Этот второй намек уже нельзя было оставить без ответа.
— Я не получил этого письма, Ивонна. Мне говорили, что одно мое письмо потерялось в дороге — должно быть, это было то самое. Я потом вам объясню. Я думал, что вам живется хорошо и счастливо в Фульминстере, зачем же мне было докучать вам своими вечными жалобами.
— Так, значит, вы и не знаете, что случилось? — спросила Ивонна, широко раскрыв глаза, и губы ее дрогнули.
— Я узнал недавно. Поехал в Фульминстер разыскивать вас, так как почта вернула мне мои письма обратно. Я решил разыскать вас, но мне и во сне не снилось найти вас здесь. Я сегодня утром получил письмо, сейчас же и бросился сюда.
— Значит, у меня остался еще один друг.
— И всегда будет, если только вы сами захотите. Вы у него — единственный.
— Бедненький! — сказала Ивонна.
Надломленный нежный голос звучал хрипло, но в словах были те же нежные нотки жалости, как четыре года назад, при первой встрече их после выхода Стефана из тюрьмы, когда она тоже произнесла эти слова.
— Какие мы с вами одинокие, — прибавила она.
— Постараемся же сделать все возможное, чтобы утешить друг друга.
Приемные часы близились к концу, и палата опустела. Сестра подошла к койке Ивонны и поправила подушки.
— Ну, будет с вас на сегодня болтать, — ласково сказала она. — Вы даже раскраснелись, но, все-таки, пересаливать не следует.
Джойс поднялся и начал прощаться.
— Так вы разрешите мне прийти опять, в следующий приемный день? — спросил он.
— Вы придете! Правда? — Ивонна подняла на него загоревшийся взгляд.
— Конечно, приду — и завтра, и послезавтра, и каждый день буду приходить, если только мне это можно, — горячо отозвался он.
И, пожав ей руку, отошел. Но, дойдя до конца палаты, обернулся — на дальней подушке виднелась масса черных волос и яркие пятнышки на щеках Ивонны; лица ее не было видно. Стефану страшно обидно было оставлять ее на попечении чужих людей, в общей палате городской больницы. Разве тут может быть за нею хороший уход? К его обиде на судьбу примешивалось какое-то странное чувство личной виновности перед Ивонной, казалось низостью с его стороны оставить ее здесь.
Он вернулся к своей работе, ободренный и повеселевший, но его взгляд на жизнь с этого дня стал еще мрачнее. Что он страдает — это справедливо. Это хорошо. Это кара за его поступок. Но за что же страдать Ивонне? Чем провинилось это кротчайшее, невиннейшее существо, что судьба гнет его в три дуги? Что за неумолимая жестокость! И тень от этих мрачных мыслей омрачала страницы, которые он исписывал изящным косым почерком.
Прошло две недели, в течение которых он навещал Ивонну каждый приемный день, принося ей цветы и разные мелочи, насколько это допускал его тощий кошелек. Каждому пустяку она радовалась, как ребенок. В своих скитаниях по Лондону он заметил на одной из людных улиц лавочку букиниста, специально торговавшего дешевыми подержанными французскими романами. Обидно было, что нельзя пойти в хороший магазин и взять все новинки, вышедшие в Париже, но бедняк должен довольствоваться тем, что ему доступно. Восторг Ивонны вознаградил его за уязвленную гордость. Она тут же, при нем, перелистала все их, заглядывая в последнюю страницу, чтобы узнать, чем кончится. И неряшливый вид, который придавали чистенькой больничной койке все эти томики в грязно-желтых обложках, забавлял их обоих.
Они говорили о многом. Ивонна рассказывала о своих наблюдениях над соседками по палате, об их чудачествах и о том, как идет их выздоровление. С детской простотой и врожденным пристрастием к смешному, она иной раз сообщала ему и такие подробности, которых ему, как мужчине, пожалуй, и не следовало бы знать. Потом спохватывалась, слегка краснела и с улыбающимися глазами говорила:
— Я все забываю, что вы мужчина. Вы бы сами меня остановили.
Джойс, с своей стороны, старался развлечь ее рассказами о том немногом веселом и забавном, что встречалось ему в его колониальных скитаниях. Нокс вырос у него в героя цикла артуровских легенд. Что же касается толстухи бурки, он сам дивился тому, с каким злобным юмором он описывал ее.
— Вы непременно должны описать все это, — говорила Ивонна, принимая строгий вид. — Вы не должны бросать это на ветер, только для меня.
Эти рассказы помогали Джойсу выделять отдельные эпизоды из смутной массы впечатлений и таким образом приносили ему не только радость, но и пользу. А радости они давали много, тем более, что и сама Ивонна всякий раз неподдельно радовалась его приходу. Она уверяла, что без него считает часы до следующего свидания. И вряд ли преувеличивала. Его посещения были светлыми точками в ее печальной, монотонной жизни, полной страхов. Когда он приходил, она собирала все свои силы и мужество, стараясь, чтобы час свидания прошел приятно. Мужчины не любят женщин, которые вечно плачут и жалуются, думала бедная Ивонна. Если она не будет веселой в его обществе, ему надоест навещать ее и она опять останется одна, больше прежнего одинокая. И потому Ивонна не рассказывала Стефану о страхах, которые тяжким бременем давили ее бедную маленькую душу и не давали ей спать по ночам, когда кругом в полутемной палате призрачно раздавались тихие стоны и сонный лепет других больных.
Ее терпеливая покорность своей участи восхищала Джойса. Но он не представлял себе, каково ее действительное положение. Весь пережитый стыд и унижение не убили в нем джентльмена, и он не счел возможным вмешиваться в ее частные дела. К тому же, он нимало не сомневался, что как только Ивонна выздоровеет, она снова заживет по-прежнему, и ее гостиная до скончания века будет для него райской обителью, где он будет отдыхать. Он был уверен, что в больницу она легла только потому, что дома за нею некому было ухаживать, так как друзья ее, неведомо почему, разбежались. И ему страшно хотелось, чтобы она поскорее вышла из больницы.
Но однажды он нашел ее лежащей в постели, с разметавшимися по подушке черными волосами и отвернувшись лицом к стене. Возле ее кровати сидела сестра. При виде Джойса она встала и торопливо пошла ему навстречу.
— Будьте сегодня как можно ласковее с нею, — предупредила сестра. Она очень огорчена, бедняжка.
— В чем дело? — испугался Джойс.
— Пусть сама вам скажет. Она велела сказать вам, когда вы придете, что сегодня не может вас принять. Но я уверена, что ей будет легче, если она потолкует с другом.
Сестра ушла к другим больным, а Джойс поспешил к Ивонне. Очевидно, случилось что-то серьезное.
Ивонна подняла с подушек бледное заплаканное личико с распухшими глазами и робко протянула руку из-под одеяла. Не выпуская этой ручки, Джойс опустился в кресло, с которого только что встала сестра, положив на этажерку пакет с пирожными, которые он принес ей. Она была слишком расстроена для таких приношений.
