— Мичмана Эразмуса Евгения Оттовича, — не задумываясь, ответил Остен-Сакен. — Он выполнит свой служебный долг не колеблясь. А караул следует выставить на тот день, из самых стойких и надежных учеников-кочегаров. Необходимо подготовить накануне судового врача и священника.
— Вряд ли отец Иннокентий способен исполнить обряд смертной казни, — усомнился Корнев. — Батюшка впал снова в беспробудное пьянство.
— Протрезвеет, коли нужда заставит, — усмехнулся капитан первого ранга. — А пока держите все в строгой тайне.
— Слушаюсь, Андрей Вилимович.
16
Невесело стало в кают-компании. Ни прежнего смеха в углу мичманов, ни оживленной беседы в конце стола, где сидели лейтенанты.
— Эти паршивые узкобрючники — студенты мутят воду в Петрограде! — процедил сквозь зубы Эразмус. — Отсюда все волнения и неудачи на фронте!
— Союзники никакой революции не допустят в России, — произнес Соловьев. — Они не допустят у нас никакой анархии! Мы связаны с ними по рукам и ногам военными договорами. Пошумят малость в столице, глотки на митингах подерут, да тем все и кончится.
Лейтенант скомкал в руке газету и брезгливо бросил ее в урну. Нет, он не был уверен в том, что говорил: скорее, хотелось ему, чтобы желаемое стало действительностью.
Яхонтов никогда еще не видел такими своих сослуживцев-офицеров. Само слово «революция» было для них оскорбительным. Прапорщик заметил тревогу и беспокойство на их самоуверенных лицах. «Прав оказался Павел Модестович, — вспомнил он недавнюю беседу с младшим механиком. — Всего лишь несколько дней прошло, и — случилось то, о чем он говорил. А коли так повернулись дела в стране, то и не к чему бунтовать на крейсере, — рассуждал наедине с собой Яхонтов. — Новая власть сама распорядится. И не станут же теперь восставать нижние чины против революционных установлений. Все пойдет так, как и нужно…»
В отличие от других офицеров Яхонтов дал клятву верности служить новому правительству безо всякого смущения и недовольства. «Что изменилось от того, что у государственного руля встали другие люди? Что особенного произошло, если не стало в России царя? Я по-прежнему буду служить родине…»
— А если кочегары, канальи, опять что-нибудь наломают? — послышался голос Эразмуса. — Надо выходить в море, и как можно скорее! А чтобы порядок на корабле соблюдался и все в пути было исправно, надо расстрелять дюжину мерзавцев перед строем. Без этого толку не будет!
«Ого! Как он жаждет крови!» — удивился Яхонтов.
— Кого вы собираетесь расстреливать, Евгений Оттович? — спросил Соловьев. Он сидел в кресле отсутствующего в кают-компании Корнева на правах старшего офицера.
— Тех, кто мутит воду, — ответил мичман без тени смущения.
— Вы можете назвать имена смутьянов? — продолжал Соловьев. — У вас имеются против них улики?
— Нет, улик не имею, — ответил Эразмус. — Но для примера можно выбрать дюжину самых разбойничьих харь.
— Предлагаете начать рубить без разбора?
— Не совсем так, — замялся мичман. — Расстрелять несколько негодяев можно на вполне законном основании, подведя их под Свод морских установлений.
— Вы полагаете, без этого не обойтись?
— Да, Арсений Антонович.
— А если такая мера приведет к противоположному результату?
— Чтобы взбесившихся животных загнать в стойло, нужны хороший кнут и твердая рука, — уверенно проговорил Эразмус. — Колебания и проволочки нас к добру не приведут.
— К сожалению, вы кое в чем правы… — не закончил начатую фразу Соловьев. — Но во всяком деле нужно иметь чувство меры и здравого смысла.
17
Остен-Сакен понимал: пока не наведен порядок на флагманском корабле, начинать плавание из Гонконга в Коломбо опасно.
Капитан первого ранга мучительно вынашивал мысль о том, как вытравить революционную заразу на «Печенге» одним, точно рассчитанным ударом. Приведя экипаж к присяге, он вернулся к необходимости начать заседание военного суда над смутьянами, которых выявил Синюхин. Приговор же он заранее согласовал с Этингеном. «Смертная казнь через расстреляние».
Запершись в салоне вдвоем со старшим офицером, Остен-Сакен тщательно подбирал членов суда особого присутствия.
— Председателем предлагаю Соловьева, — говорил Корнев, вытирая платком потную лысину.
— Я лично полагаю, военный суд следует возглавить вам, Алексей Поликарпович, — вежливо подсказал Остен-Сакен. — Это серьезно и важно. Считаю, что лишь офицер, умудренный жизненным и служебным опытом, способен выполнить эту трудную роль.
— Благодарю за честь, Андрей Вилимович, но позволят ли мне мои служебные дела?
— Полагаю, позволят. А вашим помощником станет лейтенант Соловьев.
— Кто еще из господ офицеров будет в составе суда? — спросил старший офицер.
— Лейтенант Вурстер.
Остен-Сакен неторопливо загибал пальцы на левой руке.
— И?..
— Назначьте еще прапорщика по адмиралтейству Яхонтова, — ответил не сразу капитан первого ранга. — Молод, правда, и либеральным душком от него за версту попахивает. Но думаю, в самый раз ему будет эта задача. Она закалит его и кое-чему научит. Приказ о дознании составлен вами?
— Да, Андрей Вилимович.
— Покажите.
Корнев достал из внутреннего кармана кителя лист бумаги, протянул командиру. Тот надел очки и стал читать.
«Приказ командира отряда особого назначения. 10 марта 1917 года, порт Гонконг, крейсер «Печенга».
Из устных показаний надежных нижних чинов усматривается, что машинный унтер-офицер Крылов, артиллерийский кондуктор Авилов и минно-торпедный содержатель Шумилин составили заговор, подстрекая и подговаривая к неповиновению начальникам нижних чинов своих рот и команд, т. е. совершили противозаконные деяния, предусмотренные ст. 110 п. 1 Свода морских установлений, а посему на основании 1087-й статьи книги 18-й назначаю военную комиссию для разбора состава преступления.
Команду крейсера предупредить, что за малейшую попытку неповиновения виновные будут безо всякого снисхождения караться.
Приказ объявить во всех ротах и командах, прочтя также тексты поименованных выше статей Свода морских установлений. Командир крейсера «Печенга» и отряда особого назначения…»
Начальник караула арестовал Авилова, когда тот замерял гигрометром влажность воздуха в пороховом погребе. Ошеломленного внезапным арестом кондуктора отвели в карцер. Зловеще загремела железная дверь. Лязгнул засов.
Полумрак и тишина в карцере. Авилову вдруг показалось, будто очутился под колоколом, который опускали прежде в воду для ремонтных работ под днищем судна. «Кто-то выдал! — обожгла его мысль. — Какова опасность для остальных?! Где Крылов и Шумилин? Сидят ли, как я, под арестом или на воле?.. Где остальные?»
