Внутри пахло…
Старым заброшенным домом.
Гнилым деревом. Сыростью. Тленом. Спертый воздух и темнота, которую слегка разбавляют тонкие полосы света — ставни все же сходятся неплотно.
— Кстати, — я зажигаю на ладони светляка. — А в целом если… Как вы себя чувствуете?
— Весьма неплохо… если позволите, я пойду первым.
Позволю.
Я давно уже вышла из возраста, когда тянет на приключения. Передав светляка Кирису — он взял пластинку артефакта, лишь хмыкнул как-то… выразительно.
Что?
Стандартное плетение было чересчур энергоемким, требовало внимания да и свет давало слишком уж резкий, неприятный для глаз. Я всего-то слегка доработала.
Рыбакам мои светляки нравились.
Скрипнули половицы.
Где-то совсем рядом кто-то вздохнул, и вздох этот прокатился по дому, пробуждая его к жизни. Вот протяжно застонало дерево. Хрустнул камень. А у меня появилось огромное желание убраться и как можно дальше, но…
Кирис отступил.
— Видите? — он указал на след девичьей ножки, четко отпечатавшийся в пыли. — Она была здесь. И одна…
Второй след… и целая цепочка. Она пересекала холл, пыль в котором стала своеобразным полотном. Все равно не понимаю…
— Погодите. Мне нужно это зафиксировать. Подержите, будьте любезны…
Мне вернули моего светляка, а в руках Кириса появилась небольшая коробочка. Очень интересно. Его фиксатор куда меньше стандартных.
— Здесь широкоугольный объектив. К тому же есть воз можность снять в тонком спектре… но, сомневаюсь, что это что-то даст.
— Почему?
Я подняла светляка над головой.
Этна в сумке завозилась, требуя немедленно выпустить ее на свободу. Нет, дорогая, не сейчас. Я верю, что ты что-то почувствовала, все же твои сенсоры куда надежнее человеческих глаз, однако время не подходящее. Мы вернемся.
Вечером.
Может, мысль в сложившихся обстоятельствах и не самая здравая, но…
— Потому что это уже было, — Кирис сделал несколько снимков. — И девушка вон там… и следы… и дом этот. И снимки… незадолго до того, как…
— Нашелся убийца?
Я все же переступила порог.
Пыль.
Много пыли.
И пустота. Из мебели здесь остался старый диван, на котором кто-то бросил плед да так и забыл, и пара стульев, явно из разных комплектов собранных.
Камин.
Решетка почернела от сажи. Полка пуста. А на ней все та же пыль. Она танцует в желтоватом свете, ложится на руки, щекочет нос. Нос я потерла: не хватало расчихаться.
— Я могу даже кое-что предсказать… идемте, — Кирис протянул мне руку. Все-таки на редкость неразумное поведение. Логичнее было бы выставить меня, а то и отвести в дом, наврав что-нибудь достоверное про несчастный случай с глупой служанкой. А он за собой тянет. И сомневаюсь, что исключительно потому, что больше некому светляка держать. — Она появилась вот оттуда…
Темная дверь почти скрывалась между двумя массивными шкафами.
— Прошла наверх…
Кирис запечатлел цепочку следов, пока вполне себе обутых.
— Разделась в спальне.
Кровать здесь осталась, и я даже догадываюсь о причине такой щедрости: вытащить этого древнего монстра из дома — еще та задача.
На кровати обнаружился букет. Полевые цветы, поздние, последние тени лета, собранные вместе и перевязанные лентой. Хотя…
— А можно взглянуть поближе? — Я не решалась сама подойти к кровати. Вдруг да затопчу что-то важное. — На букет…
— Он всегда оставляет букеты.
Горная ромашка, почти сорняк, но полезный. Ее пьют от многих хворей, да и просто так добавляют в чай, для вкуса и запаха. Ветки серой полыни. И пара васильков, чудом доживших до осени. А вот эти тонкие темно-красные стебельки я где-то видела…
— Виноград, — сказала я, трогая ягоду-бусину. — Этот… как его… лезейский, да?
— Что?
Кирис, разглядывавший одежду, которая лежала на кровати, развернулся.
— Это лезейский виноград. То есть в названии не уверена, я плохо запоминаю такие вещи, но… я его видела. Сегодня. В оранжерее. И… сомневаюсь, что он растет где-то кроме.
