— Вот это дела! А тебе не страшно оказаться приманкой? — уже совсем по-другому заговорила Николь.
— Страшно, конечно. Всегда есть риск, что что-то пойдет не так. Но сейчас больше всего на свете я хочу очистить имя отца, а этого подонка посадить за решетку.
Подруга одарила меня восхищенной улыбкой, как если бы я сообщила ей, что решила возглавить революцию. Николь всегда была слишком впечатлительной. Погрузившись в собственные мысли, девушка пригубила чай из чашки и перевела мечтательный взгляд на окно, за которым разыгралось утреннее солнце.
Ванюшка доел остатки пюре, и я вытерла чумазое личико салфеткой. Оказалось, вчерашний вечер наш малыш провел с будущей родственницей, старшей сестрой Дмитрия Петровича, которая всей душой полюбила этого белокурого ангелочка.
— А теперь давай рассказывай, что там у вас с Арсением? Я же вижу, как ты вся светишься.
— А что у нас? Сначала он подвез меня до автосервиса. Я всю дорогу пыталась с ним о чем-то поговорить, улыбалась, хотела рассмешить. Но Сеня вел себя как-то отстранённо и даже подозрительно, будто я могу его покусать, — захихикала Николь. — А в следующий раз, когда поздним вечером мы спускались в пустом лифте из вашего офиса, не говоря ни слова, сам на меня набросился с поцелуями, как изголодавшийся зверь. Сначала я испугалась, а потом мне даже понравилось, — подруга соблазнительно прикусила губу, а ее пухленькие щечки вспыхнули румянцем.
— Ого, вот это новости! А после лифта?
— А после мы не виделись несколько дней. Я все ждала, что позвонит, напишет, объяснит хоть что-то, поговорим по-человечески… В общем, места себе не находила. Он ведь мне сразу понравился. Не знаю… Вот смотришь на него, вроде, взрослый и успешный мужчина, сильный, уверенный в себе. А в глаза заглянешь, там ранимый ребенок сидит, недоверчивый, надломленный и колючий, словно его обидел кто. Так и хочется к груди прижать и по голове погладить. Понимаешь?
— Возможно, ты и права, — призадумалась я, с другой стороны взглянув на Сеньку. — А дальше что было?
— Выползаю в пятницу из универа после пятой пары, у главного входа его модная тачка стоит, а сам Арсений бедром капот подпирает. Я сначала даже разревновалась. Вдруг он еще кого ждет? Но когда меня увидел, так заулыбался, что все сомнения пропали. Подошел, сгреб в охапку, расцеловал и увез в свою берлогу. Отпустил только под утро, — смущенно призналась Николь, с подозрением поглядывая на Ванюшку, словно тот мог кому-то разболтать подробности ее личной жизни. — Я таких ненасытных мужчин еще никогда не встречала. Хотя, у меня и опыта в этом плане никакого не было. Одно ходячее недоразумение не в счет. И вчера вечером, стоило нам с Арсением встретиться, все снова повторилось.
— Получается, вы теперь вместе? — подытожила я.
— Да не знаю. Поговорить-то мы так и не успели. Все не как у людей, — выдала Николь, и сама рассмеялась до слез.
Стоило вспомнить про Сеньку, как тот высветился на ее смартфоне под какой-то сопливо-романтичный рингтон. На девичьем лице расплылась счастливая улыбка от уха до уха.
— Я еще отойти не успела после этой безумной ночи, а он уже соскучился, — испытывая мужское терпение на прочность, «пожаловалась» подруга.
— А может, он наконец решил нормально поговорить? С вашей страстью только по телефону это и получится, — подтрунивала я над новоиспеченными влюбленными.
После короткого общения по телефону Николь засобиралась и уехала. Проводить ее из своей комнаты вышла и моя мама. Я была рада, что у нас с ней все прояснилось. Но после благотворительного вечера у меня все еще оставался один вопрос, ответ на который хотелось бы услышать.
Разговор предстоял непростой, мы обе это осознавали и не торопились его начинать. Сначала уложили спать Ванюшку и только потом пришли на кухню пить травяной чай.
