— Решили, что ее убил любовник. У нее обнаружился дружок из местных. Парень любил выпить и подраться. В тот день, когда Марика пропала, они поссорились. Этого хватило, чтобы его повесить. Владетельный суд скор… но не всегда справедлив.
Кирис вытер руки о штаны.
— Хотите уехать?
— Мар против.
— Я не его, а вас спрашиваю.
И главное, взгляд такой… пронзительный.
— А как же государственные интересы?
Он пожал плечами. Стало быть, государственные интересы отошли на второй план. Откуда тогда такая, мягко говоря, щедрость?
Из благодарности?
Не верится.
Я стала на отвращение подозрительна. А еще что-то подсказывало: если рыжий не врет и действительно поможет уйти, то… Мар ему не простит.
Совсем не простит.
И мне не должно бы быть дела до чужих проблем, но я ответила:
— Нет.
— Были еще четверо. Он больше не носил тела на берег. Здесь бросал. А глаза забирал с собой.
— Думаете…
— Я обыскал этот клятый дом трижды. И поверьте, куда тщательней, чем обыскивал тот маленький островок… тогда у меня не было задачи найти что-то.
То есть мне просто и незамысловато действовали на нервы? Спасибо.
— Здесь я использовал все возможности, которые у меня остались. Я проверил каждого человека… я… не знаю. Я дол жен был найти убийцу. И я даже нашел.
— Маров камердинер? Тот, который сбежал? Что? Мар мне сказал, что он был шпионом. А это удобно, если в одном лице и шпион, и убийца… и еще кто-нибудь.
Когда он так смотрит, мне хочется отвести взгляд.
Или вообще предаться обмороку. Почему-то появилось ощущение, что меня бы подхватили… вот так, как в одном из романов Гедре, где про крепкие мужские руки и… и все остальные части тела, к ним прилагающиеся.
Кажется, у меня уши покраснели.
Глупости какие… неуместные.
— Потом, после исчезновения, в его комнате обнаружили банку с формалином. А в ней…
— Дайте догадаюсь, глаза?
— Именно.
— Все?
— Не все, — Кирис все же качнулся в мою сторону и руку подал. — Всего пять, по одному от каждой жертвы.
То есть расстаться со всеми трофеями тот урод не сумел.
— И вас это не убедило?
Кирис подал руку.
А я… так нельзя делать, но я стянула перчатку. Он мог бы остановить. И руку убрать. Или просто сказать. Но промолчал. Перчатку только принял.
Не знаю, что на меня нашло.
Люди врут. И глаза, которые зеркало души, тоже, если в них у меня так и не вышло разглядеть душу Мара. А вот руки, руки — совсем другое дело. Ладонь у Кириса оказалось неожиданно большой. И никакого изящества. Артефактором с такими руками не быть. Пальцы короткие. И пятнышки мозолей в кожу вросли. Не только мозолей. Ожоги?
После вчерашнего? Глубокие какие… и наверняка болезненные. Я знаю. Мне случалось ловить искры, и всякий раз я давала себе слово, что больше к печи не подойду. А потом хмурилась, слушая ворчание Гедре. Ее мазь снимала боль, но раны заживали долго.
— Больно?
Кирис покачал головой.
— Больно, — не поверила я. — Почему ты к целителю не сходил?
— Иногда безопасней без целителей, — Кирис не делал попыток забрать руку. — Да и само пройдет. К вечеру. Когда сила окончательно стабилизируется.
Сила, стало быть. Ну да… он же огневик. А стало быть, к ожогам привык. На редкость нестабильная стихия.
Я вздохнула. И руку отпустила. Наверное, это до крайности неприлично, разглядывать руки постороннего мужчины, но…
А собственно, почему бы и нет?
Я женщина почти свободная, могу смотреть куда хочу. И думать тоже. Кирис же сделал вид, что ничего-то особенного не произошло. Перчатку надел. А руки убрал за спину.
— Мар настоял, чтобы дело закрыли, — произнес он.
— Скандал?
Кирис чуть наклонил голову.
— А вы сами-то не устали? — поинтересовалась я, озираясь.
