она.
И теперь Давид понял, почему не смог распознать лицо: на снимке был совсем молодой человек, худой, чуть сутулый, с копной довольно длинных тёмных волос и гладкими высокими скулами. Леопарди, известный дизайнер одежды, имел облик куда более благородный, расслабленный, богатый. Этот человек всегда смотрел с фотографий как бы лениво, будто и не хотел сниматься, но его упросили. Волосы его были теперь заметно короче и прихвачены сединой. Уголки глаз чуть опустились, вокруг них появились морщины. Скулы стали не столь острыми, овал лица – не таким выразительным.
И всё же сомнений быть не могло. Перед ними был Лео Леопарди.
– Это слишком… слишком карикатурно, чтобы быть правдой, – покачала головой София, а затем понизила голос: – Он обращается в кошку и шьёт одежду с кошачьим принтом? Его зовут Лео Леопарди?! Я в мультсериале для девочек?
– Это могло бы объяснить его страсть к леопардовым мотивам, – дёрнул плечом Давид. – И есть только один способ выяснить правду.
– Ты же сам сказал, чтобы я была осторожнее и не сболтнула лишнего, – шёпотом отозвалась София.
– Чтобы всё понять, много не нужно. Когда твоя мать придёт, просто покажи ей фото и спроси, кто это. Ты всё поймёшь по её реакции. Не развивай тему, не настаивай на «правде», просто отследи реакцию, и всё.
Она кивнула и стала внимательно разглядывать снимок.
Долго ждать не пришлось, госпожа Михельсон пришла к ним через четверть часа, чтобы узнать, как долго они собирались копаться в альбомах.
– Мы уже всё, – ответила София.
И Давид видел, как покрылось возбуждённым румянцем её лицо, как чуть задрожали руки. Слышал, как сдавленно звучал голос.
– Мам, кто это? – София вскочила на ноги и торопливо подошла к госпоже Михельсон.
Та мельком взглянула на фото и на секунду застыла. Этого было достаточно, чтобы получить все ответы.
– Это приятель твоего отца, – отозвалась госпожа Михельсон совершенно ровным голосом. – Одно время мы общались, потом он переехал в Марию.
– В самом деле? – София приблизила снимок к своему носу. – Просто приятель отца? А мне кажется, что не просто…
Давид понял, что она не смогла совладать с собой. Стоило ли вмешаться? Неожиданно госпожа Михельсон ответила очень резко, вновь выдавая себя:
– Ты, кажется, какие-то другие фотографии хотела посмотреть? Забирай и уезжайте. – София задышала тяжело и яростно. Разумеется. Она, наверное, надеялась увидеть хотя бы тень раскаяния. Хотя бы что-то похожее на вину.
– А может, скажешь мне… – начала она дрожащим голосом, но Давид, всё ещё не уверенный, что поступает правильно, её перебил:
– Это же Лео Леопарди, разве нет?
Госпожа Михельсон перевела на него взгляд, полный решительного отчаяния. Они загнали её в угол. Она испугалась.
– Да, теперь он известен под этим именем. А тогда его звали Оджас Нарасихма, и он учился на биолога.
– Удивительное знакомство, – заметил Давид.
В комнату вошёл господин Михельсон. Напряжение его жены стало ещё более ощутимым.
– Что ж, София, – произнёс Давид, поднимаясь, – думаю, нам пора. Забирай те снимки, что мы отобрали, пойдём.
Он надеялся, что она прислушается. Почти так и вышло. София встала, прошла вперёд. Но поравнявшись с матерью, ещё раз показала ей снимок с Лео Леопарди и прошипела:
– Я такая из-за него, – а затем вылетела из комнаты.
– Что случилось? – спросил господин Михельсон, в целом не слишком заинтересованный в ответе.
Вероятно, он привык, что любой разговор с Софией заканчивался скандалом.
