерживая поводья, царь. Петр решительно отказался участвовать в этом обряде.
Но, несмотря на крайне резкие выпады против духовенства, он оставался убежденным христианином. «Петр не был атеистом, напротив, он был, несомненно, человеком верующим, но его религиозность не имела того церковного характера, который был свойственен русскому благочестию времен Московской Руси». «Он уважал Бога, но хотел, чтобы Церковь не вмешивалась в государственные дела и управление страной. Вследствие этого отношения с духовенством были сложными и натянутыми».
Действительно, представляется, что, как всякий смертный, он веровал — в глубине души. Но ему не хватало того величайшего смирения, которое должен проявлять самодержавный властелин, сообразуя и подчиняя свою волю интересам своей страны и своего народа. Сочетая знаменитое «Ндраву моему не препятствуй!» с абсолютной неограниченной властью, он вершил свою волю без оглядки на священное достоинство государя, на православную мораль. Не встречая сопротивления, он развил в себе греховный навык и предавался ему стремительно.
Душа, привычная к греху, отдавалась ему без борьбы.
Патриарх Адриан в жесткой форме осуждал общение царя с иноземцами, приносившими в Россию ереси и «богопротивное» инакомыслие. Вызывали возмущение духовенства и бритье бород, и отказ от традиционной одежды, и курение, и разрешение строить протестантские церкви. В народе распространились слухи, что царя подменили в Немецкой слободе, что на престоле «немец», «швед», «Лефортов сын». Среди раскольников множились разговоры о пришествии Антихриста, о проклятии, наложенном на весь русский народ. Под Новгородом появился старец, говоривший: «Какой он нам, христианам, государь? Он не государь — латыш: поста никогда не имеет; он льстец, Антихрист, рожден от нечистой девицы, писано об нем именно в книге Валаамских чудотворцев, и что он головою запрометывает и ногою запинается, то его нечистый дух ломает, а стрельцов он переказнил за то, что они его еретичество знали… прямого государя христианского, царя Иоанна Алексеевича, извел он же, льстец…»
За такие слова грозила мученическая смерть.
Первым шагом Петра по ограничению власти Церкви стало образование Монастырского приказа. Теперь государевы чиновники должны были навести порядок в обширных церковных владениях. Изъятые доходы монастырских хозяйств были направлены на войну со Швецией. Для этой же цели с церквей снимались колокола, хотя, как выяснилось, из колокольного металла нельзя было отливать пушки.
Государство легализовало существование староверов: им разрешалось исповедовать свою веру при условии уплаты определенного налога.
После кончины Адриана Петр решил «повременить» с выборами нового патриарха и затянул такое положение на долгое время.
Постепенное подчинение Церкви «общей пользе» привело к возложению на белое духовенство некоторых фискальных функций: предоставление сводных отчетов о крещениях и отпеваниях. Это положило начало государственному контролю за рождаемостью и смертностью в стране. Царь сделал также попытку наложить руку на тайну исповеди, обязав верующих исповедоваться по меньшей мере один раз в год под угрозой передачи дела ослушавшихся в суд.
Митрополит Стефан Яворский в 1713 году в присутствии Сената осудил фискальную политику Петра, прибавив к тому прозрачные и укоризненные намеки на образ жизни царя. Это решило судьбу духовенства. Петр не желал ни от кого терпеть критику. Тем более что он нашел единомышленника в лоне самой Церкви в лице одного из самых образованных людей своего времени, Феофана Прокоповича. Епископ выступил в качестве одного из первых в России приверженцев естественного права, обосновывая передачу людьми всей полноты власти монарху божественным предопределением: «Монархов власть есть Самодержавная, которым повиноватися Сам Бог за совесть повелевает». По его мнению, любое деяние самодержавной власти полностью оправдано, а сопротивление ей должно беспощадно караться. Насколько созвучными воззрениям Петра оказались его высказывания!
