— И я не стану, — сердито сказал капитан.
— Ну так я скомандую сам. Или, может, он захочет. Мне все равно!
А тут на площадку поднялся и Олег Львович. С непонятным удовольствием огляделся вокруг, сам себе кивнул.
— Отлично. Именно то, что нужно. Тут сбежать некуда, так что господину Мангарову придется меня выслушать. Платон Платонович, загородите-ка тропинку.
Зачем Никитину это понадобилось, капитан не знал, однако немедленно выполнил приказание. На мостике распоряжается кто-то один, а Олег Львович всегда знает, что делает.
— Я не стану ничего слушать! — закричал мальчишка и заткнул уши.
Вид у него был преглупый. Сколько он так простоит — минуту, пять?
— Господа, нынче счастливейший день моей жизни, — сказал Никитин, обращаясь к моряку и доктору. — Представьте: она будет здесь уже завтра!
Выяснилось, что Мангаров всё отлично слышит.
— Как? — воскликнул он. — Даша возвращается?
— Приезжает та, кого я люблю. — Никитин смотрел на своего оскорбителя холодно и спокойно. — Моя невеста Алина Сергеевна Незнамова. Я получил письмо из Ставрополя. Она была бы здесь еще третьего дня, но захворала горничная. Однако девушке уже лучше, и завтра мы с Алиной Сергеевной встретимся. Не могу поверить…
— Вы еще гаже, чем я думал! — бросил ему Мангаров. — К нему невеста едет, а он…
Олег Львович продолжил:
— Я догадался, что с вами. Вы откуда-то узнали о том, что произошло минувшей ночью?
— А что произошло ночью? — спросил Кюхенхельфер. — Вы все что-то знаете, один только я не поставлен в известность. Это нечестно!
— Молчите, не то я выстрелю в вас безо всякой дуэли! — прошипел Никитину поручик.
— Вас обманули. — Олег Львович качнул головой, будто чему-то удивляясь. — Ничего такого, что вы вообразили, меж нами не было.
— Не лгите! Я был там и все видел! Я стоял в кустах!
— Что вы видели? Что я от нее вышел?
— Да! А она вас провожала!
— И только?
— Не только, не только! — Григорий Федорович рванул воротник бешмета. — Я видел ее! Я видел всё! Понимаете?
Никитин кивнул:
— Понимаю. Дарья Александровна — девушка необыкновенная. Отчаянной смелости и беззаветной искренности. Она желала сделать мне дар, который я принять не мог, потому что люблю другую. Вы меня знаете, Григорий Федорович. Я не имею привычки лгать. Ваше оскорбленное чувство мне понятно. Но я перед вами ни в чем не виноват. Нашим отношениям конец. Вы никогда не сможете простить мне удара по вашему самолюбию, а я не имею привычки прощать удары по лицу. Двадцать лет назад я убил из-за этого человека и казнюсь всю свою жизнь. Повторять это преступление я не намерен. Но коли вам охота стреляться, извольте. Где мы встанем? Вероятно, в самом узком месте? Что ж.
Он взял из-под платка первый пистолет и подошел к самому краю скалы.
— Готовы? Ну, на раз-два-три.
Платон Платонович прикусил нижнюю губу. Ему нестерпимо хотелось вмешаться, но снова: на мостике двух капитанов не бывает.
Доктор закрыл руками очки.
Быстро досчитав до трех, Никитин выстрелил на воздух.
— Что же вы? Стреляйте, — хладнокровно сказал он поручику.
Тот с размаху швырнул пистолет о камни и, оттолкнув Иноземцова, побежал вниз по тропинке.
— Человек я не верующий, но в данном случае перекрещусь и даже трижды, — объявил Прохор Антонович, после чего немедленно исполнил обещание.
Потом сел на корточки, осмотрел треснувшее оружие.
— Я всё понимаю, но к чему ломать хорошую вещь? Ох молодость, молодость…
Майор Честноков
По утрам, едва разомкнутые сонные вежды сощурятся на сияние восходящей денницы, любил Иван Иванович потараканить пухлую, дебелую да сдобную Капитолину Семеновну, пока та еще не пробудилась. Оно и для здоровья хорошо, и для настроения победительно, и вообще по-молодецки. Однако ныне воздержался — не такой день, чтоб беса тешить. Встал он рано, чтобы поспеть к заутренней. И помолился, и к благословению подошел, и свечку поставил.
Большое дело замыслил майор Честноков, титанического размаха, орлиной высоты. Всё приготовил, рассчитал, предусмотрел. И сегодня великий его прожект должен был свершиться.
