Старлей же потянулся и пошел к грузовику. Рядовой Ширшиблев уже завел мотор и внимательно прислушивался к рычащему мотору. Чего-то ему не нравилось. А рядом сидела сержант Иришка Попова с такой счастливой улыбкой, что Калинин сам невзначай улыбнулся.
Она помахала ему рукой, с зажатым в пальцах одуванчиком. А потом, вдруг сообразив, выскочила из кабины:
– Товарищ старший лейтенант, вы садитесь, я в кузове поеду!
– Сиди уже. Задержанного, кто охранять будет?
– А он очень опасный, да? – понизила голос связистка.
– Очень, – серьезно ответил Калинин. – Каждый день он съедает двух симпатичных связисток на завтрак, трех на обед и одну санитарку на ужин.
– Почему только одну? – захлопала ресничками Ирина.
– Потому что все санитарки толстые!
– Да ну вас, товарищ старший лейтенант! Вечно вы шутите! Ой, а у вас щека в складочку! – снова улыбнулась она.
Старлей потер щеку:
– Мама у меня говорила – это снюлька приходила и натоптала!
– Кто?
– Ну, снюлька… Фея сна!
– Сами Вы, Ирина, фея! Сердюк, твою мать! Ты скоро? – резко оборвал он ненужный разговор.
– Это… – пробасил тот. – Все уже. Задержанный в кузове.
– Понятно… – старлей поправил портупею, еще раз протер глаза и, встав одной ногой на колесо, запрыгнул в кузов. А потом постучал по кабине:
– Поехали!
Машина тронулась. Дорога была уже лучше, чем от роты лейтенанта Костяева до штаба полка. По крайней мере, не кидало из стороны в сторону как мешки с картошкой.
И потому Леонидыч и Калинин могли спокойно поговорить.
– Ну, рассказывай, дорогой ты мой, – сказал старший лейтенант, едва они отъехали.
– Что рассказывать?
– Откуда такая информация-то у тебя?
– Откуда надо, старлей.
– Ты, Владимир Леонидыч, давай-ка хвостом-то не крути. Мы с тобой сейчас где? На Северо-Западном фронте. А против нас группа армий "Север". А ты мне про Харьков рассказываешь. Никак пешком оттуда сюда шел, чтобы немцы не поймали?
– Товарищ старший лейтенант…
– Давай на ты? Меня Александром зовут! Володей мне тебя не с руки звать, в два раза меня старше, я тебя Леонидычем буду. Сойдет?
– Договорились. Так вот. Откуда такая информация, как я ее получил и чего с ней делать – я доложу только в штабе фронта. А ты об этом и не узнаешь никогда.
– Осназ? – после минутной паузы уточнил Калинин.
– Будешь смеяться – ВВС.
– О как! – удивился энкаведешник. И едва не прикусил язык оттого, что машина в очередной раз прыгнула на кочке. А потом помолчал, но все же спросил. Из чистого любопытства, конечно:
– А звание? В твоих годах уже по штабам надо сидеть… ВВС…
– Майора хватит тебе?
– Мне хоть маршал, – вздохнул старлей. – В моей полосе ответственности все равны.
Леонидыч промолчал. Минут через десять старлей сказал, как будто совершенно не в тему:
– Эх, знать бы, когда война закончиться…
– Не скоро.
– Думаешь через год только?
– Думаю, через три.
– Вот не фига себе! – удивился старший лейтенант. – Это как же через три, если товарищ Сталин сказал еще зимой, что сорок второй год будет годом окончательного разгрома немецко-фашистских захватчиков?
Леонидыч покосился на старлея, обхватил себя руками и ответил:
– Керченское наступление уже захлебнулось. И немцы сейчас добивают остатки пятьдесят второй, кажется, армии на полуострове. А летом и Севастополь возьмут. А у соседей, на Волховском, Вторая ударная уже в окружении. И через тоненькую ниточку выползает из болот у деревни Мясной Бор. Власов только вот не выйдет. В плен попадет и на немцев служить будет. А вот под Харьковом через неделю такая дыра откроется – немцы попрут до Сталинграда и Грозного. И только оттуда мы тихонечко пойдем на запад. Немцев убивая и сами по сопатке получая. И не раз. Вот тебе и три года.
Особист помолчал, а потом сказал так, что в его голосе звякнул металл:
– А ты в курсе, Владимир Леонидович, что сейчас пораженческие настроения тут разжигаешь и антисоветские разговоры плетешь?
– В курсе, Саша, в курсе… Только от этого ничего не меняется. А может быть изменится, если ты меня в штаб фронта доставишь. А еще если там гэбня ваша кровавая – такими же нормальными людьми как ты окажется…
– Кто кровавая? Не понял?
– Не бери, старлей, в голову… – сказал Леонидыч. А про себя подумал, что Еж обязательно бы добавил – бери чуть ниже… Интересно, как они там?
А они там только что поужинали. И разговорились вовсю:
– Интересный какой этот… Энкаведешник, – сказал Еж. – Нормальный мужик. Уставший только как собака.
– Угу. А глаза такие добрые-добрые! – вспомнил старый анекдот Вини.