— Интересно…
Кирис принял букет из моих рук.
Осторожно, будто опасаясь, что цветы осыплются. Ромашки потеряли пару белых лепестков, а вот виноград… кто мог его сорвать? Кто рискнул бы сунуться во владения эйты Ирмы?
Любимый внук.
Или…
Одежда разложена, и аккуратно. Знакомо. Так замковые горничные складывают белье. И стало быть, она сама… то есть вполне возможно, что убийца постиг высокое искусство складывания одежды, но… мне кажется, что девушка сама.
Пришла.
Разделась.
И ушла… какой в этом смысл?
— Знаете, — Кирис протянул мне цветы. — Мне кажется, что я устал от всего этого. Мар опять запретит вызывать полицию.
— А вы опять к нему прислушаетесь.
— Он умеет убеждать. Подержите, пожалуйста, ровно. Мне надо и его заснять. Идиот… на прошлые букеты я не обратил внимания. Думал, это так…
Макушка у него тоже рыжая, выгоревшая до морковного яркого колера. А в нем тонкие мазки седых волос. И мне хочется погладить их, понять, мягкие они или жесткие, как проволока?
Я вздохнула.
Кажется, мне действительно следует найти себе мужчину. Хотя бы для здоровья, а то лезет в голову всякое и не к месту.
— Но я напишу письмо. Сегодня. И если вы захотите уехать, просто скажите, — он поднялся и заглянул мне в глаза. А я смутилась вдруг.
С чего бы?
Это просто взгляд.
И просто мужчина.
Я ведь по делу общалась с огромным количеством мужчин, так чем этот конкретный отличается от них? Вот именно…
Именно, что себе врать не стоит. Не знаю чем, но отличается. От взгляда прочих я не краснела.
— Скажите, — знаю, что глупо, но если я и дальше буду им любоваться, то… то что-то случится, такое, что возьмет и испортит все, даже то, чего нет. — А Мара вы тоже проверяли?
— Что?
Кирис моргнул.
А ресницы у него совсем светлые, будто обожженные. Из-за них и глаза кажутся почти белыми.
— Мара. Вы сказали, что проверили всех. А его тоже?
Что ж… ответа я не дождалась. Впрочем, он был и не нужен.
ГЛАВА 25
К вечеру отчетливо похолодало. И холод пробрался в дом, заставив дам вспомнить о мехах. В соболином палантине эйты Ирмы поблескивали искры алмазов. Сияли камни на шее Сауле, которой шло платье с оторочкой из лисьего меха. А вот Лайма выбрала длинный жакет, отделанный соболем.
Красиво.
Только непрактично.
— Боги, у меня от этой погоды голова раскалывается, — эйта Ирма сидела у окна, наблюдая за отражением в стекле. Где-то там, в черной глади, была и я. — Ненавижу осень. Скорей бы по-настоящему холода наступили.
— Слышала, опять девку нашли, — Сауле устроилась у камина, в котором переваливалось рыжее пламя. — Ей вырезали глаза…
— Не понимаю твоего плебейского интереса к кровавым подробностям.
Сауле поболтала флягу, прислушиваясь к тому, что осталось. И кажется, услышанное пришлось ей по вкусу, флягу она прижала к груди и погладила.
Нежно.
— Надо же мне хоть чем-то интересоваться. Ты вот травками. Племянничек зверей свежует. А я буду кровавыми, как ты выразилась, подробностями.
Кто это зверей свежует?
— Мне кажется, — подала голос Лайма, — это не совсем уместная тема для беседы. Ужин скоро.
О да, скоро ужин.
И мы его ждем. Терпение проявляем, даже беседуем, точнее, они беседуют, а я слушаю, пытаясь отрешиться от неприятного предчувствия.
— Ай, не будь такой ханжой, Лайма, не о погоде же говорить, в самом-то деле… а нас уверяли, что убийца найден.
— И ты в это поверила? — теперь в голосе Лаймы слышался скепсис.
— Иногда удобнее верить, а нас всех здесь приучили делать именно то, что удобнее. Правда, мама?
Эйта Ирма не соизволила ответить.
— С другой стороны… одной больше, одной меньше… пока режут их, беспокоиться не о чем. Верно? Они ведь даже и не люди… не совсем чтобы люди… а скандал может выйти знатным. Скандал для Ильдисов куда опаснее какого-то там убийцы…