Насильственный акт Петра превратил Церковь в духовный департамент империи — Синод. С 20-х годов XVIII века церковный суд потерял даже видимость самостоятельности. Осуждения и отлучения, духовная цензура продолжались уже как деятельность одного из государственных учреждений российской монархии. Если ранее Русская церковь проповедовала гуманистические идеалы христианства, отрицала насилие и сеяла просвещение, то под эгидой Петра чины духовного ведомства все более «отступали от культуры», мешали «приращению наук», смелому движению человеческой мысли.
Несмотря на блестящие полемические способности своих сотрудников «из духовных», в умах большинства своих подданных Петр оставался Антихристом.
После длинного ряда арестов лиц разных сословий, после лютых пыток в августе 1722 года в Москве на Болоте был казнен «старец безумный Левин». Его вина заключалась в том, что он находил в Петре олицетворение Антихриста. Правительствующий Сенат приговорил обезглавить старца, а тело его сжечь. Перед казнью у Левина вырезали язык, «чтобы он злых слов народу не рассеивал», отрубленная голова направлена в Пензу, место его рождения, для выставления на столбе.
Петр во Франции
Петр очень стремился к союзу с Францией. Париж манил его еще в 1698 году, во время Великого посольства. Петр ждал, даже пытался вызвать приглашение, но его не последовало. Царь утешился довольно скоро. «Русскому, — говорил он, — нужен голландец на море, немец на суше, а француз совсем ни к чему». Но и Франция относилась весьма равнодушно к существованию московитского царства где-то далеко на Востоке. Его монарх сохранял облик властелина экзотического, странного, темного, но, в общем, мало любопытного. До 1716 года имя победителя при Полтаве даже не значилось в списке европейских государей, напечатанном в Париже.
Но двум столь сильным государствам невозможно было жить в Европе и не поддерживать дипломатических отношений. Дипломаты Петра установили контакт с представителями Версальского двора. Теперь Франция, пытаясь спасти свою союзницу Швецию от неминуемой катастрофы, готова была взять на себя роль посредницы в ее переговорах с Россией. Поездка царя во Францию в 1717 году была устроена с целью ускорить окончание Северной войны и подготовить брак его восьмилетней дочери Елизаветы с семилетним французским королем Людовиком XV.
Если бы альянс, предлагаемый русскими, учредился, то Россия могла вознестись на вершину величия. Замысел состоял в том, чтобы объединиться с королем шведским, если бы тот уступил России обширные провинции, после чего уничтожить господство Дании на Балтийском море, ослабить гражданской войной Англию и переместить в Московию всю северную торговлю. С самого начала стороннему наблюдателю было ясно, что русские дипломаты работали плохо: Франция именно сейчас вступила в переговоры о союзе с императором и английским королем Георгом.
Петр редко разлучался со своей любимой подругой, но Екатерина не сопровождала его во время путешествия по Франции. По-видимому, Петр сознавал, что его ненаглядная «Катинька» годится только для домашнего пользования да для мелких германских княжеств — в Париж он поехал без нее. Человек достаточно проницательный, он понимал, что там ему предстоит очутиться среди новых элементов культуры и утонченности жизни, предъявляющих другие требования благопристойности и приличий.
Молодой маркиз де Майи-Нель был приставлен к царю, чтобы организовать его путешествие из Кале в Париж. Эта миссия оказалась нечеловечески трудной и провальной с самого начала. Прежде всего маркиз явился не вовремя, потому что наступила русская Пасха и все были мертвецки пьяны. Один государь держался на ногах и находился почти в обычном состоянии, хотя выходил инкогнито в восемь часов вечера, отправляясь пить к своим музыкантам, помещенным в трактире. Но и на трезвую голову маркиз вызывал у царя только раздражение. Петр постоянно осыпал его насмешками и тяжеловесно острил относительно привычки де Майи-Неля переодеваться по нескольку раз в день. «Видно, молодой человек не может найти портного, который одел бы его вполне по его вкусу», — язвил царь, не любивший расставаться со старой грязной одеждой[26].