Жизненный закон, по которому существовал Иван Иванович, гласил: человек не должен довольствоваться малым, ежели может достичь большего. Вверх надо стремиться, возвышенную душу иметь, воспарять к самым звездам — и тогда всё тебе покорится.
Ведь сил-то много, мысль остра, сердце бесстрашно — как же при таком достатке природных дарований да крылья не расправить? Иль не в России живем? Страна — золото, а время — самое благорасположенное к умным и решительным людям. Грех тому, кто в таких условиях свои таланты погребет.
Многие прежние сослуживцы Честнокову завидовали. Считали, сытно устроился. Оно вроде и верно, должность у Ивана Ивановича была отменная, грех Бога гневить. Другой кто, с душою невозвышенной, сидел бы в полном удовлетворении и, как говорится, не рыпался.
Главное, что служебное поприще в свое время было выбрано безошибочное, для российского государства самое правильное. И дело вовсе не в том, что жандармский офицер получает жалованье втрое против армейского. Что жалованье? Кто и когда на Руси им довольствовался? Одни дураки.
Есть, конечно, и в жандармском корпусе люди глупые, кто стремится в столице служить, с чужого стола крохи подбирает. Но Россия, судари мои, страна не столичная. Отдались от Питера хоть на небольшую дистанцию — и ты уже не мелкая шушера, а Фигура, которую сам губернатор иль большой генерал остерегается, ибо знают — есть у тебя Секретная от графа Бенкендорфа Инструкция, а в ней средь прочего содержится Пункт 3-«е», где жандармскому штаб-офицеру дозволено «предварять начальников и членов тех властей, между коими будут замечены незаконные поступки». «Предварять» — слово туманное, впечатлительное. В каких-то случаях скромного чина офицер может оказаться поважнее превосходительных особ.
Что такое, казалось бы, майоришко? Птичка-невеличка. На Среднем Кавказе майоров по штатным спискам чуть не сотня — не считая коллежских асессоров, которые суть тот же чин, только по статской линии. Иные чиновники восьмого класса в гимназиях какой-нибудь древнегреческий иль, тьфу, изящную словесность преподают. Чин — ничто, вот должность — дело другое.
Поставим вопрос. На какой должности в нашем государстве, имея всего две звездочки, можно без риска хороший капитал составить? То есть, конечно, все мы знаем: хлебных должностей вокруг полно, и многие пользуются. Но тут вся штука, чтоб без риска.
Ответ: на той должности, которая приставлена наблюдать за всякой пресущей тварью, сама же никем не наблюдаема. Жандармскому офицеру или, что почти то же, чиновнику Третьего отделения, Власть являет полное доверие и даже дает индульгенцию: живи, кормись, не жалко — лишь не забывай о гражданственном долге, о государственном интересе. Потехе — час, делу — время.
Подведомственную свою территорию, срединный Кавказ, Иван Иванович любил любовью хозяйской — требовательной и рачительной. Ибо она, с одной стороны, конечно, государева, а с другой его, честноковская, выданная ему в кормление. Нива, быть может, не самая обильная, есть в нашей империи и пороскошней, но устроиться очень даже возможно, если с умом. А ума у майора было много.
Потому за годы кавказской службы Иван Иванович деньжонок прикопил тысяч за сто, да приобрел хороший дом в Москве, да славное именьице.
Для финансовых целей было у него две руки: сожительница Капитолина Семеновна (тут приятное вкупе с полезным) и туземец Эмархан (неприятный, но тоже очень полезный).
У Капитолины Семеновны Масловой — первая на всю округу торговля. В магазинах и лавках честноковской компаньонки товары обильней и дешевле, чем у прочих купцов. Почему так? А вот почему. Мзды она никому не платит (кто ж с приятельницы жандармского майора посмеет деньги тянуть?). Никто не поинтересуется, откуда у ней персидские шелка да турецкие табаки, не контрабандные ли? И еще важно: не было случая, чтоб на масловские караваны горные разбойники нападали — а вот с ее конкурентами подобная неприятность случалась частенько.
Это уж вторая честноковская рука подсобляла. Поначалу Иван Иванович князька-пройдоху сугубо для государственного интереса к себе приблизил: чтоб получать секретные сведения с вражеской стороны. Но присмотрелся к человечку, оценил, подверг испытанию — оказался Эмархан незаменимым помощником еще и в другом смысле. Товар ли через горы провести, с абреками ли договориться, а то пристукнуть какого-нибудь докучного или опасного субъекта — на всё гож.
Как с такими двумя руками да не иметь хорошего дохода?
И главное, поди-ка Честнокова за какую-то из сих конечностей ухвати. Во-первых, вмиг окажется, что никакая это не рука, а так, хвост ящеричный. Во-вторых, кому ж хватать, коли сам Иван Иванович — главный хвататель?
