Судьба этого поколения российских предпринимателей — тех, кому сегодня сорок или около того, — складывалась по-разному. Общим, пожалуй, была несмиренность с равенством во всеобщей скудости (чтобы не сказать — в нищете) советской жизни, которая сегодня многим кажется золотым веком. Эти ребята рано поняли, что свободу дают только деньги.
Семья Живовых была относительно благополучной. Отец — профессор в московском ВУЗе, мать — доцент. Отец умер, когда Вадиму было четырнадцать лет. Зарплаты матери вполне хватало на то, чтобы прокормить и одеть сыновей — Вадима и его старшего брата Ярослава. Но смерть мужа обострила в ней страх перед нищетой, пережитой в молодости. В 1932 году родителей матери, зажиточных псковских крестьян, раскулачили, потом посадили. Она оказалась в детдоме в Иркутской области, окончила техникум, работала электриком на шахте «Александровская», где добывали мышьяк. Заболела туберкулезом, чудом вылечилась, поступила в московский институт, в котором читал лекции профессор Живов. С замужеством пришла материальная обеспеченность, но призрак голода преследовал ее всю жизнь. Даже защитив кандидатскую диссертацию, постоянно занималась разными приработками: шила на продажу шапки из кроличьего меха, вязала по заказам трикотажные вещи на специальной машине, сотнями покупала на Птичьем рынке по пять копеек инкубаторских цыплят и выращивала их на даче. В сыновьях она воспитывала самостоятельность, как бы приуготовляя их к жестокости лежащей перед ними жизни.
Вадим сказал, что пойдет работать на «Москабель» — там нужны прессовщики, он узнал. Мать одобрила. Решение сына ей понравилось, но она и виду не подала. Детство кончилось. В пять утра требовательно гремел будильник, с шести до девяти — смена в изолировочном цеху «Москабеля», к десяти Вадим успевал ко второму уроку в школе. Так и получилось, что английскую спецшколу он окончил, как тогда говорили, без отрыва от производства.
Все пять институтских лет (он поступил в МАИ, где учился старший брат), Вадим получал повышенную стипендию. Для него это был вопрос не престижа, а материальной независимости. Нельзя было и помыслить попросить у матери денег на карманные расходы — нарвешься лишь на презрительный взгляд. Зарабатывал сам — литейщиком, штамповщиком, сортировщиком на «Москабеле», ночным сторожем, уборщиком. Однажды в случайном разговоре в пивной прослышал про мытье окон в магазинах, платят вроде неплохо. Взял справочник, начал обзванивать магазины. В десятом сказали: приезжайте. За два дня заработал восемьдесят рублей — две стипендии. Сделал инструменты из гидровакуумной резины, ребята с химфака МГУ подсказали состав моющего раствора. Собрал бригаду, позвал в нее альпинистов из институтской секции — мытье окон в «высотках» было самой дорогой работой. Дело пошло. За лето Вадим зарабатывал по пять-шесть тысяч рублей чистыми. По тем временам, когда зарплата в двести рублей считалась приличной, деньги немалые. Но взятого в учебе уровня не снижал. Это было бы расхлябанностью, а расхлябанности он себе не прощал. Уже тогда понял: если хочешь чего-то в жизни добиться, нужно вкалывать, а не валяться на диване. Он не мог бы сказать, чего хочет добиться, но твердо знал, что это будут большие деньги, а не те гроши, которые он зарабатывает на мойке окон. Такие большие, чтобы о них не думать.
Всегда интересно, как наши успешные предприниматели заработали свой стартовый капитал. В этом интересе присутствует не то чтобы ревность, но как бы некий укор судьбе: почему они смогли, а я нет, что за несправедливость? Ведь начинали одинаково, с нуля, отмена запрета на частнопредпринимательскую деятельность была для всех, закон о кооперативах тоже для всех. Почему же они, суки, жируют, а я с трудом дотягиваю от получки до получки? Почему? Потому. Удача — дама капризная, она не любит ленивых и слабовольных.
Уже через год после окончания института Вадим возглавлял многопрофильный кооператив «Контингент». В нем были четыре хозрасчетных участка по мойке окон в магазинах и учреждениях, бригада альпинистов, обслуживающая высотные здания, четыре ремонтно-строительных подразделения. К 1989 году на счету «Контингента» было два миллиона рублей, свою часть прибыли Вадим складывал в раскладную тахту, в ящик для белья, он уже закрывался с трудом.
