— Все гораздо сложнее, — ответил Найтли, отчего у нее появилось множество новых вопросов. Аннабел хотела как-то выразить свой скептицизм, Любопытство и поэтому попыталась вскинуть бровь.
— Хотелось бы мне уметь вскидывать бровь, — с легкой завистью сказала она. Найтли рассмеялся, заметив, однако, что разговор принимает слишком серьезный оборот. — Вы можете сделать это. Джулиана может. Все герои и героини романов могут это делать.
— Все очень легко. Вам придется выглядеть надменно и высокомерно. Вот так.
Найтли был неподражаем. Недосягаем. Таинственен. Неприлично красив.
— Кто такой Харроуби? — спросила Аннабел и увидела потрясенное лицо собеседника. Но как она могла не спросить, после того, что только что услышала? — Я видела, как вы с ним говорили. И это может означать, что случайно подслушала разговор с ним.
— Я вас не заметил, — пробормотал Найтли, и Аннабел сухо улыбнулась, глядя в любимое лицо: высокие скулы, сильный подбородок, темные волосы и ресницы, проницательные голубые глаза.
— Разве я не называла себя «мисс Заброшенная Свифт»? Вполне возможно, что между мной и остальным бальным залом стоит терновый куст в горшке, — горько усмехнулась она. — Насколько я поняла, вы и лорд Харроуби состоите в родстве?
— Сегодня вечером вы задаете ужасно много личных вопросов, дорогая Аннабел.
Найтли отвел с ее лба выбившийся локон. Пальцы коснулись щеки. Едва заметно.
Фамильярность этого жеста заставила сердце забиться сильнее, а собственнические нотки в словах «дорогая Аннабел» привели ее в восторг.
Она вспомнила те времена, когда он в письме обращался к ней «мисс Свифт». Как далеко они зашли!
Она стала его Дорогой Аннабел, не так ли? Всегда была, с тех пор, как он назвал колонку, которую она вела, в ее честь. Теперь она была не засидевшейся в девицах тетушкой, никому не нужной, несчастной родственницей. Дорогая Аннабел являлась его детищем. Она принадлежала ему вот уже три года, семь месяцев, одну неделю и пять дней. И теперь он, кажется, что-то начинал понимать.
— Видите ли, это все ужасное влияние Джулианы, — пояснила Аннабел. — Она все время твердит, будто мне не хватает отваги.
— И как вы себя чувствуете в новом облике?
Найтли оперся о балюстраду. Она так любила, когда он делал это, потому что казался непринужденным, хотя на самом деле пребывал в постоянном напряжении. Каково это: видеть его по-настоящему спокойным и непринужденным? Засыпать рядом. Просыпаться рядом…
Нет, нужно обуздать воображение, тем более что он здесь. Или по крайней мере не краснеть.
Потому что Найтли все замечал и язвительно усмехался, словно читал ее мысли.
— Это так бодрит. Но не волнуйтесь, я все напишу в своей колонке, — пообещала она ему.
— Кстати о колонке: как продвигаются ваши планы привлечь внимание Болвана? — осведомился Найтли. Разве это не вопрос часа, недели, месяца, года, момента?
Аннабел улыбнулась и ощутила, как горят щеки. Она совершенно не знала, как ответить на этот вопрос. Но подумала, что, кажется, судя по тому, как Найтли затаил дыхание, она ему небезразлична. Словно он со страхом ожидает ее ответа.
Только она могла заметить подобные вещи, благодаря романам, изобиловавшим определенными деталями, и еще тому, что она безгранично любила его.
У мужчины перехватывает дыхание, только если женщина ему небезразлична. И потом, к чему Найтли беспокоиться о настоящем имени Болвана, если только…
Если только он не поставил на исход всей истории, или что-то в этом роде. Нет, этого не может быть.
А вдруг он подозревает, кто такой Болван? Но как она может признаться сейчас, после того, как дала ему это ужасное прозвище?
Аннабел, обезоруженная его теплом, потянулась к нему. Осмелилась стряхнуть невидимую ниточку с лацкана его фрака, как предлагала Любящая с Олл-Сейнтс-роуд, в письме, полученном неделю назад.
— Вы не читаете мои статьи, мистер Найтли?
— Разумеется, читаю, — ответил он почти нежно и, наклонившись, прошептал ей на ухо: — Возможно, я хочу узнать тайну, Аннабел. Неопубликованную версию правды.
— О, вы слишком многого требуете, Найтли, — тихо сказала она. Теперь он был ближе к ней. Их губы почти слились в поцелуе. Почти…
— Таков уж я, дорогая Аннабел, — пробормотал он, и она почувствовала, как подрагивает его голос. Ощутила дрожь глубоко внутри.
— Это вы велели мне сохранять тайну и тянуть время, — напомнила она.
Он провел пальцем по ее щеке, по изящной шее.
Найтли касается ее…
Такое легкое прикосновение. Такая мелочь, но она так остро это ощущала.
— А если бы я послал все это к черту?
Он поднял бровь и Аннабел невольно улыбнулась, хотя сердце бешено колотилось, охваченная восторгом от его прикосновения.
— Что, если я наслаждаюсь этим, мистер Найтли?
Она не хотела, чтобы этот момент заканчивался. Хотела остаться в подвешенном состоянии между знанием и незнанием, где все было прекрасно. Она еще не была готова рискнуть и услышать правду.
Найтли погладил пальцем ее ключицу, посмел спуститься ниже, до края выреза, до кружевной оборки. Это была нежнейшая, но такая властная ласка! Она вся горела, но гадала, почувствовал ли он это.
— Вам нравится все это: ожидание, предвкушение, желание? — спросил он. — Не хотите удовлетворения?
Его голос был тихим и хриплым.
— Когда я буду уверена, — прошептала она. Момент был прекрасным и волшебным. Она немного понимала, о каком удовлетворении он говорил, и очень часто думала об этом по ночам.
Но было и другое удовлетворение, и хотя она сознавала, что нищие не имеют права быть разборчивыми, все же хотела, чтобы он влюбился в нее. Не просто обнаружить, что она влюблена в него.
Найтли отнял руку, и Аннабел стало очень тоскливо.
— Как насчет Марсдена? Он тоже часть этого спектакля?
Странно, почему Найтли задает столько вопросов, пытаясь узнать правду?
— Возможно, мне нравится его общество, и, я наслаждаюсь беседой с ним, — ответила Аннабел. — И розовыми розами, которые он мне послал.
Но она вдруг подумала, что тоже имеет право задавать вопросы.
— Кто такой Харроуби?
— Харроуби — мой единокровный брат, — спокойно ответил Найтли и добавил: — Надеюсь, Джулиана не слишком повлияла на вас, так как я не хочу, чтобы об этом говорили.
Аннабел досчитала до трех, набираясь мужества, чтобы задать вопрос, который прояснит все.
— Вы не хотите или он не хочет?
С губ его сорвался издевательский смех.
— А есть разница? — скептически спросил он.
— О, огромная! — ответила она. Все, что она видела и слышала, все, о чем рассказал Найтли, указывало на то, что если бы не отказ Харроуби признать родство, он опубликовал бы свою родословную на первой странице собственной газеты.