— Почему, мам? Почему ты молчала столько времени? Ты же видела, как я переживала, боялась преследования, мучилась от чувства вины…
— Я не могла, Сандра, — ее длинные пальцы напряженно обхватили чашку, а губы сжались в тонкую линию.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Чего не могла? Неужели ты думаешь, что я стала бы осуждать тебя из-за нового мужчины? Отца больше нет, я достаточно взрослая, чтобы понять…
— Да дело не в этом! — вскрикнула мама и глубоко вздохнула, собираясь с мыслями. — Я не могла признаться самой себе. Дима… То есть Дмитрий Петрович, он замечательный. Лучше всех, кого я знала. Но не из нашего круга. Он не имеет титулов и родовитых корней, не разводит лошадей, не увлекается коллекционными винами, ничуть не разбирается в искусстве. Он обычный работяга, Сандра, немногим успешнее других. Сначала я даже боялась, что кто-то из бывших знакомых увидит нас вместе. Мы из разных миров, понимаешь?
— Нет, мам, не понимаю. То, о чем ты говоришь, всего лишь условности.
— Условности? Да на этих условностях строилось все мое воспитание, вся моя жизнь, если хочешь! Моя бабка, которая, между прочим, была потомственной княжной, перевернулась бы в гробу, узнай, что ее внучка собралась замуж за пекаря с фамилией Ложкарев. Она рассказала бы мне, как низко я пала.
— Но ведь ты счастлива с ним? Разве нет? Рядом с папой я никогда тебя такой не видела, несмотря на то, что вы были из одного круга.
— В этом все и дело, что я буквально разрываюсь на части, — призналась мама, опустив голову, и наблюдая невидящим взглядом за движением лепестков ромашки в прозрачной чашке. — С одной стороны, мне, как любой нормальной женщине, хочется любить и быть любимой. А с другой… Мы же Апраксины! А это не только звучит гордо, но и накладывает определенные обязательства.
— Перед кем? — моя ладонь в знак поддержки накрыла ее тонкое запястье, и мама подняла на меня взгляд пронзительно голубых глаз. — Из всей родни остались только ты, я, да Ванюшка. Если это так важно, мы освобождаем тебя от всяких обязательств. Потому что хотим видеть свою маму счастливой и пусть с другой фамилией. Только это и имеет значение.
— Какая же ты у меня хорошая выросла, Сашка… — из ее глаз хлынули слезы и полились беспрерывным потоком, словно она не могла их контролировать. А у меня от ее слов, которые я и не ожидала услышать, сердце сжалось до боли. — Другая на твоем месте уже давно развернулась бы и ушла… Прости меня, дочка. Я так виновата перед тобой. Знаю, что не самая лучшая в мире мать и тебе со мной приходилось непросто, но смею надеяться, что и не самая худшая. Я очень люблю тебя. По-своему, как умею, и все-таки люблю. Ты всегда помни об этом.
— Я знаю, мам. Я тоже тебя люблю, — отозвалась, растирая по щекам слезы, которые жили своей жизнью. — Мы же семья, а в семье своих не бросают. Даже если выгонять будете, куда я от вас уйду?
Бантик, вошедший на кухню, окинул непонимающим взором двух ревущих женщин за столом, завалился у нас в ногах и жалостливо заскулил.
— Ну вот, и этот туда же. Член семьи, — шмыгая носом, усмехнулась мама и потянулась к псу, чтобы почесать того за ухом. — Знаешь, сначала я была против крупной собаки в квартире. А теперь так привязалась к нему, что уже и бывшим хозяевам возвращать не хочу. Может, попробуем с ними как-нибудь договориться? Они все равно в разъездах по полгода.
Я даже реветь перестала, не веря собственным ушам. Такая мама однозначно нравилась мне гораздо больше.
— А что это ты на меня так удивленно смотришь? Что-то не так? Тушь потекла? А написано, что водостойкая, — распереживалась мама, в то время, как обнаглевший Бенедикт, пользуясь моментом, уже пристроил свою слюнявую морду ей на колени.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— С тушью все в порядке. Ты у нас красавица. Дмитрий Петрович не просто так весь вечер с тебя глаз не сводил. Но если еще и джинсы мои с кроссовками одобришь, я точно решу, что нашу маму подменили инопланетяне, — рассмеялась я с легким сердцем и мамин заливистый смех, по которому я так соскучилась, вместе с моим заполнил небольшую уютную кухню.