Но не это принесло главные деньги. Оставив кооператив на брата, вместе с двумя компаньонами Вадим ввязался в очень рискованную авантюру с видеокассетами. В Сингапуре кассета стоила два доллара, в московских комиссионках уходила по 90 рублей, по тогдашним ценам черного рынка — почти по пять долларов. Навар — три доллара с кассеты. Игра стоила свеч. Компаньоны взяли в коммерческих банках краткосрочный кредит в сто миллионов рублей, через СП превратили его в пять миллионов долларов.
Отдельными траншами отправляли валюту в Торонто на счет фирмы Гольденберга, пять лет назад эмигрировавшего в Канаду, старого друга одного из компаньонов (в книге я назвал его Тольцем). За три процента с оборота он перечислял деньги в Гонконг и Сингапур, оттуда контейнеры с видеокассетами доставлялись морем в порт Восточный в Находке, перевозились на военную базу «Воздвиженка», перегружались в трюмы «Антеев» и «Русланов» советской военно-транспортной авиации и заканчивали свой путь на аэродроме в подмосковном Чкаловском. Здесь груз принимали Вадим и Тольц и распределяли по оптовикам. Третий компаньон безвылазно сидел в Воздвиженке. Горючки не хватало, он подогревал нужных людей, самолеты заправляли из стратегических резервов штаба Дальней транспортной авиации ВВС.
Все крутилось, как фильм, запущенный пьяным киномехаником со скоростью не двадцать четыре кадра в минуту, а все сто. За всем нужен был глаз да глаз: контейнеры воровали, привлеченное запахом больших денег жулье, прикидываясь оптовиками, пыталось всучить фальшивые платежки, летчики и солдаты аэродромной охраны при каждом удобном случае норовили распотрошить коробки и унести за пазухой с десяток-другой кассет. И катастрофически затягивались сроки. Подходило время возврата кредита, а все деньги компаньонов были в обороте. А банкиры были люди серьезные, включат счетчик, и от них не спрячешься даже у африканского слона в жопе.
Не обходилось без курьезов. В один из дней ожидали большую партию электронных часов, закупленных в Сингапуре. Часы пользовались не меньшим спросом, чем видеокассеты, а прибыль приносили даже большую. Груз должен был прибыть на самолете «Аэрофлота», следующим из Сингапура в Москву с промежуточной посадкой в Дубаи. Самолет ждали утром, но посадку в аэропорту Внуково «Ил-86» совершил лишь во второй половине дня. Вадим и Тольц, встречавшие рейс, дождались, когда высадят пассажиров, и на «рафике» дежурного отдела перевозок направились к стоянке, чтобы проследить за разгрузкой. И уже издали заметили необычную суету возле самолета. Трюм были закрыт, под ним толпились грузчики, возбужденно размахивали руками.
— Какого черта, почему не работаете? — напустился на них дежурный.
— Там лев! Лев там! — загалдели работяги. — Лев, в трюме!
— Что вы несете? Какой, к хренам, лев?!
— Настоящий! Живой! Послушай, командир, сам послушай!
Их трюма донесся свирепый, леденящий душу львиный рык.
— Блин! — ошарашенно сказал дежурный. — Двадцать лет работаю, никогда такого не видел! Откуда там взялся лев?
Как выяснилось, во время посадки в Дубаи в трюм загрузили зверинец «Госцирка», завершивший неудачные гастроли в Арабских Эмиратах. То ли опасаясь начальственной кары, то ли просто воспользовавшись случаем, дрессировщик сбежал, голодные звери провели несколько часов в грохочущем самолетном чреве. Каким-то образом обезумевший от грохота, голода и жажды лев открыл клетку и метался по трюму.
Пока связывались с «Госцирком», пока ждали ветеринаров, пока те усыпляли льва выстрелом капсулой со снотворным, прошло часов пять. Но и после этого разгрузка не началась. Работяги сунулись в трюм и тут же высыпали из него, мерзко матерясь и отплевываясь. В трюме стояла резкая, выворачивающая наизнанку вонь. Никогда раньше и никогда позже Вадиму не приходилось нюхать ничего подобного. От стресса у льва расстроился желудок, весь груз, в том числе и картонные упаковки с электронными часами, были залиты ядовитым львиным поносом. Кое-как, после угроз дежурного уволить всех к такой матери, трюм разгрузили, часы перевезли на склад. Нечего было и думать отправлять их в таком виде оптовикам. Но мыть ящики желающих не нашлось ни за какие деньги. Пришлось Вадиму и Тольцу заниматься этим самим. Обмотав рты тряпками, два российских (вернее, тогда еще советских) бизнесмена, ворочавшие сотнями миллионов рублей и миллионами долларов, до глубокой ночи смывали с коробок львиный понос.
