Петр не верил в чертовщину, да и науке особенно не доверял. Он вообще не умел верить, поэтому любые самоуверенные высказывания других людей вызывали у него сомнения в том, что они истинны.
Он боялся доверять даже собственным чувствам, хотя они его ни разу не подводили. Четко отделяя реальную возможность от призрачной фантазии, просчитывая очень многие хода противника. То что не мог вычислить, дополнял интуитивным чутьем.
Даже появление странного чужака в подвале не поколебало внутренних правил Петра: мало ли бродит по земле снежных людей – йети! Он про них читал, и предполагал, что они реально могут существовать. И вот один из этой расы попал за что-то в компанию то ли наказанных, то ли случайно попавших не в то время, не в то место людей.
В сознании Петра копилась сильная неприязнь и к священникам, и к ученым, писавшим в книгах черт те о чем, но только не о том: что такое человек? Для чего он нужен в этом мире: просто жить – когда первый день после рождения считается первым шагом к смерти? Помогать власть имущим держать в покорности население государства? И все это повторяется и повторяется тысячи раз, но в различных вариантах. Для чего она нужна – разумная жизнь? Не лучше ли быть безмозглой амебой, как сказал чужак? И что будет с ними дальше?
И какая же хилая эта жизнь – незначительный сбой в ее последовательности сразу переворачивал все вверх ногами. И никто ни словом не заикнулся об этом! Только и долдонят: не греши, исполняй заповеди – это священники, или живи честно, не причиняй другим зла – это идеологи от науки.
Ну откуда Петру в молодости было знать, как на практике исполняются все эти заветы?! Ведь своя рубашка ближе к телу! Чужая беда никогда не вызовет сострадания, если ни разу не испытал боли на собственной шкуре.
И еще одно понял Петр, что для очень праведного и человеколюбивого отношения к людям, нужно быть деревянным пеньком в дремучем лесу, находиться подальше от людей. И то, какой-нибудь грибник споткнется о тебя и в лучшем случае ушибется, а в худшем – свернет себе шею. Для того, чтобы человек был хорошим для других, необходимо сразу же, после его рождения, закапывать его в землю, не давая контактировать с окружающими.
Петр пришел к выводу, что лучшим выходом из этой ситуации был бы запрет на рождение детей. А самым действенным: избавится от нарушителей, то есть – уничтожить всех людей и тогда некому будет нарушать заповеди, и некому будет причинять зло. Однако, люди существовали, и он в том числе, и для чего-то были нужны. И каждый человек хоть однажды, но что-то нарушил. Значит и заповеди и все придуманные самими людьми законы – неверны.
Именно потому, что Петр не умел верить, не знал как это делается и для чего это нужно, он не мог найти ответа в книгах. Петр отлично видел, что любое, даже самое безобидное действие человека в конце концов приводит к противоречиям между людьми, к нарушениям хороших взаимоотношений. К беде приведет и простейшее действие, если все станут поддакивать друг другу.
Невозможность понимания жизни людей в нормальных условиях, не пугала Петра, а лишь вызывала сарказм. Поняв, что он не сможет разобраться даже в обычной жизни, Петр плюнул на желание понять свое закольцованное однодневное существование. Но возникшая уже привычка вычитывать в книгах что-то новое, вела его в библиотеку, однако без прежнего энтузиазма, по – инерции.
К подвалу Петр подъехал поздно, около двенадцати часов: библиотекарша что-то там составляла, наверное отчет посещаемости, поэтому задержалась и выгнала его из-за стола в одиннадцать. Почти все были на месте, кроме милиционера. Возможно он занялся каким-то делом, или выскочил из петли, что было бы несправедливым по отношению ко многим из подвала. Себя Петр не включал в список обиженных.
Чужак неподвижно, словно статуя, сидел за своим столом. А за соседним поп, ссутулив плечи и уткнув нос в бороду на груди, сонно сопел, иногда по лошадиному всхрапывая. Петр заметил, что священник почти прикончил вторую бутылку, и, очевидно, витал где-то между небом и подвалом. Профессор сегодня читал лекцию более равномерно, слушатели сильно не дергались, внимали спокойнее, чем вчера. Висельник наверное уже подвесился – у стены его не было.
Петр подошел к пришельцу и водрузил на стол канистру с кислотой. Чужак шевельнулся и протянул руку в лохмотьях к бачку, подтянул к себе и стал крутить в разные стороны. Петр понял, что он не знает, как добраться до кислоты.
– Ну-ка, дай! – сказал Петр и взялся за ручку канистры. Но чужак намертво вцепился в принесенное богатство. – Я открою тебе крышку, – объяснил Петр: – Раз принес, то наверное забирать не собираюсь.
Пришелец отпустил сосуд, внимательно наблюдая за тем, как Петр отвинтил пробку.
– Ну и что ты с ней будешь делать? – хмыкнул Петр: – Пить, что ли?
– Угу, – буркнул чужак и сунул длинный палец внутрь бачка, вытащил и вроде бы понюхал или облизал. Хотя, как заметил Петр, нюхать у него было нечем: вместо носа и рта, на том месте где должно быть лицо, болтались лохмотья. И еще черная голова вся была в шишках, а тело в каких-то буграх. Правда были плечи и довольно толстые руки. Но между кусочками отставшей кожи на лице, или чего-то другого, иногда матово поблескивали точки, напоминающие глаза.
Пока пришелец нес палец намоченный в кислоте над столом, несколько капель упали и пластик столешницы, который запузырился и зашипел, выделяя вонючий газ.
– Осторожнее, – предостерег его Петр: – Она же концентрированная.
– Слабовата, но пойдет, – наконец сказал чужак, растворив над подбородком какую-то щель и вроде бы лизнув палец. – Ничего чистого у вас нет! – укоризненно сказал он Петру. – Все перемешано. Вот и здесь: как его?.. – он с надеждой взглянул на замолчавшего профессора, с интересом наблюдавшего за пришельцем. Но остальные слушатели, кроме той женщины с грудным голосом, которая отбрила Петра, не разрешив ему помочь в уборке подвала, горящими зелеными глазами смотрела то на Петра, то на пришельца.
– Ну как же его?.. – повторил чужак и вспомнив, мотнул головой: – Вот! Кальций, в виде кусочков гипса и алебастра. Да эта проклятая смесь, забыл совсем… – сказал он с сожалением: – Плохо я знаю вашу химию, – добавив: – Серы мало, а кислорода и водорода много…
– Так положено, – негромко сказал профессор, поправляя сползающие на нос очки: – Формула у кислоты такая: два атома водорода, один атом серы и четыре кислорода.
– Вот-вот, – подтвердил чужак: – Ничего чистого. Все стараетесь перемешать, как пастыри, не к ночи будет сказано.
– Что за пастыри? – поинтересовался Петр.
– Тебе о них лучше не знать, – буркнул пришелец, приподнял канистру и в течении минуты влил ее содержимое в щель над подбородком, после чего удовлетворенно крякнул.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
