– Мне бы очень хотелось верить в клятву кузена Эдуарда Йорка, но ведь, насколько мне известно, он прибыл с целым флотом?
– Вся его флотилия – это суда, на которых вернулись те семьсот человек, которые последовали за Эдуардом во время бегства. Правда, есть еще и триста фламандских наемников, но он их взял лишь для того, чтобы иметь хоть какую-то опору, в случае если Делатель Королей первым нападет на него. Однако этих войск недостаточно, чтобы объявить войну графу Уорвику. По крайней мере, так заявили Эдуард и Ричард Плантагенеты.
«Ах, и Ричард!» – подумала Анна. Уже одно упоминание об этом жестоком лицемере рассеяло все ее сомнения. Как бы там ни было, сейчас ей следует оттянуть время и не отдать себя и несчастного Генриха в руки изменника Джорджа.
Она поднялась.
– Если все обстоит так, как вы сказали, то королю и вовсе незачем нарушать обет, принесенный над прахом Святого Томаса Бекета, и сломя голову нестись в Лондон. Вы согласны со мной, преподобный отец? – Анна повернулась к кардиналу-архиепископу.
Несколько мгновений она выразительно смотрела на Томаса Буршье, пока тот не отвел взгляд и кивнул. Тогда она величественно спустилась с возвышения и подошла к священнику.
– Вы можете возвращаться в Лондон, Джон Мортон. Скажите герцогу Кларенсу, что, пока король не исполнит своего обета, мы остаемся в Кентербери.
– Но, принцесса, во имя Господа, страдавшего на Кресте…
– Ни слова более. Или же вы, духовное лицо, считаете, что обет столь ничтожная вещь, что королю ничего не стоит отменить его по требованию милорда второго протектора Англии?
По-видимому, ей не удалось сдержать себя, и последние слова прозвучали излишне пренебрежительно, так как щеки капеллана побагровели, а полные губы дрогнули.
– Ваше высочество, вы поступаете безрассудно. Я благоговею перед молитвенным рвением короля, но все слишком серьезно…
– Мой отец нередко говорил, что если бы в мире все было просто, люди не нуждались бы в Боге. И не исключено, что именно молитва благочестивого короля спасет англичан от взаимоистребления…
Через час, сидя в большом зале ратуши и учтиво отвечая на многочисленные приветственные речи, она думала о том, что отказ уговорить Генриха поспешить в Лондон примут за очередную ее взбалмошную выходку. Впервые Анна пожалела о следовавшей за ней славе своевольной и легкомысленной особы. Но ведь и лорд Лэтимер, известный своим благоразумием, тоже был на ее стороне, а значит, она не одна. Самое главное, чтобы ее понял и не осудил отец. Надо ему обо всем написать. В том, что ее первое письмо не дошло до адресата, она уже не сомневалась. Год назад она сама убедилась, сколь неспокойно на дорогах в Англии, и было безрассудством посылать гонца без охраны. Разумеется, Бланш уверяла, что ее земляк прекрасный наездник и воин, но и это могло не помочь в переделке. Но тогда… У Анны дух захватывало при мысли, что может произойти, если письмо попадет в чужие руки.
Вечером, усталая и встревоженная, она вернулась в свою резиденцию и без промедления села писать отцу. Леди Бланш принесла ей письменный прибор, но не удалилась, а задержалась в углу, приводя в порядок запылившийся шлейф платья принцессы. Фрейлина, как обычно, была в приподнятом настроении и даже что-то напевала. Анна невольно позавидовала ее беспечности. Они с Бланш были ровесницами, но принцессе всегда казалось, что она гораздо старше юной фрейлины. Постоянное напряжение, одиночество, непритупляющееся чувство опасности, неопределенность положения гасили в Анне свойственные ее возрасту порывы, все живое и яркое, что было присуще ей еще так недавно.
Она посыпала письмо песком, встряхнула и перечитала. Оно получилось более пространным, нежели предшествующее, так как, помимо сообщения о предательстве Кларенса, она написала и о безумии короля Генриха, и о том, что приняла решение остаться в Кентербери, чтобы не оказаться под властью человека, переметнувшегося в стан Белой Розы. Завершая письмо, она молила отца и впредь воздерживаться от пагубного пристрастия к вину и асквибо, ибо его жизнь и здоровье сегодня, как никогда, нужны Ланкастерам и Англии.
Анна капнула воском и положила малую печатку – ту, что была вырезана на ее перстне.
– Бланш, поди узнай, не ложился ли еще его высокопреосвященство. Передай, что мне нужно с ним немедленно увидеться.
Когда Бланш вышла, Анна, не раздеваясь, прилегла на постель. Белый шпиц устроился рядом. Анна машинально гладила его, размышляя над тем, что и от Эдуарда из Франции она так и не получила ответа, хотя вероятно и то, что, ожидая ее возвращения в Лондон, ей просто не передали почту, сама же она ни о чем не спросила.
Пламя свечей заколебалось. Бланш Уэд, приподняв занавесь у двери, сообщила, что кардинал-архиепископ ожидает принцессу. Анна торопливо накинула легкое покрывало на распущенные волосы и, прихватив свечу, направилась по сумрачному сводчатому проходу в покои архиепископа. Вайки, спрыгнув с постели, увязался за хозяйкой.
Томас Буршье выглядел утомленным, но извинений принцессы не принял, сказав, что в последнее время страдает бессонницей и часто не ложится до рассвета.
– Я хотела бы просить вас, ваше преосвященство, позволить отправить с епископским курьером послание к графу Уорвику. Я уже пыталась воспользоваться собственной почтой, но подозреваю, что письмо не дошло, теперь же я не могу допустить промашки в столь важном деле.
Кардинал устало провел ладонью по лицу.
– Вы вольны распоряжаться всем, что я имею, принцесса. Однако я не понимаю, почему бы вам не обратиться с подобной просьбой к своему родственнику Монтегю? Ведь, как я понял с его слов, он не намерен долго задерживаться на побережье и вскорости вернется в своему брату Делателю Королей.
– Не спорю, это кажется более разумным. Но послание мое тайное, а с некоторых пор я не питаю особого доверия к дядюшке Джону Монтегю. Он и раньше изменял отцу, и хотя первым примкнул к нему после его возвращения, но кто знает… К тому же мне уже довелось убедиться в пристрастии Монтегю к чужим письмам, и я сомневаюсь в его порядочности.
– Откуда у вас такое недоверие к людям? Вы ведь почти дитя… Впрочем, воля ваша. Вы хотите, чтобы я велел отправить посыльного немедленно?
Анна о чем-то размышляла, глядя на вертевшегося у дверей шпица.
– Пожалуй, нет. Как говорится, qui nimis propere, minus prospere[54]. Думаю, лучше отправить его утром, в сопровождении вооруженной охраны. Это очень важно для меня!
Неожиданно она умолкла на полуслове, глядя на шпица. Вайки усердно обнюхивал дверную щель, весело помахивая хвостом. Несомненно, за дверью кто-то находился, и этот «кто-то» был из тех, кого пес хорошо знал.