– Нее… Нормальный. Я думал, сразу под расстрел. Они же такие.
– Какие-такие? – подала голос Рита. У девчонок-то допрос был еще впереди.
– Ну что обязательно всех окруженцев сразу в штрафбаты, что там пристрелить каждого несогласного с политикой партии и правительства…
– Еж! Штрафбаты только через месяц, примерно, появятся, – сказал Вини.
– А сейчас чего?
– Не помню.
– Интересно, чего с нами будет?
– На передовую отправят. А тебя в тыл к немцам обратно.
– Зачем это?
– Ты там все наши военный тайны откроешь, но непременно все перепутаешь. И тогда немцы войну проиграют.
– Они и так ее проиграют.
– А с тобой во главе – еще быстрее, – буркнул дед.
– Девки! А чего вы там шепчетесь? – спросил Еж, резко обернувшись к Рите с Маринкой, которые закопались в серое сено чуть поодаль.
– Еж! Гуляй лесом, а? – раздраженно сказала Рита.
– Отстань от девчонок, – одернул Андрея Вини.
– Ну и ладно. Шепчитесь. Я и так знаю – о чем они. О мужиках.
Маринка приглушенно засмеялась, а Ритка на этот раз уже рявкнула:
– Еж – ты дурак!
– Андрюха, ты и впрямь, отстань от них.
– Да я чего… Ты, вот дед, скажи мне лучше – я так и не понял, почему ты нам с Вини не разрешил открыться. Сейчас бы ехали все с Леонидычем вместе. И Леха он, вообще, историк. От него пользы много. А хер майор один разве справиться без нас?
Дед почесал бороду:
– А тебе не понятно, что ли?
– Не совсем…
– Это вот я, старый балбес, сразу вам поверил. А вот старшой этот, хоть мужик и хороший, всех вас за шкирку и в "желтый дом". А того лучше – тоже под трибунал. За симуляцию. Вот Леонидыч доберется до начальства. Кому надо сообщит – вот тогда и за вами приедут.
– Это точно. Не поверят, – кивнул Вини. – Случай был. Точно не помню когда. Может, уже и случился здесь. А может быть и нет. "Шторх" немецкий приземлился на нашем аэродроме. А в "Шторхе" немецкий майор из оперативного отдела какой-то танковой дивизии. Так вот. При нем была копия немецкого плана "Блау" – удары на Кавказ и Сталинград. Так вот… Ставка наша не поверила документам. Слишком ценный приз достался. Так не бывает. Решили, что дезинформация, что, на самом деле, немцы будут опять наступать на Москву. Укрепили центр. Даром, что ли, наши Ржев пытаются взять и тот же Демянск? Упреждают инициативу. Вот теперь сравни – бумага за подписями фюрера и всей его шайки – и мы. Три оболтуса без документов. Так что Кирьян Василич прав. Если Леонидыч там докажет нашу важность – за нами приедут в два счета. А нет…
– А что тогда?
– А ничего. Своими руками будем историю переделывать. Может быть и впрямь на день раньше удастся войну закончить. Шальбурга же хлопнули на пару недель раньше? Ты, кстати, на карте показал все начальнику штаба?
– А как же! – загордился Еж. – Все что запомнил. Где у них минометы, как обойти лучше. Я ж карты умею читать. Стоп! Дед Кирьян а почему ты сказал, что только за нами приедут? А ты?
– А я-то им на какой ляд? Я свое дело сделал. Пользу больше тут принесу.
– А… Кирьян Васильевич, а что ты делать-то собрался?
– В армию попрошусь. Поди возьмут еще, а? Старый конь хоть глубоко не пашет, но и не испортит борозду-то… Ритуль, как ты думаешь?
– Я думаю, как там Леонидыч…
…А Леонидыч в это время дрых в полуторке как сурок, несмотря на разбитую дорогу.
Старший лейтенант Калинин же, время от времени поглядывая через заднее стекло в кабину, где заразительно смеялась сержант Иринка Попова, думал над странностями поведения партизан.
Чего же в них не то?
Калинин посмотрел на беспечно храпящего Леонидыча.
И тут его осенило!
Ёк-макарек!
Глаза!
Глаза у них не такие!
Обычно все смотрят с опаской, некоторые со страхом. Очень редко – с ненавистью. Большинство с настороженностью.
А эти… Эти с любопытством. Богатырев с легкой усмешкой. Микрюков – с удивлением каким-то радостным. А вот пацаны – именно с любопытством. Как будто кино смотрят. С таким взглядом Калинин сталкивался еще в Москве, когда сопровождал, еще будучи сержантом НКВД, делегацию американцев. Только те свои эмоции не скрывали – бурно радовались всему как дети. Особенно в метро. Решили, что их в музей привели. Неужели эти – шпионы? Чьи? Немецкие? Непохоже. Англия, Франция? Но более идиотского способа заброски и придумать сложно. Может быть это дети эмигрантов? Заговор? А этот унтер, пошедший ва-банк, чтобы отвлечь внимание – проводник? А на кой черт им командование фронта? Думай, Саша, думай!