– Она такая злая из-за снимка в парке, – быстро нашлась госпожа Михельсон. – Того, где не видно лица, потому что я натянула ей панамку до подбородка.
Её муж понимающе кивнул и принялся собирать альбомы, чтобы убрать их на место.
Попрощавшись, Давид вышел и нагнал Софию на углу улицы.
– Твоя мать знает, что Леопарди – химера, – заявил он, пытаясь подстроиться под быстрый шаг спутницы. – Она совершенно не казалась удивлённой или шокированной твоей новостью.
София молчала.
– Надеюсь, ты не огорчена, что я помешал скандалу, – уточнил он, на самом деле просто желая добиться от неё хоть каких-то слов.
Давид не выносил, когда кто-то был явно на эмоциях, но при этом молчал. Это напряжение жутко его нервировало.
– О, нет, конечно! – выдохнула София. – Спасибо, ты здорово помог. Хорошо, что поехал со мной.
– Моё присутствие было крайне неуместно, но полезно, – кивнул Давид.
Некоторое время они шли в тишине.
– Куда мы идём? – поинтересовался он.
– К пастору. Тут не очень далеко. Прогуляемся.
Он согласно кивнул. И когда он стал таким покладистым? С другой стороны, не каждый день на твоих глазах кто-то открывает секрет собственного рождения. Да ещё и оказывается дочерью известного человека.
– А может, надо было сказать, а? – выпалила вскоре София. – Отцу. Пускай бы узнал, какая у него жена… святая. Я, значит, от дьявола, а она вся непорочная, вся в вере!
Давид ничего не ответил.
– Ну вот скажи, – продолжила она через пару минут, – если бы твоя жена тебе изменила, ты бы ведь хотел знать?
Они шли вдоль парка, отделяющего один жилой квартал от другого. День был в разгаре, светило весеннее солнце, приятный тёплый ветер трепал волосы и полы пиджака. Прогулка могла бы быть приятной, если бы не этот разговор.
– Хотел бы я, чтобы моя жена явилась ко мне и оглушила заявлением, что изменила? – задумчиво проговорил Давид. – Хотел бы, чтобы она пришла, выбила почву из-под ног, перевернула жизнь с ног на голову, разрушила всё, что было дорого? Нет, София, я бы этого не хотел.
Она кивнула, принимая его ответ, но он продолжил:
– Хотел бы я оставаться идиотом, который ничего не знает и не замечает? Тоже нет.
София вскинула на него непонимающий взгляд.
– Так что бы ты выбрал? – пытливо спросила она.
– Чтобы она не изменяла, – отозвался Давид.
Дальше они снова шли в тишине.
Пастор Лука был готов к визиту: он выглядел свежо, ещё более подтянуто и бодро, чем при предыдущей встрече, на столе гостей ждал обед, из проигрывателя слышалась приятная джазовая мелодия.
Впрочем, увидев Софию, он сразу понял: что-то не так. На его лице появилась тревога. Долго ждать не пришлось: устало опустившись за стол, София всё рассказала.
Пастор задумчиво тёр подбородок, хмурил брови и лишь в конце выразил ей сочувствие, сжав ладонь.
– То, что ты рассказала, огорчает меня, – подвёл он итог. – Но я могу лишь догадываться о том, какая боль сейчас разрывает твоё сердце.
На этих словах София вдруг расплакалась. Это стало полнейшей неожиданностью для Давида, ему показалось, что с самого начала она приняла новость довольно хорошо и к полудню следующего дня должна была полностью смириться и хотя бы немного успокоиться.
– Поплачь, дитя, поплачь, – пастор похлопал её по руке, – а потом оставь печаль и двигайся дальше.
– Оставить печаль! – воскликнула София. – Я не печалюсь, с чего бы? Я злюсь! Я в бешенстве! Мне обидно!
Пастор покачал головой и встал, чтобы налить всем чая.
– Три года назад я ушиб палец, закрывая эту раму, – заявил вдруг он.
И Давид,