А место открытое. Не поляна, скорее старый газон, который если и стригли, то где-то в прошлой его жизни. Впрочем, газон давно уже обжился, вросся в землю, и темная трава торчала жесткою свиной щетиной. В ней не уживались ни одуванчики, ни даже робкие березки, которые умудрялись при всей хрупкости своей прорастать на голых камнях.
Слева поднимался берег.
Справа, за старой оградой, которая определенно не являла собой непреодолимое препятствие, виднелся парк, плавно переходящий в лес. Сзади был дом.
А ведь земля влажная.
И не похоже, чтобы тело несли.
— Она пришла сюда сама, — Кирис не стал меня удерживать, пусть даже подобное поведение показалось ему, мягко говоря, странноватым. Все же женщины и трупы плохо совместимы друг с другом. — Воспользовалась старым ходом для слуг. Его обычно запирают, но там засов, изнутри открыть проще простого.
— Где?
До дома было… прилично так было.
— Правее. Да. Видите? Домик смотрителя. Раньше там жил человек, который, собственно, и приглядывал за островом.
Домик — это скромно.
Дом.
Вполне себе приличный дом в два этажа, вот только верхний затянут виноградом, а потому почти сливается с поздней зеленью старого дуба, крона которого наклонилась, укрывая этот самый дом, будто пряча его.
— Раньше слуги не жили в доме. Они уходили в деревню, потом возвращались. Но эйте Ирме это показалось не совсем удобным. А когда старый Эрхе умер, она велела его семье убираться. Обычно сын занимал место отца, но…
У эйты Ирмы оказались свои представления о том, что есть правильно.
— Зачем она это сделала?
— Кто знает? Боюсь, понять ее мотивы мне сложно… но дом связан с хозяйским короткой дорогой. И девушка о ней знала. Ее следы начинаются оттуда…
— Можно…
— Вам так интересно?
— Не думаю, что интерес — это подходящее определение, — я позволила перенести меня через поваленное дерево. А ведь этот обломок не сам собой появился, перекрыв тропу… то есть лежит он здесь давно, вон и мхом зарос, и выводком желтых грибов обзавелся. Однако я не вижу поблизости ничего, похожего на пень. — Мне как бы… советовали не гулять в одиночестве.
— Разумно, — согласился рыжий. — И кто посоветовал?
— Йонас.
— Весьма… любопытный молодой человек.
О да… я заметила.
А не мог ли…
Прогулка его. Охотничий костюм. Ружье… разговоры эти, мягко говоря, сомнительного свойства. Может, мальчик чуть более странен, чем мне показалось? Он наверняка знает о доме и о его маленькой тайне, которая определенно давно уже не тайна, если мне так просто о ней говорят. Что может быть проще? Вскружить девочке голову… позвать на свидание… быть может, не первое даже… перерезать горло…
Вырезать глаза.
И отправиться на прогулку.
Я сглотнула.
— Не стоит, — Кирис переступил через лужу, на краю которой заплывал грязью отпечаток ноги. Босой женской ноги. А ведь погода не та, чтобы босиком разгуливать. — Его я проверил в первую очередь. Он… имеет некоторые особенности, но к убийствам не причастен.
— А кто причастен?
— Хотел бы я знать.
Спокойно.
Надо думать логически. Допустим, если бы Йонас и вправду избавился от этой девицы, то… ей перерезали горло. Когда режут горло, течет кровь. Очень много крови.
И в итоге что?
Я помню светлый костюм.
Сапоги.
Перчатки.
Все новое и чистое… и может ли чистая одежда быть доказательством невиновности? Вряд ли. Дом рядом. Что стоило вернуться и сменить один костюм на другой.
— Его давно не ремонтировали, — предупредил Кирис, останавливаясь перед строением, которое на второй взгляд казалось еще более древним, чем на первый.
Желтоватый камень подернулся влажной пленкой плесени. Местами она расползалась ржавым кружевом, порой смыкалась, поглощая и камень, и сизоватую прослойку раствора.
Треснувшие ступени.
Каменные цветочницы, которые потемнели от времени. Окна прикрыты ставнями, и дом выглядит слепым.
— Погодите, — Кирис приподнял правую цветочницу, из-под которой появился длинный ключ. Он вошел в ржавый замок, чтобы застрять в нем, правда, все же провернулся, хотя и со скрежетом.
